Ключевые слова: именование, гипокористика, патронимимика, теонимия, славянская мифология
В исследованиях славянской теонимии важное место занимает толкование праславянского суффикса *-itjь в избранных именах божеств. В зависимости от интерпретации роли этого форманта в них можно увидеть образования либо гипокористики, либо патронима, что проецируется на образ системы старославянской теонимии и, как следствие, совокупность духовной культуры славянства до принятия христианства.
Целью данной статьи является рассмотрение функции этого форманта в двух именах мифологических существ высшего порядка у славян: прасл. *Svarožitjь и ст.-полаб. *P’orěnitjь, упоминаемых в исторических источниках XI-XII вв. В следующих формах: др.-рус. Сварожиц || Сварожитьц || Сварожич, лат. Zuarasiz, Zuarasici1 и Porenutius, Poremicius2. Непосредственным поводом для решения этой темы послужила распространявшаяся в течение некоторого времени в литературе тема гипокористической интерпретации, в частности, первого из упомянутых теонимов.
Прием лингвистического обсуждения роли суффикса *-itjь принял среди историков относительно недавно довольно неожиданный оборот, пример которого мы находим в публикации С. Росика3. Этот автор ссылается на работу Л. Мошинского (1982) и обзорную статью К. Т. Витчака (2003:220), в которой исследователи заключили гипотезу об исключительно гипокористической функции суффикса *-itjь в праславянский период.
Л. Мошинский утверждал, что функция патронима этого суффикса развилось только в XI/XII–XV вв. и что „[...] все, что мы знаем о патронимичной функции форманта*-itjo в славянских языках, говорит о том, что оно развилось уже после разрушения языкового единства Праславян” (Мошинский 1982: 17).
У К. Т. Витчака, противопоставляющего „сравнительный” анализ лингвистических историков и основывающего свои выводы только на авторитете Л. Мошинского, читаем, в свою очередь, что сравнительный анализ лингвистических данных недвусмысленно указывает, „что суффикс *-itjь существовал в праславянскую и языческую эпоху исключительно в гипокористической функции (т. е. приветливо-экспрессивной) и снисходительной, а функция патронима („отчество”) появилось лишь в позднем средневековье (XIV–XV вв.)” (Витчак 2003: 220).
Оба автора, таким образом, поддерживают гипокористическую (а не патронимическую) трактовку рассматриваемого форманта в праславянском языке, а, следовательно, и его уменьшительно-ласкательную функцию в теонимах, которым посвящена данная статья. При этом в вопросе хронологии отчества этого суффикса между ними возникает расхождение: первый из исследователей дает XI/XII–XV вв., второй — XIV–XV вв. в качестве времени формирования отчественной функции рассматриваемого форманта.
Проблема интерпретации функции суффикса, особенно в первом из упомянутых теонимов, долгое время была предметом споров в славистике. Мнения лингвистов по этому вопросу разделились: некоторые из них поддерживают его патронимическую, а другие — гипокористическую роль. Это деление несколько иное, чем в подходе Л. Мошинского, который утверждает, что сторонниками гипокористики являются А. Брюкнер и П. Скок, а патронимики — С. Урбанчик, из чего следовало бы, что сторонники тезиса об патрониме *Svarožitjь находятся в подавляющем меньшинстве. Однако обзор научной литературы доказывает кое-что другое5. Из нее ясно видно, что, во-первых, сторонники второй интерпретации находятся в подавляющем меньшинстве, а во-вторых, что Л. Мошинский (как и ранее А. Брюкнер) изначально поддерживал первое решение, но передумал.
Обстоятельства этой эволюции взглядов становятся ясными, если учесть даты появления их работ А. Брюкнер еще в 1917 г.6, а Л. Мошинский в 1975 г. выступали за толкование, согласно которому Сварожич был отческой формацией.
Первый исследователь заявил о его палинодии в 1918 году (в книге „славянская мифология”), а второй — в 1982 году (ср. Мошинский 1982). Первый из них объяснял изменение взглядов частотностью уменьшительных слов в литовской религиозной терминологии, второй – влиянием А. Брюкнера и результатом собственных размышлений7. Однако изменение взглядов как первого, так и второго из них, несомненно, было вызвано публикацией важных работ Л. Нидерле (1916) и Х. Ловмянского (1979). Первая позиция, должно быть, привела к интенсификации исследований Брюкнера по вопросам языческих славянских религий, что в сочетании с литовским образованием автора способствовало переосмыслению праславянского суффикса -ic в имени Сварожица, а вторая — к интенсификации исследования Мошинского по обсуждаемой теме и „критический поворот” в его нынешних взглядах.
Чтобы подтвердить свою новую интерпретацию, оба исследователя ссылаются на гипокористические образования типа лит. dieváitis, ст.-полск. bożyc8. Однако в литературе устоялась и вполне обоснована патронимическая трактовка этих образований9. Обычно таково значение слов, суффикс которых структурировался с течением времени (ср. Роспонд 1964: 7), хотя в некоторых диалектах прасл.*božitjь иногда понимался также как гипокористика, приводило к размыванию первоначальной словообразующей структуры слова. Л. Мошинский (1982: 18) последовательно переосмысливает этот и подобные апелляции так, как если бы в раннестаропольский период безраздельно господствовала гипокористическая функция суффикса: „[...] такое гипокористическое образование возникло до развития отчества суффикса *-itjo такой же была формация Сварожиц”. Л. Мошинский, а также другие названные авторы для подтверждения своей гипотезы постулируют состояние, при котором в антропонимии:
⎯ до XIV в. засвидетельствованы только гипокористические образования, содержащие суффикс -ic;
⎯ с XIV в. как novum, стали появляться патронимические образования, содержащие суффикс -ic (т.н. отчества);
⎯ функция патронимичного суффикс -ic была отделена от генонимической функции;
⎯ формация *Svarožitjь (лат. Zuarasici и др.), засвидетельствованная в начале XI в., как единичная, остается „сомнительной”.
