Почему в народной картине мира гармонично уживаются язычество и христианские заповеди?

Меня всегда поражала реакция одного моего знакомого на любое упоминание нечистой силы — он сразу менялся в лице и с придыханием начинал рассказывать истории о покойниках, русалках и вурдалаках. Молодой преподаватель престижного колледжа, он очень суеверен и твердо убежден в существовании леших, овинников, полуночниц, шишиг и прочих бабаек.

Еще знаю женщину, которая время от времени ставит в укромном месте своего дома блюдце с угощением для домового… Не вышла из детства, думал я поначалу, пытаясь понять столь экстравагантное поведение.

Впрочем, нам и самим не помешало бы время от времени «впадать в детство», вспоминая сказки, в которых порой «намеков» гораздо больше, чем «лжи». Сотканный ими сложный узор вымышленной картины мира своего рода проводник в прошлое — так считает, к примеру, исследователь русской демонологии Виктор Калашников, предлагающий с уважением относиться к сказкам.

В них растворился славянский эпос, поглотив архаичных богов и героев, и уже не видишь разницы между сказкой (в нереальности которой не сомневаешься) и мифом (это как раз то, во что люди склонны верить). Сказки вовсе не забава для детишек — отсекая в них лишнее, можно почувствовать «запах» ушедших эпох.

Древние духи (мавки, кикиморы, банники, полевики, криксы и пр.) — не просто фольклорные персонажи и объекты народных верований. Это мощный культурообразующий фактор, определяющий ментальность этноса, целого народа.

К сожалению, славянская мифология не сохранилась в письменных источниках того времени. Единственный источник — как раз та самая низшая мифология, т. е. наши представления о нечистой силе, духах. Поняв их, считает Калашников, мы узнаем, как наши предки устраивали домашний быт, растили детей, спасались от болезней и — главное — как воспринимали окружающий мир. Неужели не интересно?

Леший способен менять облик по своему желанию, поэтому сложно сказать, каково его истинное обличье.

И это вовсе не обязательно мерзкая недотыкомка из «Мелкого беса» Федора Сологуба или обитающая под крылечком жопокуска, норовящая напакостить зазевавшемуся… Мир низших духов таинственный и притягательный — русалки, лешие, домовые, водяные… Им посвящают фильмы, книги, стихи, и даже праздники есть: 2 марта — день кикиморы, 15 октября — день лешего, 10 февраля — день домового.

И все же знания наши о славянской демонологии поверхностны и часто карикатурны.

— Вообще термин «русская демонология» появился еще в середине XIX века, — уточнил методист Центра традиционной народной культуры Среднего Урала, этнограф Вячеслав Печняк. — Но это больше для красивого звучания, а вот если смотреть на некие глубинные вещи, то лучше бы вести речь о традиционной картине мира, в которой «демонология» играет важную роль, — всегда были окутаны тайной те, кто жил по соседству с людьми, это вызывало интерес.

— Считается, что нас окружали не только гадкие существа, насколько здесь верен термин «демонология»?

— Я не считаю его удачным. Традиционное сознание населяло окружающее пространство огромным количеством разных существ, не столько добрых или злых, сколько имеющих свой нрав. Их наделяли яркими антропоморфными чертами. В первую очередь человек населял ими свое жилище. И самым известным, дожившим до наших дней, является домовой. Он и в новые квартиры перекочевал — вспомним мультяшного Кузю, пытавшегося найти себе местечко в новой квартире, в которой ни печки не нашел, ни голбца, где бы он с превеликим удовольствием устроился. Вот так и ищут духи традиционной культуры себе место в эпохе постмодерна. И находят, между прочим.

— Вера в домовых особенно стойкая…

— Антропологи частенько фиксируют по рассказам людей факты якобы присутствия домового. Одна женщина на полном серьезе рассказала такую историю — однажды вечером она при выключенном свете смотрела «Дом-2», случайно бросила взгляд в сторону и обмерла: на комоде сидел маленький человечек и, свесив ноги, подперши подбородок руками, тоже с увлечением смотрел эту передачу. Она даже описала, как он выглядел: в коротких штанишках, красной рубашке в горошек, и у него были стриженные под горшок светлые волосы.

