C глубоким прискорбием восприняли мы весть о том, что 4 ноября 2014 года в славном городе Серпухове на земле предков наших — вятичей — намерены установить памятник князю киевскому Святославу Игоревичу. Что это? Глумление над памятью предков или вопиющая историческая близорукость?

Разве дозволят рязанцам их честь и совесть вознести монумент ордынскому хану Батыю!? Разве должен стоять в первопрестольной Москве хоть в граните, хоть в бронзе французский император Наполеон!?

Удивительно нам даже не то, что во время трагических событий на Донбассе столь сомнительный по содержанию и внешнему виду памятник ставят на нашей Земле, а то, что жители града Серпухова не помнят родства своего! Ибо предков ваших, серпуховчане, убивал тот самый князь киевский Святослав: В 966 г. "вятичи победи Святославъ и дань на нихъ възложи."

И ладно бы убивал на поле брани, а хотел тот Святослав торговать славянами как рабами: "Не любо мне сидеть в Киеве, хочу жить в Переяславце на Дунае — ибо там середина земли моей, туда стекаются все блага: из греческой земли — золото, паволоки, вина, различные плоды, из Чехии и из Венгрии серебро и кони, из Руси же меха и воск, мед и рабы.»

Не разумеют, видимо, отцы города Серпухова древнерусских летописей! Неужели некогда пленённый и обезглавленный печенегами храбрый киевский князь Святослав ныне стал милее и важнее для потомков вятичей, чем славный защитник Родной Земли, герой Куликовской битвы князь Владимир Андреевич Храбрый!?

Стыд и позор тем, кто презрел корни свои, кто пренебрегает памятью предков, кто воспевает ложное величие и исповедует чуждый обычай!

Казаков Вадим Станиславович, писатель, глава Калужской Славянской общины, учредитель первого общероссийского журнала о язычестве "Родноверие", официальный представитель Союза Славянских Общин Славянской Родной Веры в "Консультативно-координационном Совете" ("Совете Трёх").

Дорофеев Сергей Александрович (Веледор), Сопредседатель Совета "Круга Языческой Традиции", официальный представитель "Круга Языческой Традиции" в "Консультативно-координационном Совете" ("Совете Трёх"), автор книг по славянской традиции.

Гаврилов Дмитрий Анатольевич (Иггельд), официальный представитель "Круга Языческой Традиции" в "Консультативно-координационном Совете" ("Совете Трёх"), координатор Научного и творческого объединения "Северный ветер", член Экспертного совета "Центра стратегической конъюнктуры", писатель, исследователь традиционной культуры и нематериального культурного наследия славян.

Колыженков Тимофей Владимирович (Ведослав), Сопредседатель Совета "Круга Языческой Традиции", основатель и участник фолк-группы "Дорога Водана" (г.Обнинск), кандидат биологических наук.

В небесспорной, но любопытной книге Александра Сергеевича Королёва "Загадки первых русских князей" большой раздел посвящён последним годам жизни князя Святослава, чей культ не первый год насаждается в славянском родноверии. Но А.С.Королёв свободен от "родноверческих догм", он имеет свой взгляд по этому вопросу:

Сама история появления Святослава в Киеве в 6476 (968) году достаточно темная. Согласно Повести временных лет, в «мать городов русских» Святослава пригласили киевляне, то есть городская община Киева, а не союзные князья. Получив приглашение, легкий на подъем, «аки пардус», князь собрал небольшую дружину и быстро, на конях, прискакал в Киев из Болгарии. Как уже было сказано, появление Святослава в городе не было связано с его обороной от печенегов. Киев был спасен еще до прихода Святослава левобережным воеводой Претичем. Зачем же тогда киевляне отправили посольство к Святославу? Почему, явившись на Русь, Святослав вскоре понимает, что ему «не любо» жить в Киеве, и хочет вернуться в Болгарию, положение в которой очень неустойчиво, так как ее покорение далеко до завершения? Ольга тяжело больна, однако Святослав так торопится на Балканы, что не хочет дожидаться ее выздоровления, хочет бросить тяжело больную мать, не выполнив священного и в язычестве, и в христианстве долга перед родителями. Ольга чувствует приближение смерти и просит сына хотя бы похоронить ее. Княгиня умирает, если верить летописи, всего через три дня. Однако, похоронив мать, Святослав сразу же перестает торопиться в Болгарию и, согласно летописи, весь 6478 (970) год проводит в Киеве, распределяя земли между сыновьями. На Балканах он появляется только в 6479 (971) году. Впрочем, последнее противоречие легко разрешимо. Дело в том, что сообщение о пребывании Святослава в Киеве первоначально не знало разбивки на годы, князь, возможно, покинул Киев сразу же после смерти матери, и лишь позднейший составитель летописи растянул время его пребывания в Киеве на три года. Однако, разрешив одно противоречие, мы только усилили другие. Срок пребывания Святослава в Киеве еще более сокращается, и еще более непонятной становится цель его появления в Киеве и причина быстрого отъезда.