Согласно этому рассуждению, учитывая полное отсутствие явно патронимичных антропонимов на -ic до XIV века, гипотеза Брюкнера-Мошинского действительно могла оказаться верной. Кроме того, распространенное в научной литературе мнение об отсутствии засвидетельствования продолжателей патронимического прасл. *-itjo в ст.-слав., сохраняющем многочисленные архаизмы и достаточно точно отражающем (позднее) праславянское состояние, могло бы говорить в пользу поздней хронологии суффикса в этой функции, который, хотя и получил распространение в значительной части славянских языков, „обошел” сохранившееся состояние древнейшего языка рукописей святых Кирилла и Мефодия. Для оценки правильности данной концепции, прежде всего, следует обратить внимание на современное состояние исследований обсуждаемого суффикса в научной литературе.
На тему патронимического суффикса *-itjь в праславянском языке имеется обширная литература; на эту тему писали Ф. Славский (1976, 1977) и К. Рымут (1985), а отдельное исследование его континуантов в старопольском языке недавно посвятил М. Щишек (2003). В свете более поздних исследований это формант протоиндоевропейского происхождения: пие. *-īt(i)io > балт.-слав. *-īt(i)ia > прасл. *-itjь (Голуб 1992: 50). Он мотивируется не на основе прасл. или балт. слов, а на основе пие., как составного суффикса, образованного путем наслоения более древних суффиксов пие. *-iti (> прасл. *-itь) и *-io (> прасл. *-jь)10.
На тему его функции существует несколько трактовок; наиболее вероятная утверждает, что она изначально была исключительно посесивной и вписывалась в модель посесивных отношений: творец — творение11. В значении ‛происхождение от кого-то; принадлежность к кому-то’ с мотивировкой существительного этот формант был очень продуктивен (ср. Славский 1976: 55, 59), и др. Он использовался для образования существительных, обозначающих детей, потомков лиц (как правило, „невыросших” существ), от имен этих лиц, а после того, как формант стал независимым от функции образования притяжательных прилагательных, он стал также образовывать гипокористики (в связи с коннотированным признаком ‛малости/молодости/недорослости’). Это его вторичное значение мы наблюдаем, например, в латыни, ср. лат. marītus 'молодая девушка' (от *marī + *-ito < лат. -itus), что свидетельствует о раннем генезисе его гипокористической функции. Как патронимическая, так и деминутивная функции, несомненно, развились вторично в праславянских и балтийских языках, хотя, возможно, не без влияния славянских языков (старопольского и/или белорусского).
Этапы развития функции рассматриваемого суффикса можно представить следующим образом: f. posessive → f. patronimic → f. hypokorystic → f. deminutive12. Для целей данной статьи, однако, важно подчеркнуть, что уже в праславянском языке он, несомненно, был многофункциональным суффиксом, и исследователи в целом согласны с тем, что патронимическую функцию он выполнял вторично — только из нее развились остальные функции (генонимическая и другие)13. Расхождения, как правило, возникают только по вопросу хронологии этого развития; так, например, Ф. Славский, кажется, приписывает эту полифункциональность уже праславянской эпохе, в то время как некоторые другие исследователи его патронимичность склонны относить на гораздо более позднюю стадию.
Несомненно, однако, что в своей патронимической функции оно было общеславянским и древним, поэтому трактовку Ф. Славского следует считать более правильной. К. Рымут писал: „Патронимика всех славянских языков может быть сведены к двум основным моделям. Одна из них — тип: adiectivum от личного имени + сын; другая — суффиксальное образование: личное имя с первичным суффиксом -itjo или, вторично, с другим деминутивным суффиксом. Из-за универсальности этих двух моделей, особенно в более древние эпохи, они могут быть отнесены к праславянскому периоду, хотя, вероятно, уже в праславянский период существовала географическая дифференциация [...]” (Рымут 1985: 36).
Говоря о географической дифференциации, автор имеет в виду неравномерное состояние сохранности прасл. рефлексов. *-itjь, особенно в южнославянских языках. У некоторых авторов это создает впечатление, что данный формант не сохранился (или отсутствует) в данной группе, что заставляет их сомневаться в его праславянской принадлежности14. В. Рянка (2008) указывает, что они сохранились почти во всех славянских языках, за исключением, в частности, македонского и болгарского. Он ссылается на выводы С. Роспонда (1937), согласно которым эти континуанты засвидетельствованы в сербском, боснийском и герцеговинском языках, где этот формант был продуктивным в топонимии, в то время как в болгарском, македонском, хорватском и словенском не было найдено никаких следов. Также некоторые другие авторы склонны считать эти континуанты вторичными и литературного происхождения, поскольку в архаичных периферийных диалектах, по их мнению, нет их следов15.
Однако более поздние исследования позволяют поставить под сомнение подобные возражения, считая их результатом недостаточной проработки ономастического материала, имеющегося в распоряжении исследователей.
Современное состояние знаний о засвидетельствовании континуантов анализируемого суффикса в славянских языках позволяет сделать вывод о том, что он был продуктивен уже в самых ранних исторических свидетельствах16.
1. В функции патронимичной:
⎯ в категории имен собственных:
Язык древнерусский. Самые ранние древнерусские памятники содержат множество отчеств, в том числе Огафангевиць, Стръенѣжиць, Радонежиць, *Намнъжиць (середина XI в.), Ярославичь (1060 г.), Пръжневичь (ок. 1030 –1060 гг.) (Зализняк 2004: 241; Гиппус, Михеев 2013: 162, 164-165).
Язык украинский. В XIV-XV вв. зафиксировано 418 ст.-укр. патронимов, первые учетные данные: Бреховичь, Дворьсковичь (1349) и Болковичь (1350) (SSUM s.v.).
Язык Болгарский. В ст.-блг. это *Ароништь (до XI в.) и *Прѣбѫдишть (Дуриданов 1996: 185; Заимов, Тъпкова-Заимова 1970:
88). В ст.-блг. – в т. ч. *Джурджич (Заимов 1973: 96).
Язык Македонский. С XIV в. в Македонии насчитывается 25 патронимов, засвидетельствованных в сербских православных грамматиках с транскрипцией суффикса -иќ < *-ишть, в т. ч. Васил'ковикь (из *Васил'ковишть), Вльковикь (из *Вльковишть) (1330) и др. (Тасева 2008).
Язык сербский и хорватский. В ст.-србск. языке старейшей засвидетельствованной фамилией этого типа является Mataružić (1318; Jireček 1912: 34), в ст.-хорв. языке их гораздо больше и они более ранние — Rademirić, Hranotić, Vlčinić, Dlgonić и др. (1184/1250; Шимунович 1985: 283).
