Дорога от Горно-Алтайска, виляя между бурыми скалами, упирается в белый пух. То ли небеса, то ли снежные вершины устилают путь по Чуйскому тракту. Автобус натужно ревет на крутых склонах и наконец замирает: здесь, в священном для алтайцев месте Аржан-Су, говорят, отказывают даже самые мощные моторы.
Пассажиры по негласному закону обязаны проследовать пешком около полукилометра. Тех, кто этим правилом пренебрегает, говорят, ждут всяческие напасти. Зато человек неленивый будет вознагражден: здесь находится удивительный источник, который якобы лечит от всех недугов и вселяет в путника необыкновенную духовную силу.
"Пейте, пейте, — потчевала меня ледяной, искрящейся на солнце водой учительница истории Светлана Сейрекова из селения Кырлык, что неподалеку от Горно-Алтайска. Она согласилась стать моей провожатой в необычном путешествии. — А теперь смотрите вон на ту гору: видите, свечение такое белое? Это вам край Беловодья открывается. Это от святой воды..."
Беловодьем согласно старообрядческой традиции именуют чудесную землю, где царит всеобщее благоденствие. Приверженцы буддизма зовут ее Шамбалой, у язычников она имеет около десятка различных поименований... А суть одна.
Здешние жители свято верят, что именно из этих мест начал свою историю человеческий род, а на плато Укок, что ближе к китайской границе, захоронены наши прародители. Год назад там действительно была найдена прекрасно сохранившаяся мумия так называемой Принцессы Алтая — женщины явно европейского происхождения, ничего общего не имеющей с местными алтайскими племенами. Одни исследователи называют ее праматерью человечества, другие — предводительницей древних скифов, третьи вообще считают вероятным неземное происхождение странной дамы... Об этой необычной находке "Труд" писал месяц назад.
Еще два часа пути автобусом. Потом по узкой горной тропинке взбираюсь на багровую скалу. Там, обещают мои попутчики, должна быть одна из высокогорных стоянок коренных алтайцев. По дороге я должна то и дело смотреть под ноги, чтобы, не дай Бог, не наступить на какой-нибудь священный цветок. Вдруг Светлана останавливается и начинает шептать невнятные мне молитвы. Перед нами — грандиозная сибирская сосна. "Это алтайский кедр, сакральное дерево, — поясняет она. — Хотите почувствовать его силу? Прислонитесь лбом и ждите..." Так мы, взрослые, здравомыслящие вроде бы люди стоим довольно долго, подпирая лбами неохватное дерево. "Дурь какая-то", — проносится в голове, но тут мне явственно слышится тихий, мелодичный звон, идущий будто издалека. "Это кедр звенит, — радуется Светлана. — Если так час или два простоять, прямо симфония!" Николай Рерих, неоднократно бывавший в этих краях, кстати, звал Алтай "мой Звенигород". Не потому ли?
Чем выше мы поднимаемся, тем крупнее здешняя живность и растительность. Папоротники — в человеческий рост, в мох проваливаешься по колено, стрекозы пролетают над ухом с громким стрекотом, как детский заводной вертолетик, а ящерицы, замершие в высокой траве, похожи на детенышей древних ящеров. Кажется, попал в сказку, в полный пленительной опасности затерянный мир. Если бы из-за бугра вылез трехметровый ихтиозавр, я бы, наверное, удивилась, но не сильно...
И вдруг в унисон моим мыслям за спиной раздаются какие-то утробные звуки. Оборачиваюсь — и вижу человека в высокой кожаной шапке, который сидит на камне и играет на крошечном инструменте, похожем на приспособление для вдевания нитки в иголку. Металл стонет, как водосточная труба на ветру, а музыкант вторит ей печально и с большим чувством. "Это камчи, — шепчет Светлана, — певец народных алтайских песен. Его зовут Айлык, он здесь живет, пасет скот. По-русски он не понимает, с людьми говорить не любит". — "Сколько же ему лет?" Я смотрю на коричневое от палящего горного солнца лицо необычного пастуха. "Кто знает? Одни говорят, он еще Рериха видел. Другие — что ему всего 40 лет... И то, и другое возможно". — А паспорта, что же, нет у него?" — "А зачем?"
Наконец открываются низкие, похожие на юрты жилища алтайцев. Здесь их зовут ярлыкчы. Посреди деревни — круглое сооружение из прутьев, перетянутое бараньей кожей. "Что это такое?" — "Молебное место здешних жителей — бурхуул. В этих краях преобладает языческая вера. Но в некоторых аилах живут шаманисты, а здесь — приверженцы более современной веры — бурханизма".
"Мы ждем прихода из Белого Бурхана великого богатыря Ойрота, который выведет наш народ из нужды и покажет дорогу к благоденствию" — так мне объяснил простую суть бурханизма главный местный авторитет (не в криминальном, а в духовном, как и положено, смысле) Григорий Сееков. Он — самый просвещенный житель этих диких мест: говорит и читает по-русски, дважды был в Барнауле. По здешним меркам — великий путешественник. Другие жители горного аила к такой "активной" жизни не приучены. Обычно дети не видят мира дальше пределов собственного аила. Когда я попыталась заговорить с чумазым малышом лет пяти, все "одеяние" которого сводилось к кожаному амулету на шее, он что-то гортанно выкрикнул и убежал. Даже конфет не взял: растерялся, видимо, не зная, что с ними делать.
С разрешения Сеекова я заглянула в некоторые жилища. Место для огня в центре, почерневшие чугунки с травяными отварами, кожаные "матрасы", прикрытые сверху соломой... Ни о каких телевизорах или телефонах речи быть не может: не проведено сюда электричество. Нет и привычной "тряпичной" одежды или хоть какой-то мебели. Терпкий запах бараньей кожи перемешивается с одуряющими ароматами цветущих горных трав. Едят, пьют, спят алтайцы на "натуральных" подкладках.
Потом, правда, поняла, что мне продемонстрировали "образцово-показательные" жилища. Из других доносится такое амбре, что подходить близко не хочется. "Ничего удивительного. Они скотоводы, к тому же не моются", — вздыхает Светлана. "Как это — не моются?" — "А так. Не принято. Считается, что вода смывает родовую доблесть их предков и отнимает внутреннюю силу, данную при рождении. Применяют воду только для жертвенных целей".
Принести жертву Ойроту предлагают и мне. Если у меня нет шкуры лошади черной масти, можно положить на жертвенник деньги — сколько не жалко. Ойрот, очевидно, не осуждает местных жителей, когда они используют эти дары для покупки экзотических бананов и апельсинов. "Сначала ели их со шкуркой, — смеется Григорий, — но сейчас разобрались что к чему". Я положила на жертвенник 50 рублей, но так и не поняла, обрадовались ли хозяева этому подношению. "Это много или мало?" — спросила на всякий случай у Григория. "Любой дар, даже мизерный, поднесенный от души, велик. А великий дар, но оторванный от сердца с сожалением, пуст и ничтожен", — ответил Сееков.