Наконец, под 6479 (971) годом, сразу после рассказа о «победоносной» войне Святослава с греками в Повести временных лет, помещен договор русского князя с византийскими императорами Иоанном Цимисхием и его соправителями, малолетними сыновьями Романа II Василием и Константином. В договоре говорится, что он «писан» в присутствии самого Святослава и воеводы Свенельда. Святослав заявляет, что хочет «вместе со всеми подданными мне русами, с боярами и прочими иметь мир и совершенную любовь» с византийской стороной «до конца мира». Этим вступлением договор 971 года резко отличается от договоров 911 и 944 годов. Прежде всего, он заключен от имени только одного князя — Святослава, а условия для русской стороны составлены в единственном числе. Имя Свенельда, упомянутое в заголовке и ни разу не упомянутое в тексте договора, попало туда не совсем понятным образом. Скорее всего — это поздняя вставка какого-нибудь летописца в уже имевшийся договор. Между тем договор 944 года заключен от имени 25 князей, которые, как было сказано выше, совместно управляли Русью. Как же получилось, что в договоре 971 года русскую сторону представляет только Святослав? Где остальные князья? И почему они позволили Святославу занять после смерти Ольги Киев? Из того, что в договоре 971 года другие князья, кроме Святослава, не упоминаются, логично, кажется, следует, что к этому времени внешняя и внутренняя политика, а следовательно, и вся власть над Русью оказались в руках этого князя. Однако остается неясно, как происходил процесс вытеснения Рюриковичами князей из других династий, как Святославу удалось избавиться от влиятельного съезда князей, а также когда и почему Ольга уступила власть своему сыну. (Иггельд: Ну это-то как раз ясно. Ольга после смерти мужа постепенно расправилась с многими князьями — сторонниками убитого при её же посредстве мужа. Крестила младшего сына, от имени которого и правила. Но поскольку "Глеб", затем убитый в 971 году Святославом, явно не стремился к той жизни, коей жила мать, он добровольно вернул старшему брату престол, когда слегка повзрослел)

Учитывая то, что Святослава пригласили именно киевляне не для того, чтобы он их защищал, и независимо от мнения других князей, мы, проводя параллель с подобными историями, происходившими в XI–XII веках, можем предположить, что киевляне пригласили его на княжение. В X веке, кроме влияния других князей и дружины, киевский князь зависел еще и от мнения «земли», общины, которой он управлял. Согласно летописи, во время похода Олега на Царьград дань с греков получали не только те, кто участвовали в походе, но и крупнейшие города Руси — главнейшие общины, которые, по всей видимости, санкционировали и организовали поход на Византию (Киев, Чернигов и др.). Известно о совещаниях князей со «старцами градскими» (городскими старейшинами) и о значении этого общественного института, уходящего корнями еще в родоплеменной строй. Долго сохранялась, наряду с княжеской администрацией, и десятичная система местного управления (деление городов на десять дворов, во главе с «десятским», сто дворов составляли «сотню» во главе с «сотским»), зародившаяся еще при первобытно-общинном строе. Следует вспомнить и о той роли, которую играло в Древней Руси вече (народное собрание), институт, истоки которого также следует искать в родоплеменном обществе. Летописцев не удивляло, что народ (вече) пригласил Рюрика, спокойно отнесся к захвату Киева Олегом, пригласил Святослава из Болгарии. Все это кажется летописцам вполне естественным. И в X веке, и, позднее, в XI–XII веках, вече было важным элементом политической жизни, с которым должны были считаться князья, но который часто не считался с князьями и их мнением. Неоднократно симпатии городской общины в выборе себе князя не совпадали с расчетами князей-союзников, и без согласия и одобрения народа, общины города, князь не мог безопасно для себя совершить ни одного значительного шага.