Язык Словенский. В диалектах словенского засвидетельствованы фамилии *Sdislavič (лат. Zteyzlabicz, 1344), *Iurič (нем. Iuritz, XV в.) и др. (Кос, Блажик 1963 № 315; Прейнфалк, Бизяк 2008 № 70; Кос 1991 II 430).
Язык польский. Многочисленные патронимы этого типа засвидетельствованы в старопольских источниках, в том числе: Dziewiętlic, Dziurzewic, Cikarzewic, Małozimic18.
Язык чешский. В ст.-чеш. с XII–XIII в. отмечены: Hovor’ic’, Janovic’, Mst’tet’ic’, Sdyslavic’, Spyt’ic’, Svárov’ic’, Vítovic’, Vol’iševic’, Žéliboric’, а также Hrutowic’ (1207, 1222) и др. (Давидек, Доскочил, Свобода 1941: 24; Свобода 1964; Плескалова 1998: 98; 2013: 27; Кнаппова 2004: 275).
Языки лужицкие. На лужицком регионе зафиксировано по меньшей мере два ранних названия этого типа: ст.-луж. *Gočalkic (нем. Gotschalkiz, 1364, HUB 2, 42) и *Mětislavic (нем. Meczlawicz, 1378; Эйхлер СO II 180).
Язык полабский. Известны слудующие старополабский отческие имена: *Těšimiric (niem. Tessemeris, Tessimeriz, 1219, MUB 4, 100; Tessimiritz, 1193, MuB 1, 233), *Slavkovic (niem. Zlawcovitz, 1316, PUB 5, 247; Slawekeviz, 1307 — PUB 4,
261) и *Plochimiric (niem. Plochimeris, 1219, MUB 1, 233)19.
— в категории общих имен:
Продуктивная модель в категории патрических существительных, относящихся к людям20: др.-рус. богатиничь, бояричь, братаничь/братиловичь, господичь, государичь, дядьковичь, кановичь, княжевичь, королевичь, мачешиничь, острижиничь, поповичь, рабичичь, салтаничь, слободичь, смердовичь, стръчичь, царевичь, шуричь; рус. диал. брáтичь; ст.чеш. богатиѱь, къметиѱь, стрыйчиѱь; укр. братаничь, королевичь, царевичь; блр. дедичковичь/дедичничь; срб./хрв. bratić, gospodić/gospodičić, kmetić, knežić/knežević, kraljević/kraljić, kurvić, meropšić, očić/očević, odivičić, rodičić, sinovčić, stricić, svastičić, topčić/tepčijić, vlasteličić, vojvodić; слов. bratič; ст.-полск. bożyc, kmietowic/kmiotowic, kołodziejczyc, królewic, księżyc, łowczewic/łowczyc, namiestnikowic, ojczyc, panic, sędzic, stolnikowic, wojewodzic, zbożnic; ст.-чеш. božić, kňežic, královic, panič.
1а. В матронимической функции:
— в категории общих имен:
Имена, относящиеся к потомкам по женской линии: ст.-рус. сестричь, мамъчичь, тетъчичь; ст.-укр. сестричич; ст.-чеш. ženimčic; bułg. сèстрич; срб. sestrić, tečić/tetić, udovičić и др.
— в категории собственных имен:
Имена: ст.-рус. Олговичь ‛сын Ольги’21 и ст.-србск. Draginić ‛сын Драги’ (XIII в.).
В деминутивной функции:
В ласкательных уменьшительных от названий животных: срб., хрв.: grifić, grličić, gujić, ježić, kapunić, kokotić, komarić, kraguljić, popić, puljić, psić/psičić; ст.-полск. węgorzyc; ст.-чеш. kačič (?).
В гипокористической функции
— в категории собственных имен:
Языки сербский и хорватский. Имена собственные типа ст.-србск. Radić (XIV в.), по словам П. Скока гипокористика от имени Rada/Radoje (букв. ‛маленький Радо’), срб. Đurđević ‛малый Đurdjo’и др. (Скок II 706707). В хрв. встречаются формы Vulić ‛ малый Vule’, Vičić ‛малый Vit’ и др. (Шимунович, 1985: 78).
— в категории общих имен:
Гипокористика в категории имен маленьких человеческих существ22: рус. детичь/детятичь; ст.-слав. дѣтиѱь, oтрочиѱь, робиѱ; блг. лудич ‛mały człowiek, dziecko’; срб. djetić, momčić, mužíć; в категории наименования маленьких зверей: рус. голубичь, львовичь, соколичь; ст.-слав. кагрьличиѱь/гръличиѱь, козьлиѱь, лвичиѱь, пътиѱь; срб. gušterić, kozlić, kufić, ljepirić/leptirić, lasić/lastarić, lisičić, mečić/medvječić, oslić, paunić, pijetlić, praščić, vjeveričić, vugić, vučić, zebić, zečić, zmijić/zmajić, zabić; spol. lwic, źrzebic; ст.-чеш. *orlíč; в категории маленьких неодушевленных предметов: блг. Къблич ‛небольшое ведро’ (: къбъл), долич ‛mały dół’; срб. kutić ‛маленький угол’, stolić ‛ маленький стол ’, potočić ‛ маленький поток’ и др.
4. В генонимической функции:
— в категории собственных имен:
В этой функции суффикс засвидетельствован, в частности, в таких именах жителей, как: ст.-полск. Zagorzycy, Podgorzycy (1135, 1136), ст.слов. *Gorenčiče (1091), *Zagoriče (1155), *Dolenčiče (1284) (Кронштейнер, Пол 1982: 50 и др.) как collectiva в значении ‛жители места (горы, холмы, долины и т.д.)’23.
Выводы
1. Поскольку:
— континуаты *-itjь1 (патронимического) продуктивны в именах собственных и общих в языках всех групп славянских языков;
— континуаты *-itjь2 (деминутивного) засвидетельствованы в общих именах только в ст.-полск., ст.-чеш. и хрв., срб.;
— континуаты *-itjь3 (гипокористического) продуктивны в общих именах в языках всех групп славянских языков; в собственных именах это явление только диалектное. юг.зап.-слав. (срб. и хрв.);
— континуаты *-itjь4 (генонимический) встречается в именах собственных во всех славянских группах языков;
Можно реконструировать прасл. *-itjь1 (патроним в обеих категориях: апелятивов и приоприов) и *-itjь3 (гипокористика, только в апелятивах). Рефлексы прасл. *-itjь4 (генонимический) встречаются в языках всех групп славянских языков.