— В детстве я очень боялся домового, по бабушкиным рассказам он нечто небольшое и волосатое, и бывает, ночами может душить хозяина. И надо его спрашивать: «К добру или к худу?».

— Да, это традиционное представление, когда домовой садится на грудь хозяина и начинает душить. И вот тут как раз надо было задать тот самый вопрос: к худу или к добру? Последний такой случай экспедиция этнографов зафиксировала на Южном Урале. Старушка рассказала, что проснулась от боли в ноге и увидела, что на ней сидит существо — волосатое, у которого четыре лапы срослись в одну и торчал один зуб. Она завернула на непрошеного гостя трехэтажным матом. Но традиционное средство отпугивания нечисти не помогло, тогда она прочла молитву «Богородице дево», и домовой ретировался. Но в то же время на Русском Севере домовые следили, чтобы хозяин не пропускал посещение церкви в праздники, молился… Получается парадоксальная ситуация: нечисть следит за строгостью соблюдения церковных норм. Доброму хозяину домовой помогает, нерадивому всячески мешает.

Еще один дух — кикимора. Есть виды кикимор, живущих в лесах и на болотах. Но нас интересуют домашние. Они особенно следили за неряшливыми хозяйками и пакостили им, нитки в кружевах могли спутать. Настроением кикимора отличалась переменчивым. Могла и помочь ткать половики, а могла и так навредить, что всю работу сведет на нет.

В разных регионах кикимор называли по-разному. Иногда у них были мужские аналоги, в частности, в Пермской губернии — некошные. Кстати, в уральском и сибирском регионах были так называемые шуликаны, считавшиеся детьми кикимор. Они вылетали из трубы в Святки и жили на улице до самого Крещения. Были похожи на маленьких чертенят с рожками и козлиными ножками. Жили дружными компаниями в заброшенных постройках и делали мелкие гадости прохожим, могли, к примеру, пьяного в лужу завести, а в домах нерадивых прях покакать на куделю — пример мамы-кикиморы весьма заразителен.

— Выйдем из дома во двор и кого увидим?

— Там жил менее известный персонаж — дворовой. Его изображали высоким существом с волосатой спиной. И если в сенях слышны были охи да ахи с улице, значит дворовой не в духе, и надо что-то с этим делать, а то сани разломает или еще что сотворит. Еще был овинник — весьма забавный персонаж, живший в хозяйственных постройках. И банник — достаточно суровое существо. Кстати, на месте старых бань старались ничего не строить именно из-за банника. Но порой он мог и одарить чем-то. И еще научить играть на музыкальных инструментах. Именно в баню шли учиться играть на них. Отсюда и пошло выражение «Иди в баню!». А в некоторых селах на Урале был обычай накануне Чистого четверга затапливать баню, оставлять там все мыльные принадлежности и не выходить во двор до утра — в баню шли мыться души покойных. Это время потустороннего мира, и людям там делать было нечего.

А за околицей, в поле можно было встретить полевика — маленького старичка с болтающимися под носом длинными соплями. Существо может попросить подтереть их ему. Не побрезгуешь — будешь наделен пригоршней серебра да богатым урожаем. Бродила еще по полям простоволосая и в длинной белой рубахе полуденница (полевица) — достаточно злобный дух, появляющийся словно дневной мираж. Она была своего рода персонификацией солнечного удара. Увидевший полуденницу легко не отделается, его тут же возьмет в оборот трясовица — дух болезни. Так что не зря крестьяне в полуденный зной прерывали работу и строили холодки-шалашики. Береженого Бог бережет, а с полуденницей шутки всегда плохи.

Одни из самых известных духов — русалки, и это вовсе не обязательно девушки с рыбьими хвостами. Их романтичный облик будоражил умы художников и поэтов… В преддверии Троицкой недели наступали Русалии, или как их называли в Малороссии — Зеленые святки. Тогда и просыпались эти девицы и начинали бегать по полям, «рожать» росу. Порой могли путника защекотать до смерти и утащить на глубину в омут.