Огромным влиянием пользовались самые знатные и богатые представители общины — бояре и купцы. По своей силе купец IX–X веков мало чем отличался от предводителя бродячей дружины — князя или воеводы. Не случайно, согласно рассказу Повести временных лет, киевляне приняли за купеческий караван войско Вещего Олега. Купцы, выборные представители русских городов, вместе с представителями князей, участвовали в заключении договора с Византией в 944 году. Несомненно, в середине X века русские купцы зависели от князей. В договоре 944 года русов с греками сообщается о необходимости предъявления купцами верительных грамот от князей, без которых купцы не только не могли торговать в Константинополе, но и не имели права даже проживать в столице Византии. Однако тут же указывается, что это условие было нововведением, а до этого купцы предъявляли серебряные печати. Неясно, что это были за верительные печати и как они выглядели. Возможно, эти печати являлись «перстнями-печатями», при помощи которых производился оттиск, своеобразным средством для подписи, своеобразными личными знаками купцов. Известно, что когда русы в Бердаа в 943/944 годы грабили местное население, то каждый из русов, обобрав мусульманина, «оставлял его и давал ему кусок глины с печатью, которая была ему гарантией от других». Вряд ли следует считать, как некоторые авторы, что эти оттиски на глине производились в какой-то княжеской канцелярии и обязательно являлись знаком великого князя киевского. Скорее всего, это был личный знак каждого руса-воина. Следовательно, подобные печати были распространены в русском обществе, и предъявляемые до середины X века русскими купцами печати могли быть и их личным, особым знаком, своеобразной торговой маркой, которая была известна византийским партнерам.

Мы можем зафиксировать усиление зависимости русских купцов от князей лишь к середине X века. В это время наблюдается усиление контроля князей и над русами вообще. Из договора 944 года следует, что дело найма русов на военную службу в империю было поставлено под контроль княжеской власти, что также было нововведением. Однако положение купцов все еще было высоким. Во-первых, после прибытия с купеческими караваном и проживания вместе с купцами и другими русами в квартале Св. Маманда, защищая торговые интересы русов, послы, так или иначе, оказывались в зависимости от купцов. Кроме того, явно не весь товар принадлежал князьям, в основном купцы торговали для собственной выгоды. Примерно равное число послов и купцов, заключавших договор в 944 году (25 и 26), свидетельствует о том, что и те и другие — представители около двадцати русских поселений. С течением времени роль купцов во взаимных отношениях Руси и Византии даже усиливается. Если в договоре 944 года на 25 послов приходится 26 купцов, то в 957 году с Ольгой в Константинополь прибывает уже 22 посла и 44 купца. Это может свидетельствовать лишь о все более увеличивавшейся роли торговли в жизни Руси и росте значения купечества.

Итак, русские бояре, купцы и простые русы оказывали серьезное влияние на политическую жизнь в Киеве X века. Вероятно, здесь всегда имелась партия сторонников Святослава, которая, воспользовавшись кризисом, связанным с осадой города печенегами, вскоре после счастливого спасения обратилась к Святославу с просьбой прибыть в Киев, чтобы управлять им. Здесь мы сталкиваемся с проявлением народного мнения, не учитывавшего расчеты членов союза князей. Подобное «своеволие» киевлян, не желавших понимать, что Киев не просто крупный город, но и центр княжеского союза, позднее, в XI–XII веках, будет неоднократно приводить к междоусобным войнам князей.

Судя по всему, появление Святослава в Киеве привело к кризису в системе между княжеских отношений. Не обошлось и без вооруженного противостояния ряда князей — сторонников Ольги — «язычнику» Святославу. Доказательством наличия подобных конфликтов служит рассказ загадочной Иоакимовской летописи, которой пользовался В. Н. Татищев, о том, что после возвращения в Болгарию Святослав, проиграв войну с греками, обвинил в поражении русов-христиан, бывших в его воинстве, во главе со своим братом Глебом. Все они были убиты язычниками. «Они же с радостию на мучение идяху, а веры Христовы отресчися и идолом поклонитися не хотяху, с веселием венец мучения приимаху. Он же (Святослав. — А.К.), видя их непокорение, наипаче на презвитеры (священников. — А.К.) яряся, якобы тии чарованием неким людем отврасчают и в вере их утверждают, посла в Киев, повеле храмы христиан разорите и сожесчи и сам вскоре поиде, хотя все христианы изгубити». Нападение на него печенегов помешало Святославу привести свои замыслы в исполнение. В другом месте своего труда Татищев уточняет, что Глеб был убит в 971 году.