В связи с редкостью деминутивного типа *-itjь не представляется целесообразным реконструировать прасл. *-itjь2 (возможно, было бы уместнее добавить квантификатор „прасл. диал.”). В праславянском языке этот суффикс, вероятно, выполнял патронимическую и гипокористическую функцию, возможно, также генонимическую, в то время как деминутивная функция слабо развилась в некоторых западнославянских языках или позднее в юг.-зап.-слав.
Поскольку имена с *-itjь1 распространены в славянской антропонимии, а имена с *-itjь3 редки (только в юг.-зап.-слав языках), следует предположить, что это было не праславянское диалектное явление, а результат развития суффикса уже на почве отдельных языков, обусловленный полифункциональностью суффикса -ić и стиранием его патронимической роли под влиянием гипокористических апеллятивов на -ić.
Патронимическая функция суффикса *-itjь1 распространена, тогда как матронимическая (суффикс *-itjь1a) встречается редко — только в ст.србск., а в ст.-рус. она явно вторична по отношению к патронимическим образованиям, поэтому, по-видимому, она образовала подтип патронимических имен, в которых мужские формы заменялись женскими.
Генонимические имена появляются в славянских языках независимо друг от друга, поэтому необходимо предположить их самостоятельное развитие на почве отдельных языков. О механизме их образования можно предположить следующее. Вероятно, они произошли от апеллятивов типа: nomina loci + -itjь, причем nomina loci в данном случае, видимо, заменила nomina personalia в подражание патрицианским существительным, и функция суффикса здесь была не посессивная (как предполагают некоторые авторы)25, а, вероятно, отождествляющей, получившей “вторичное образование от отчества. Таким образом, родовые (этно-генонимические) названия, помимо наиболее распространенной и хорошо изученной модели (patronimicum → appellativum plurativum → collectivum [→ nomina loci]) (ср. Купчинская 2013), формировались, вероятно, по следующей схеме: appellativum → quasi-patronimicum → appellativum plurativum → collectivum [→ nomina loci]26.
Предполагая образование непатронимических „имен жителей” от апеллятивов, образованных по модели патрилинейных существительных, можно предположить, что прасл. *-itjь4 в относительной хронологии должен был предшествовать суффикс *-itjь127.
Проанализированный лексический и ономастический материал однозначно подтверждает патронимизацию суффикса на праславянском этапе, поскольку его продолжатели в этой функции сохранились во всех славянских языках. Анализ показал, что в славянской антропонимии патронимические образования на *-itjь (так называемые отчества) не появились только в XIV веке как novum, поскольку уже с XI века существуют свидетельства как антропонимов, так и образованных от них фамилий, метризованных в ойконимии в различных точках раннесредневекового славянского языка, что позволяет сдвинуть хронологию первых засвидетельствованных патронимических антропонимов на *-itjь на период до XI в.28
Полученные на данный момент результаты также позволяют поставить под сомнение вспомогательный тезис Л. Мошинского о том, что патронимическая функция суффикса -ic возникла из генонимической (присутствующей в ойконимах типа Janowicy), что в аргументации автора должно подкрепить основной тезис о поздней патронимизации этого суффикса. Чтобы опровергнуть традиционную для ономастики трактовку, согласно которой отцовские антропонимы подверглись вторичной топонимизации и перешли из класса антропонимов в класс ойконимов (более поздние находки позволяют добавить сюда стадию апелятивных „плюративов” как промежуточное состояние), автор постулирует обратный процесс, а именно — выделение таких имен из исходных коллективов путем индивидуализации. Однако это не подтверждается анализом материала (напр. Скулина 1974).
Наконец, последний аргумент Л. Мошинского, а именно то, что образование *Svarožitjь, засвидетельствованное в начале XI в. как изолированное, остается сомнительным. Предположительно изолированный — по мнению этого автора — теоним не мешает ему сопоставлять в другом месте при рассмотрении пары „гипокористов” Сварожича и Перунича якобы замещающие имена божеств Сварога и Перуна в Полабии (Мошинский 1992: 176). Также и этот аргумент должен быть отклонен: прасл. *Svarožitjь имел в раннеполабском эквиваленте формальный *P’orěnitjь, следовательно, не был изолированным образованием.
Как уже пытались показать, теонимы прасл. *Svarožitjь и ст.-полаб. *P'orěnitjь могут быть правомерно интерпретированы как патронимические образования. Первое имя образовано от прасл. теонима *Sъvarogъ – ‘бог неба, кузнечного дела’ с помощью суффикса *-itjь, используемого в патронимической функции; второе, таким образом, происходит от ст.-полаб. теонима *P'orěn (от прасл. *Perunъ – ‘бог грома’, с переходом e > ‛o). Обсуждение теонимов, по отношению к которым данные патронимические эпитеты выступали в качестве замещающих (табуированных?) имен, выходит за рамки данной статьи; более подробное изучение семантики этих образов, однако, показывает, что в первом случае это, вероятно, было прасл. *Dadjьbogъ ‛солнечное божество’ (о чем упоминают многие авторы), тогда как во втором случае это был прасл. *Jarilo ‛божество плодородия’.
В свете сделанных к настоящему времени выводов оба теонима — как квазиличные имена — представляли собой наиболее архаичный тип мононимических суффиксальных патронимов, в которых суффикс *-itjь добавлялся непосредственно к основе (в данном случае к личному имени). Функцию этой формы можно однозначно определить как патронимическую, поскольку, как было показано, нет никаких свидетельств того, что суффикс *-itjь3 играл какую-либо роль в личных именах в праславянском языке; на этом этапе он был ограничен общим словарным запасом, а его продолжение в антропонимии стало продуктивным только в сербском и хорватском в результате „расширения” гипокористически-экспрессивного -ić на другие категории (включая проприомы).
Таким образом, как видно из приведенных выше соображений, проанализированные имена являются, несомненно, отческими и единственными известными образованиями такого типа в старославянской теонимии, и в то же время прямыми ключами, информирующими о праславянской духовной культуре. Ведь они свидетельствуют о том, что славянской религиозной системе и мифологии были не чужды идеи родственных отношений между божествами и что у праславян, следовательно, существовали те или иные формы теогонических мифов. С С. Урбанчиком, который, как уже говорилось, выступал за такую интерпретацию, согласились некоторые историки (Ловмянский 1979: 98; Гейштор 2006: 172). Впоследствии некоторые филологи подвергли это сомнению, опираясь — как выяснилось — на сомнительные аргументы33. Дальнейшее развитие научной дискуссии об этих теонимах было описано во введении к данной статье.