Еще один интересный дух — водяной, обитавший в реках и озерах. У некоторых народов — финно-угорских, в частности, — были даже обряды общения с водяным, когда проводили ритуалы его кормления, сыпали щепочки, задабривая духа. Кстати, водяной был одним из тех, кто помогал мельнику (а мельников часто считали колдунами). Описания внешности водяного самые разнообразные — от жабообразного создания до старца с зеленой тинистой бородой и рыбьей чешуей. Он и простым человеком может прикинуться, но, главное, между пальцев должны быть перепонки.

В лесу проживает болотник. Понятно, что где он обитает, туда и любит утаскивать нерадивых путников. Но болотник чаще обитает в фольклоре и сказках. Более живуч популярнейший персонаж — леший. Образов у него множество — то он великан, равный по высоте деревьям, то маленький старичок, который даже под грибами может спрятаться, достаточно вспомнить фильм «Морозко». Узнать его можно по такому признаку — у него все наоборот: левый башмак надет на правую ногу, правый — на левую.

Леший в лесу изрядно может попортить крови заблудившемуся. Следует, как считается, одеться так же, как и сам лесной дух, — одежду наизнанку вывернуть как минимум. Тогда вредный старикашка потеряет к тебе всякий интерес.

Еще одна функция лешего есть в быличках, когда мать в сердцах может сказать ребенку: «Да чтоб тебя лешак побрал!». И ведь может забрать, так что лесной хозяин преподносит хороший урок: нужно всегда думать, что и кому говоришь.

— Где корни представлений о домовых и прочих существах, населяющих наши дома? Почему вдруг они появились?

— В крестьянских апокрифах вся нечисть произошла от тех самых ангелов, которые были вместе с сатаной сброшены с неба Богом. Не все провалились в ад, поскольку были не совсем плохие, поэтому многие нашли себе пристанище среди людей. Кто куда упал, тот тем и стал. Попал в лес — стал лешим, в болото — болотником, в избе оказался — домовым стал.

— Потусторонний мир сильно влиял на мир реальный?

— У любого народа всегда складывались своеобразные отношения с нечистой силой и потусторонним миром. Это странный мир, обязательно огражденный преградой — огненной рекой. Здесь причудливым образом переплетаются античные мотивы и христианская парадигма. К примеру, второе пришествие с выходом мертвых и Страшным судом с той самой огненной рекой. В нее и отправляются все неправедные. Но этот образ, взятый из Апокалипсиса, стал самостоятельным в крестьянском сознании. Возникла картина, где перевозчиком выступает, например, архангел Михаил, который переправляет праведников через огненную реку на тот свет, а грешников заставляет идти по ней самостоятельно. А что взять с собой? Тут уж у разных народов свои традиции, кладут разные нужные предметы. Кто-то никогда не выбрасывает подстриженные волосы и ногти, а затем после смерти их, собранные в мешочки, кладут под голову упокоившемуся — так поступают, например, старообрядцы-поморцы (беспоповцы).

— Меня всегда поражало, как гармонично у нас уживаются народные суеверия и христианские парадигмы. Какой выглядит в итоге традиционная картина мира?

— В свое время часто противопоставлялись христианские ценности народным, нередко языческим традициям. На самом деле никакого конфликта нет. Приходит, допустим, бабушка с пасхальной службы и христосуется с домовым. Ну, нечисть домовой, и что? Он тоже любит Пасху и тоже радуется, когда ему дарят яичко и кусок куличика. И при этом поясняют: «И с Богом, и с домовым… Кто-нибудь да поможет…».