В данном случае для нас важно определить степень достоверности вышеуказанного известия Иоакимовской летописи об убийстве Святославом его брата Глеба.

Известие о Глебе относится ко второй части Иоакимовской летописи, основанной на более ранних летописях и потому считающейся «достоверной». Если Глеб действительно существовал, то он, будучи членом семьи Игоря, должен был быть упомянут в договоре Руси с греками 944 года, как упомянут другой сын Игоря — Святослав. В договоре упоминается Сфандра, жена некоего Улеба, которая отправляет в Византию своего посла Шихберна. Кто этот Улеб? Может быть, Улеб — это посол Володислава, упомянутый за несколько имен до Сфандры. Но почему от Улеба нет посла, а от его жены есть? Более того, выходит, что Сфандра осчастливила браком человека более низкого социального статуса, чем она, — дружинника князя Володислава (Иггельд: как раз князь Володислав и может оказаться в будущем крещёным Глебом) . В этом случае словосочетание «жена Улеба», которым обозначается положение Сфандры при заключении договора, унижает ее. Сфандра в договоре располагается очень близко к семье Игоря. Это свидетельствует о знатном происхождении. Вряд ли она жена посла. Но среди княжеских имен договора Улеба нет. Вряд ли это означает, что Улеб уже умер. Тогда незачем было бы на него ссылаться для пояснения, кто такая Сфандра. Улеб, муж Сфандры, — не посол, упомянутый в договоре, а знатный рус, живший во время заключения договора, но почему-то не упомянутый в нем. Может быть, Улеб находился в состоянии конфликта с Игорем? Однако в договоре упомянута его жена, что свидетельствует о его хороших отношениях с центром. Следовательно, предположение о конфликте Улеба с киевской властью, как причина умолчания о нем договора 944 года, не подходит. Летописец умолчал об Улебе потому, что он напоминал ему о событиях, которые не следовало вносить в летопись. Если признать тождество этого Улеба с Глебом Иоакимовской летописи, то станет понятно, о каких событиях не говорит Повесть временных лет. (Иггельд: Лично я считаю, что Улеб в договоре 944 года не тождественен Глебу, младшему брату Святослава, бывшему ещё в слишком юном возрасте, чтобы иметь жену)

Впрочем, если даже убитый Святославом Глеб и не являлся Улебом договора, сообщение о гонениях на христиан при Святославе выглядит вполне достоверным. Правда, в Повести временных лет ничего об этих гонениях не говорится. По мнению ее составителей, Святослав отвечал на все уговоры Ольги креститься отказом, но если кто-нибудь собирался принять крещение, то не запрещал, а только насмехался над обращенным в христианство. В повествовании же Иоакимовской летописи Святослав представлен грозным гонителем нового учения. И тот и другой источники признают, что Святослав был противником христианства, но по-разному изображают, как он обходился с христианами. И вновь археология подтверждает достоверность Иоакимовской летописи, в данном случае, ее сообщения о разрушении Святославом христианских храмов. Среди разрушенных храмов летопись упоминает и стоявшую на Угорской горе (в настоящее время — «Аскольдова могила») церковь Св. Николая, в которой был погребен «блаженный Оскольд», и о преследовании христиан. Дело в том, что под 6488 (980) годом Повесть временных лет сообщает о воздвижении Владимиром на холме близ теремного двора языческих кумиров. Сейчас установлено, что постаменты идолов киевских языческих богов, находившихся в самом центре княжеского Киева, были вымощены плинфой и фресками христианского храма, разрушенного до 980 года. Выходит, разрушение церквей действительно имело место при Святославе. В своем рассказе о преследовании Святославом христиан Иоакимовская летопись отнюдь не одинока. В ряде летописей, которыми пользовался Ф. Гиляров, содержится следующее известие: «Великая же княгиня Елена, пришед во град Киев, повеле сыну своему Святославу креститися, оному же матери своей блаженные Елены не послушавшу, креститися не восхотешу и многих христиан изби».