Примечания
1 Мансикка 1922: 150, 162, 174, 177; Мейер 1931: 8, 10.
2 Мейер 1931: 56; Ленговский 1925: 76. Латинское -utius-, -icius- отражало, скорее всего, ст.-полаб. *-ūt||*-yt||*-ic, который продолжил прасл. *-itjь.
3 К. Т. Вица к, а также Л. Мошинский соглашаются, что в качестве элемента патронима этот суффикс встречается только с XIV-XV вв. следуя этому аргументу, можно, таким образом, решить дилемму является ли Сварожич ‘сыном Сварога’ или ‘маленьким Сварогом’, в пользу второго решения. Такой единогласный вердикт лингвистов не нашел еще более широкого признания в обсуждении религии славян” (Росик 2004: 178-179).
4 Аргументация Л. Мошинского также требует некоторой корректировки: упоминание П. Скока как сторонника „гипокористической” интерпретации основано на недоразумении, поскольку автор „Этимологического словаря хорватского и сербского языков” явно понимает и термин „deminutivum” „как „patronimicum”, ср.: во всех этих типах -ić имел уменьшительное значение. Оно обозначало маленького = сынаносителя упомянутых имен [...]” (Скок II 706). В его подходе это генетически гипокористичная именная морфема, но функционально патронимическая, так что, похоже, это вопрос терминологической неточности. П. Скок приводит многочисленные примеры отчественных имен лишь с XV в., когда в сербском языке кристаллизовалась патронимическая функция этого суффикса.
5 На самом деле за прочтение этого имени как отчества выступают: А. Б р ю к н е р, С. Ур б а н ч и к, K. Г. Ме н ге с, Р. Я ко б с о н и Л. Мо ш и н с к и й , a как гипокористика — А. Б р ю к н е р, Л. Мо ш и н с к и й и K. T. В и т ч а к (см. Брюкнер 1985: 135-136, 338; 1991: 153; Мошинский, 1982; Витчак, 2003: 220).
6 К интерпретации патронимичности, видимо, склонялся уже А. Б р ю к н е р (1902: 166), который пишет о Сварожице в контексте дериватов на -ic, наряду с такими образованиями, как божич ‛сын Бога’ и др.
7 Л. Мошинский первоначально писал, что словообразующий анализ указывает на образование имени путем добавления к имени отца суффикса -icz (~ic) (< *-itj), что указывает на это имя, как на патроним, на основании чего можно отождествлять фигуры Дажбога и Сварожица — следовательно, второй теоним представлял бы собой эпитет отца (Мошинский 1975: 494). Однако в результате дальнейших размышлений этот автор счел более точным точку зрения Брюкнера и Скока.
8 Еще А. Б р ю к н е р (1902: 166) объясняет слово божица в „Богородице” как как родовое наименование, но уже в 1918 году (Брюкнер 1985: 339) энергично защищает интерпретацию, видя в ней, возможно, только „спекуляцию”; Л. Мо ш и н с к и й (1982) ставит под сомнение выводы авторов среди прочего „русский словарь XVI века”, принявший значение ‘Сын Бога’.
9 Слова bożyc (божич) и księżyc (луна) как родовые существительные интерпретируются, в частности: Я. Ло с (1925: 57–58), М. Щишек (2006: 19), К. Клещова (2012: 118).
10 Ф. С л а в с к и й (1976: 59) связывает это с эпохой балто-славянской общности. 11 См. Селивестрова 1983.
12 Ф. С л а в с к и й и С. Ро с п о н д предполагали, что основное значение обычно было ʽпроисхождениеʼ, а затем „потомок человека или животного”, что, в свою очередь, приводило к миниатюрности. С. В а р хол (1971) подробно рассматривает процесс отделения экспрессивно-ласкательной функции этой форманты от гипокористической функции.
13 Ранее авторы писали об этом иначе. По мнению А. Б р ю к н е р а : „Существительные на -ic, первоначально были уменьшительными, их значение менялось от детства к юности, пока этот суффикс не стал употребляться для обозначения отцовства и отношения зависимости или родства [...]” (Брюкнер 1902: 166). Аналогично Л. М а л и н о в с к и й : „в славянских языках этот суффикс означает уменьшительное, рядом с которым развилось значение потомства с основой, выражающей живые существа; у людей оно выражало отцовство или материнство” (цит. по: Щишек 2006: 18).
14 На основе топонимии это делает, например, В. Л ю б а с (1987).
15 О черногорских диалектах пишет И. П о п о в и ч (1958: 196); Похожие мнения можно встретить и о северорусском диалекте.
16 Если не указано иное, я обычно цитирую лексический материал из: SŁStp I, Srezniewski I, Skok, Srezn., Šimek, BER, GSBM, SRÂ, SSUM, Čejtlin. Богатый материал (особенно диалектный) дает также Ф. Славский (1976).
17 Кроме того, в окрестности XII по XIV век. засвидетельствовано множество ранних русских. „отчеств”, включающее имена князей X века, таких как: Владимирович, Игоревичь, Изяславич, Мстиславич, Святославич (см. Якобсон 1966: 520–521). О древнейших древнерусских патронимах исчерпывающе пишет Т. Скулина (1974: 78 и след.).
18 Еще ст.-полск. отчества XII–XIII в. и позже в своих произведениях заявляют: В. Ташицкий (1925: 61–62), C. Ро спонд (1960: 42) и К. Рымут (2003: 50).
19 Около 100 полабско-поморских (реже старолужицких) патронимов на -ic и -owic, -ewic, зафиксировано в немецких документах XII–XIV вв., цитируемых также Г. Ш л и м п е ртом (1978: 197–199).
20 Исключения: в названиях животных ст.-рус. львовищичь, псаревичь, псовичь (17 век, литературный, индивидуальный).
21 Эта форма трактуется Р. Я ко б с о н ом (1966: 520–521) как матронимическая, как патро- нимическая – Т. С кул и н а (1974: 234).