— Мудро, между прочим…

— Вот именно, и никакого конфликта в сознании тут нет, нормальная логика. В Средневековье зафиксирована ходьба на ходулях перед посевом, чтобы урожай был такой же высокий, еще были русалии, которые пытались запретить и даже в пику им ввели, по преданию, в XII веке Петров пост. От язычества еще оставалась традиция в дни солнцестояния каким-то образом отмечать это событие. У русских (особенно на Урале) это впитали в себя праздники Троицы и Петрова дня — и обливания водой, и костры, и еще множество традиций встречи Ивана Купалы. А вообще сами люди делают свои представления или совсем языческими, или исполненными глубокого христианского смысла. Допустим, в Олонецкой губернии считалось, что воду в озере нагревает мчащийся по небу Илья Пророк, которой гоняет бесов, летят огненные камни или кусочки подков и нагревают воду, из которой испаряется вся нечисть. Вот почему после Троицы можно было без опаски купаться в теплом озере. А на Ильин день Илья Пророк свою огненную подкову забирает из озера. Вода начинает цвести, в нее снова заползает нечисть, и уже купаться в ней не следует. Поразительно вот что: когда народу говорят, откуда вы это берете, в христианских книгах об этом ни слова, это же язычество, то в ответ обижаются: «Мы не язычники, мы христиане!». Вот что надо понять: и в старые времена, и сегодня конфликта в сознании верующего человека нет никакого, все уживается гармонично.

— Мы говорили о низших духах, но с приходом христанства произошел закат и языческих богов — Перун, Ярило, Велес, Сварог, Макошь… Они в кого-то трансформировались или окончательно ушли в историю? Я в детстве всегда смотрел на небо во время грозы, потому что мне говорили: среди грома и молний по тучам скачет Илья-пророк. Он словно бог Перун. Тут есть аналогии?

— Важный вопрос. Тут есть несколько мнений, часть исследователей склонны искать следы этих богов в пантеоне главных христианских святых. К примеру, бог-громовик Перун — это грозный Илья-пророк, Велес — святой Николай, Сварог — Кузьма и Демьян и т. д. А вообще это искусственно притянуто за уши.

Крестьянину нужен был кто-то, кто гоняет нечисть, проливает дождь и сверкает молниями во время грозы, как раз этим занимался Илья-пророк, и сразу нашли аналогию Илье с громовержцем Перуном, который никуда якобы не ушел. В действительности мы имеем дело с функционалом в культуре и сознании. Свято место пусто не бывает. Носители традиции не знают никакого Перуна, а только Илью-пророка. И именно это не делает такое представление языческим.

— В последнее время вырос интерес к народным традициям, к другим религиям, к восточной мудрости. Чем это объяснить?

— Попыткой заполнения внутреннего вакуума. Для эпохи постмодерна характерен поиск целостности. Ее и пытаются обрести, познавая то, что всегда было рядом с нами, но воспринималось фрагментарно. И отделенным друг от друга, не имеющим серьезного значения. В связи с этим «чужое» становится более понятным, чем «свое». Разглядеть и понять себя всегда сложней, чем другого. Но когда пытаешься понять традиции своего народа и представить картину мира, то все видится уже в другом свете и начинает обретать иной смысл — целостный и гармоничный, где домовому по-прежнему находится место в наших домах. Я бы хотел привести на этот счет цитату известного мастера-реконструктора древнерусских музыкальных инструментов, фольклориста из Великого Новгорода Владимира Поветкина: «Иногда в нынешнем городском человеке пробуждается память о его прошлом деревенском житье — с детскими играми, отроческими забавами и юношескими хороводами, с шумными свадьбами, приметами на каждый праздничный и будний день, с домашним хозяйством, скотиной и огородом, с незагаженным лесом и чистым, не усеянным бутылочными осколками речным дном. И во всем том житье незримо уживались бука, домовой и банник, кикиморы и русалки, леший и водяной — всех не счесть. И тут же с окоптелых досок покровительствовали тебе Никола Угодник и Параскева, Козмодемьян и Пантелеймон, Егорий Храбрый и еще целое воинство православных святых. Все такие разные. И все уживалось под покровом мудрости простых селян, растивших хлеб и лен, понятно, не для одних себя. А над всем высились песни — от колыбельных до надгробных причетов. Песни совсем не нынешние, другие, словно иным языком петые, и казалось подчас, будто поющий человек с лесом, полем, ручьем и звездами перекликался. Так ведь и было».

Поиск

Журнал Родноверие