Итак, сообщение Иоакимовской летописи, как мне кажется, смутно отражает какие-то реальные события. «Смутно», так как разрушение церквей в Киеве скорее всего произошло до окончательного ухода Святослава в Болгарию. Судя по сообщению Повести временных лет, ни Святослав, ни его единомышленники в Киев уже не вернулись. Предположить же, что некие посланцы Святослава опередили его и разрушили храмы, вряд ли возможно, так как обстановка, сложившаяся после ухода Святослава на Балканы в Киеве, как мы увидим чуть ниже, не позволила бы совершить ничего подобного. Значит, разрушение церквей и преследование христиан в Киеве имели место во время пребывания Святослава в городе. Учитывая то неравноправное положение, которое занимал язычник Святослав среди князей-сторонников Ольги, а также то, что в Киев в 968 году Святослава пригласили киевляне, мы можем предположить, что расправа Святослава с христианами была связана с борьбой группировок в Киеве, которой сопровождалось утверждение Святослава в «матери городов русских». Вскоре после прихода в Киев, Святослав, так ранее стремившийся, мчавшийся в него, неожиданно заявляет Ольге, что «не любо» ему жить в Киеве и что его землей является не Русь, а Переяславец на Дунае. Эти слова князя наводят на мысль, что его борьба с христианской партией, стоившая жизни многим сторонникам последней, все же не увенчалась успехом.

По-видимому, столкновение Святослава со своими противниками в Киеве привело к ослаблению контроля русов за славянскими землями и к распаду союза князей. Не случайно Владимиру Святому пришлось вновь приводить к покорности племена, которые платили дань русам еще в 40-х годах X века. Любопытно и сообщение Повести временных лет о княжении в это время в Полоцке Рогволда, который «пришел из-за моря». Кто был этот Рогволд, не ясно. Одни исследователи видят в нем потомка одного из дружинников Рюрика, получившего в управление Полоцк, другие считают, что он появился в Полоцке ближе к 60-м годам X века, третьи уверены, что Рогволд происходил из местной племенной знати, а некоторые убеждены, что Рогволд был связан тесными узами родства с киевской династией. Кем бы ни был этот Рогволд, он чувствовал себя хозяином Полоцка и держался по отношению к Киеву весьма независимо. Союза с ним искали и князь киевский Ярополк, и князь новгородский Владимир. Вероятно, и в Чернигове, Смоленске и других городах, которые не упомянуты Повестью временных лет в рассказе о распределении уделов между сыновьями Святослава, правили столь же независимые от Киева князья, как Рогволд. Сам эпизод с распределением волостей между сыновьями Святослава весьма показателен. Владения Ярополка (Киев) и Олега (Древлянская земля) Святославичей расположены на достаточно большом удалении от Новгорода, где правил Владимир Святославич. Вероятно, только эти земли и оказались подконтрольны Святославу. Киев признал Святославича потому, что сами киевляне пригласили Святослава к себе. Древляне, раздавленные Ольгой еще в 40-х годах X века, похоже, превратились в своеобразный придаток Киева. С Новгородом ситуация сложнее. Ольга обладала большим влиянием на этот город, а в 950-х годах Святослав сам правил в Новгороде. Однако за время походов на Восток и Балканы Святослав, скорее всего, потерял контроль над городом, а смерть Ольги еще более ослабила связь Севера и Юга. Согласно Повести временных лет, приход новгородцев с просьбой дать им князя оказался полнейшей неожиданностью для Святослава: «В то время пришли новгородцы, прося себе князя: «Если не пойдете к нам, то сами найдем себе князя». И сказал им Святослав: «А кто бы пошел к вам?» Ярополк и Олег отказались, а Владимир согласился. Разумеется, в этом известии летописи много легендарного, заметна и тенденциозность летописца в его отрицательном отношении к новгородцам. Однако атмосфера конца 60-х — начала 70-х годов X века передана верно — власть Святослава над русскими и славянскими областями очень слаба и зависит во многом от признания ее законной самими областями. «Очевидно, новгородцы обращаются к Святославу, как народ совершенно чужой, неподвластный, свободный. И Святослав в своем обращении к ним показывает, что признает их такими… В словах Святослава: «абы пошел кто к вам» — чувствуется какая-то досада, какое-то неудовольствие к новгородцам, но все-таки как к народу независимому, который ищет вновь сделки, союза, соединения, а не как к народу, который фактически находится в подданстве. На этом основании можно с большею вероятностью допустить, что киевские князья утратили свою власть над отдаленным Новгородом, не могли его возвратить, и, вероятно, занятые обращением деятельности с другой стороны, не хотели употреблять усилий к его возвращению; а теперь, когда утраченная власть сама собою возвращалась если не для киевского князя, то для его рода, киевский князь, по прежнему опыту не надеясь большой прочности, не слишком обрадовался предложению новгородцев».