22 Исключения: ст.-рус. подцаревичь, подвоеводичь (1499, 1581) ‛царь/воевода низшего уровня’ (лат. subregulus; литературный, индивидуальный).
23 Этот тип непатронимичных названий был представлен и именными корнями, образованными от существительных, обозначающих топографические реалии, например ст.-луж. *podgrodici (Эйхлер 1963: 84).
24 См. хорватский тип. Миховилович ‛маленький Миховилов сын’, в котором патрономная функция сочетается с гипокористической (Шимунович 1985: 78). В чакавском языке в XIV в. стал приобретать популярность тип фамилий с квази-патронимическим суффиксом -ić („неправильный патроним”), ставший самостоятельным и в сербском языке (Эйхлер 1962: 69).
25 Как будто названия жителей/человеческих сообществ этого типа определяли их „прина- длежность” к месту, топографическому объекту и т.п., как полагают, в частности, Э. Эйхлер (1962: 84) и В. Любас (1987: 181).
26 Это наблюдение основано, среди прочего, на архаичном способе создания семьи без упоминания о ней „отчества” в извечных формулах типа: „От того я моричка холодного, / И той я горки от чистой / И от той я поляницы прийдалоей…” и т. д. (Путилов 1971: 85). При определенных условиях именования такой способ получения „родословной”, вероятно, мотивировал бы образование существительных *морич, *каменич, *полянич, *гор(ин)ич и т. д., подобных патронимов. Разумеется, речь идет не о функции „принадлежности” к месту, а о функции происхождения, явно вторичной по отношению к патрониму.
27 Оба антропонима буквального слов. *Gorenič (например, нем. Gorenitz, XIV в., Кос, Блазник 1963: 25, 387; от *gorenič букв. ‛человек из/на горени’), как *Dolenčič (от *dolenčič букв. ‘человек из долини’), образованный по образцу: топонимический апеллятив → квази-патронимичное существительное → nomina personalia [→ апеллятив „множественное число” → collectivum]. Таким образом, имена жителей *Goreniči, *Dolenčiči (<*goreniči, *dolenčiči) были созданы вторично как формы множественного числа производных антропонимов.
28 См., напр.: ст.-луж. *Dobrobudovici, 1071; ст.-блг. *Ароништи, 1015. В настоящее время имеется много работ, реконструирующих древнеславянскую антропонимию на основе топомастических данных, напр. — Брайтфельд, Цюфле 2004 г.; Ежова 1959; Билли 2009 г.; ст.-луж.: Эйхлер СО; Кернер 1974: 109; ст.-полск. — Рымут 1973; Роспонд 1963 г.; Ржетельска-Фелешко, Дума 1992 г.; ст.-чеш. — Шмилауэр 1960; Хосак, Шрамек I – II; ст.-слов. — Кронштейнер, Пол 1982: 9 и след.; Торкар 2012: 700–702; ст.-блг.— Заимов 1973; Заимов, Тъпкова-Заимова 1970: 88; Дуриданов 1996; ст.-укр. — Купчинская 2013; и т. д.
29 Ср. также Поповская-Таборская 1993: 70-71, где даны обе интерпретации.
30 Второе название также давалось в форме: Pioruniec, Piorunic (см. Гейштор 2006: 132).
31 Реконструкции этой фигуры посвящена следующая работа: Лучинский 2013.
32 Применительно к праславянской эпохе такую модель принимают, в частности, К. Р ы м у т (2003: 50); тип „nomina personalia + *-itjь” был продуктивен и до расширения элемента суффиксального формантов *-ovъ||*-inъ и распространения составного суффикса *ovitjь\\*-initjь.
33 Абстрагируясь от интерпретации А. Б р ю к н е р а , в чем следует упрекнуть произвол и изменчивость взглядов, свойственных этому исследователю, аргументация Л. Мо ш и н с ко го оказывается не учитывающей существования объективных данных о размышлениях прасл. *-itjь1 в славянских языках. Представляется, что этот исследователь исключил суффикс *-itjь из набора праславянских формальных средств создания отчества совершенно произвольно. Вряд ли он будет полагаться исключительно на мнение А. Б р ю к н е р а или Х. Ло вм я н с ко го о позднем генезисе так называемых отчеств (Ловмянский 1979: 95–96, прим. 194). Видимо, решающим фактором здесь стали поздние сербские свидетельства XV в. (Скок II 706–707). В свете материала, представленного в данной работе, они не являются ни репрезентативными, ни хронологически самыми ранними.
Литература
Brückner A., 1902, Literatura religijna w Polsce średniowiecznej: kazania i pieśni, Kraków.
Brückner A., 1917, Zasady etymologii słowiańskiej, Rozprawy Akademii Umiejętności. Wydział Filologiczny, seria 3, t. 11 (56), kraków, s. 88–171.
Brückner A., 1985, Mitologia słowiańska i polska, oprac. i wstęp s. urbańczyk, Warszawa.
Brückner A., 1991, Dzieje kultury polskiej, t. 1, kraków.
Gieysztor A., 2006, Mitologia słowian, wyd. 3, Warszawa.
Gołąb Z., 1992, The Origins of the slavs: a linguistics view, Ohio.
Jakobson R., 1966, selected Writings, t. IV: slavic Epic studies, The hague–Paris.
Jakobson R., 1985, selected Writings, t. Vii: contributions to comparative Mythology. studies in Linguistics and Philology, The hague–Paris.
Łowmiański H., 1979, Religia słowian i jej upadek (w. VI–XII), Warszawa.
Łuczyński M., 2013, Językowo-kulturowy obraz Jaryły~Jarowita (próba rekonstrukcji), Nomos 80, kraków, s. 95–107.
Moździoch S. [red.], 2000, człowiek, sacrum, środowisko. Miejsce kultu we wczesnym średniowieczu, spotkania Bytomskie IV, Wrocław.
Moszyński L., 1975, swarożyc, [w:] słownik starożytności słowiańskich, t. V, s. 494–495.
Moszyński L., 1992, zagadnienie wpływów celtyckich na starosłowiańską teonimię, z Polskich studiów slawistycznych VIII, Warszawa, s. 171–176.
Moszyński L., 1982, czy sufiks *-itjo pełnił w okresie prasłowiańskim funkcję patroni-miczną, Onomastica XXVII, s. 5–21.
Popowska -Taborska H., 1993, Wczesne dzieje słowian w świetle ich języka, Warsza-wa.
Witczak K. T., 2003 [rec.], Moździoch 2000, slavia antiqua XLIV, s. 211–223.
Mengesk. H., 1950, Early slavo-iranian contacts and iranian influences in slavic Mytho-logy, [w:] Melanges zeki Velidi Togan, Maarit, s. 468–479.
Rosik S., 2004, W sprawie badań nad przemianami przedchrześcijańskiej religii słowian w XI–XII wieku, slavia antiqua XLV, s. 175–183.
Источники
Bily I., 2009, Personennamen in Ortsnamen, [w:] Namen des Frühmitmittelalters als Sprachliche zeugnisse und als Geschichtsguellen, hrsg. v. a. Greule, M. springer, Berlin, s. 173–188.
Blanár V., 1996, Das anthroponymische system und sein Funktionieren, [w:] Namen-forschung. Ein internationales handbuch zur Onomastik, hrsg. E. Eichler u.a., Berlin, s. 1179–1181.
Breitfeld B., Züfle M., 2004, atlas altsorbischer Ortsnamentypen. studien zu Toponymischen arealen des altsorbischen Gebietes im westslawischen sprachraum, t. 5, Leipzig.
Čoleva — Dimitrova 2002 — А. М. Чолева-Димитрова, Селищни имена от юга- -западна България. Изследование. Речник, София 2002.
Davídek A., Doskočíl K., Svoboda J., 1941, Česká jména osobní a rodová, Praha.
Duridanov 1996 — И. Дуриданов, Значението на топонимията за етническата принадлежност на македонските говори, [w:] Лингвистични студии за Македония, София 1996, s. 165–191.
Eichler 1962 — Э. Эйхлер, Древнелужицкая языковая область по данным топонимики (К вопросу о славянском ономастическом атласе), Вопросы Язкознания XI, 1962, nr 6, s. 80–91.
Gippus , Miheev 2013 — А. А. Гиппус, С. М. Михеев, О подготовке Свода надписей граффити новгородского соффийского собора, [w:] Письменность, литература, фольклор славянских народов. История славистики, Москва 2013, s. 152–179.
Hosák L., Šrámek R., Místní jména na Moravě a ve slezsku, i–ii, 2 sv. Praha 2000.
Jeżowa M., 1959, słowiańskie nazwy wyspy Rugii, Onomastica V–VI, s. 13–59.
Jireček K., staat und Gesellschaft im mittelalterlichen serbien, t. 1, Wien 1912.
Kleszczowa K., 2012, Tajemnice dynamiki języka. księga jubileuszowa, katowice.
Knappová M., 2003–2004, O příjmeních v českých zemích, Folia Onomastica croatica 12–13, s. 275–279.
Körner S., 1972, Die patronymischen Ortsnamen im altsorbischen, Berlin.
Kos D., 1991, urbarji za Belo krajino in Žumberk: 15–18. stoletje, Ljubljana.
Kos M., Blaznik P., 1963, srednjeveški urbarji za slovenijo: urbarji freisinške Škofije, Fontes rerum slovenicarum, Ljubljana.
Krenzmayer E., 1956, Ortsnamenbuch von kärnten, archiv für vaterländische Geschichte und Topografie 50, klagenfurt.
Kronsteiner O., Pohlh. D., 1982, Die slowenischen Namen kärntens, Wien.
Kupčins’ka 2013 — З. О. Купчинська, Компонент рад- в архаїчній ойконімії України, [w:] Дослідження з лексикології і граматики української мови. Збірник наукових праць, в. 14, Днiпропетровск 2013, s. 40–61.
Lubaś W., 1987, uwagi o genezie słowiańskich patronimicznych i etnicznych nazw miejscowych, [w:] slawistyczne studia językoznawcze, [red. M. Basaj i in.], Wrocław, s. 181– –184.
Łęgowski J., 1925, Bóstwa i wierzenia religijne słowian lechickich, Roczniki Towarzystwa Naukowego w Toruniu XXXII, s. 18–202.
Łoś J., 1925, Gramatyka polska, cz. 2: słowotwórstwo, Lwów.
Mansikka V. J., 1922, Die Religion der Ostslaven, 1. Quellen, helsinki.
Meyer C. H., 1931, Fontes historiae religionis slavicae, Fontes historiae Religionum 4, Berolini.
Pjanka 2008 — В. Пjанка, Развоjат и стабилизациjата на македонскиот антропоно- мастички систем во споредба со другите словенски jазици, [w:] XXXIV Научна конференциjа на XL мег’ународен семинар за македонски jазик, литература и култура (Охрид, 13.–30. VIII 2007), Лингвистика 2013, s. 77–99.
Pleskalová J., 1998, Tvoření nejstarších českých osobních jmen, Brno.
Pleskalová J., 2013, Vývoj vlastních jmen osobních v českých zemích v letech 1000– – 2010, Brno.
Popovič 1958 — И. Попович , К вопросу о происхождении славян Северной Ал-бании, [w:] Славянская филология. Сборник статей, Москва 1958, s. 195–205.
Preinfalk M., Bizjak M., 2008, Turjaška knjiga listin. 1. Listine zasebnih archivov kranjske grofovske in knežje linije turjaških (auerspergov), 1. (1218–1400).
Putilov 1971 — Б. Н. Путилов, Сюжетная замкнутость и второй сюжетный план в славянском эпосе, [w:] Славянский и балканский фольклор, Москва 1971, s. 75–94.
Rospond S., 1960, Nazwiska Ślązaków, Opole.
Rospond S., 1964, Patronimiczne nazwy miejscowe na Śląsku, Wrocław.
Rospond S., 1937, Południowo-słowiańskie nazwy miejscowe z sufiksem -itj-, kraków.
Rymut K., 1973, słowotwórstwo polskich patronimicznych nazw miejscowych z przyrostkiem *-(ov)itjo na tle zachodniosłowiańskim, Wrocław.
Rymut K., 1985, Patronimika słowiańskie w okresie średniowiecza, [w:] zbornik referata i materijala V jugoslovenske onomastičke konferencije, sarajevo, s. 33–36.
Rymut K., 2003, szkice onomastyczne i historycznojęzykowe, kraków.
Rzetelska -Feleszko E. [red.], 1998, Polskie nazwy własne. Encyklopedia, Warsza- wa.
Rzetelska -Feleszko E., Duma J., 1991, Dawne słowiańskie nazwy miejscowe Pomorza Szczecińskiego, Warszawa.
Schlimpert G., 1978, slawische Personennamen in mittelalterlichen Quellen zur deutschen Geschichte, Berlin.
Selivestrova 1983 — О. Н. Селивестрова, Поссесивные и пространственно-поссесивные модели, [w:] Категория притяжательности в славянских и балканских языках. Тезисы совещания, Москва 1983, s. 94–95.
Šimunović P., 1985, Naša prezimena. Porijeklo, značenje, rasprostranjenost, zagreb.
Skulina T., 1974, staroruskie imiennictwo osobowe, Wrocław.
Sławski F., 1976, zarys słowotwórstwa prasłowiańskiego, [w:] słownik prasłowiański, red. F. Sławski, t. II, Wrocław, s. 55–60.
Sławski F., 1977, Prasłowiański sufiks *-itjь, Rocznik Naukowo-Dydaktyczny WSP w krakowie 58. Prace Językoznawcze iii, kraków, s. 73–79.
Svoboda J., 1964, staročeská osobní jména a naše příjmení, Praha.
Szczyszek M., 2003, kontynuanty prasłowiańskiego formantu *-itjo w języku polskim doby staropolskiej, [w:] Beiträge der Europäischen slavistischen Linguistik (Polyslav) 6, Hrsg.. R. Blankenhorn, J. Błaszczak, R. Marzari, München, s. 190–199.
Szczyszek M., 2006, Derywaty z przyrostkiem -owicz w języku polskim (doba nowopolska), Poznań.
Taseva 2008 — Л. Тасева, Именуването в средневековна Македония, [w:] XXXIV Научна конференциjа на XL мег’ународен семинар за Македонски jазик, литература и култура (Охрид, 13.–30. VIII 2007), Лингвистика 2008, s. 223–235.
Taszycki W., 1925, Najdawniejsze polskie imiona osobowe, kraków.
Torkar S., 2012, Razpoznavanje slovenskih zemljepisnih imen, slavistična revija 60, št. 4, s. 693–707.
Warchołs., 1971, z problematyki słowotwórstwa formacyj ekspresywnych w języku starocerkiewno-słowiańskim, Biuletyn PTJ 29, s. 155–170.
Zaimov 1973 — Й. Заимов, Български географски имена с -jь. Принос към славянския ономастичен атлас, София 1973.
Zaimov, Tъpkova — Zaimova 1970 — Й. Заимов, В. Тъпкова-Заимова, Битолскинадпис на Иван Владислав Самодържец български: старобългарскии паменик от 1015–1016 година, София 1970. Zaliznâk 2004 — А. А. Зализняк, Древненовгородский диалект, Москва 2004.
Сокращения
Eichler SO ⎯ E. Eichler, slavische ortsnamen zwischen saale und neisse. Ein Kompendium, 1–3, Bautzen 1987–1993.
HUB ⎯ A. Wyss, hessisches urkundenbuch, bd. 2: von 1360 bis 1399, leipzig 1899.
I SŁStp ⎯ M. Eder, w. Twardzik, indeksy do „słownika staropolskiego”, kraków 2007.
I Srezniewski ⎯ Indeks a tergo do materiałów do „słownika języka rosyjskiego” I. I. Srezniewskiego, Warszawa 1968.
MUB ⎯ Meklemburgisches urkundenbuch, Bd. I, schwerin 1863.
PUB ⎯ K. R. Klempin, k. Conrad, pommersches urkundenbuch, bd. 1, böhlau 1958.
Skok ⎯ P. Skok, etimologijski rječnik hrvatskoga ili srpskoga jezika, kn . 1–3, zagreb 1971–1973.
Słstp. ⎯ Słownik staropolski, t. I –XV, red. S. Urbańczyk, Warszawa–kraków 1953– 1995.
Srezn ⎯ И. М. Срезневский, материалы для словаря древнерусскаго языка,
т. 1–3, санктпетербургъ 1893–1912.
Šimek ⎯ F. Šimek, slovníček staré češtiny, praha 1947.
BER ⎯ Български етимологичен речник, т. 1–, София 1971–.
GSBM ⎯ Гiстарычны слоўнiк беларускай мовы, т. 1–, Мiнск 1982–.
SRÂ ⎯ Словарь русского языка XI~XVII вв. Словник (обратный), Москва 2004.
SSUM ⎯ Словник староукраïнськоï мови XIV–XV ст., 1–2, Киïв 1977–1978.
Čejtlin ⎯ Р. М. Цейтлин (ред.), старославянский словарь (по рукописям X–XI веков), Москва 1994.
Другие источники
балт.-слав. ⎯ балтославянский ст.-луж. ⎯ старолужицкий
блг. ⎯ болгарский ст.-полск. ⎯ старопольский
блр. ⎯ белорусский ст.-полаб. ⎯ старополабский
диал. ⎯ диалектн(ый/ое) ст.-рус ⎯ старорусский
зап.слав. ⎯ западнославянский ст.-слав. ⎯ старославянский
лат. ⎯ латинский ст.-слов. (ssłe.) ⎯ старословенский
(не обозначен автором)
нем. ⎯ немецкий ст.-србск. ⎯ старосербский
пие. ⎯ праиндоевропейский ст.-укр. ⎯ староукраинский
прасл. ⎯ праславянский ст.-хорв. ⎯ старохорватский
рус. ⎯ русский ст.-чеш. ⎯ старочешский
слов. ⎯ словенский хрв. ⎯ хорватский
срб. ⎯ сербский юг.-зап.-слав. ⎯ юго-западнославянский
ст.-блг. ⎯ староболгарский
Итоги
Предметом статьи является обсуждение грамматической роли праславянского суффикса *-itjь в древнеславянских мифологических именах *Svarožitjь и *P’orěnitjь. Существует два толкования этого суффикса: патронимический и гипокористический. Согласно Л. Мошинский, единственной функцией хитов в период праславянского языка была гипокористическая. Роль этого суффикса в праславянском языке обсуждается в статье. Результаты анализа ясно показывают, что функция суффикса *-itjь была как патронимической, так и лицемерной. напрашивается вывод, что эти славянские теонимы, возможно, были патронимическими эпитетами богов *Dazhbog и *Jarilo.
Ключевые слова: именование, гипокористика, отчество, теонимия, славянская мифология