По существу, появление Святослава в Киеве разрушило единство Русской земли. Подобные результаты деятельности князей всегда осуждались летописью. Можно вполне определенно утверждать, что оценка, данная Святославу летописцами, отрицательная. Прежде всего, следует вспомнить знаменитую фразу киевлян: «Ты, князь, ищешь чужой земли и о ней заботишься, а свою покинул». В этих словах отразилась оценка, которую давал деятельности Святослава сам летописец. В походах Святослава книжники видели одно разорение, ущерб земле и людям. Не случайно летописец особо подчеркивает, что Святослав совершал подвиги с помощью одной своей дружины, а не во главе объединенных сил всех подвластных Руси племен, как его предшественники и преемники, что свидетельствует об убежденности летописца в непричастности Святослава к жизни Руси и о неприятии русами его далеких предприятий (Иггельд: Даже если принять, как рабочую гипотезу, что Ольга расправилась со знатью в период узурпации ею власти, то уж по крайне-то мере в Святославовом договоре с ромеями должны были фигурировать послы хотя бы его сыновей. Да не тут-то было. И это наводит нас на мысль, что предприятие Святослава на Балканах было его личной авантюрой, с интересами многих городов Руси несовместной). Чуть раньше, рассказывая о том, как Ольга уговаривала Святослава креститься, летописец пишет: «Он же не послушался матери, следуя обычаям языческим, не ведая, что кто матери не послушает — в беду попадет». Печальная судьба Святославу как бы предопределена заранее. Язычник, ругавший и, судя по всему, преследовавший христиан, грубивший матери, просто не мог кончить хорошо. Не последнюю роль в формировании отрицательного отношения к Святославу сыграла, наверное, и та резня, которую он учинил после возвращения в Киев. И даже рассказывая о героической смерти Святослава, летописцы не могли удержаться от того, чтобы напоследок не уколоть Святослава. Согласно Повести временных лет, после гибели Святослава печенежский князь Куря «взял голову его, и сделал чашу из черепа, оковав его, и пили из него». Специалист по фольклору Р. С. Липец, разбирая вышеуказанный эпизод, отмечала, что «из черепа Святослава печенежский князь вместе с княгиней пили перед соитием, чтобы зачатый ребенок получил свойства хотя поверженного, но могучего и славного врага… Сам обычай делать чашу из черепа противника был широко распространен и в исторической действительности, и в эпосе… Стремление подчеркнуть свою победу, воспользоваться посмертно свойствами врага и почитание его храбрости слились воедино в воинских обычаях и военной магии… При этом, так как ценилась голова именно храбрых воинов, то есть обладающих наиболее нужным в воинской среде качеством, нередко и пить из такой чаши давали только «хорошим воинам». Следует обратить внимание на известия, содержащиеся в Ермолинской летописи (вторая половина XV века), летописных сводах 1497 и 1518 годов, о черепе Святослава, согласно которым из черепа печенеги сделали чашу, оковали золотом и пили из нее, написав на чаше: «чужих ища, своя погуби». «Везде эти надписи делаются с целью поношения. В летописном сказании надпись на чаше также носит отпечаток жестокой иронии и мало гармонирует с магическим использование чаши Курей, как сакрального и благодательного сосуда». Летописцы явно не хотели простить Святославу его «деяний» и унижали его память даже в мелочах.

Далее цитируется другая глава книги Александра Сергеевича Королёва "Загадки первых русских князей"

Расправа Святослава над христианской партией не только не усилила, но и ослабила его позиции в Киеве. В этой ситуации Святослав решает перебраться в Болгарию. На каких же условиях Святослав оставил сыновьям вверенные им области? Сохранил ли он какие-нибудь связи с Русью? Уже достаточно давно в науке существует точка зрения о том, что Святослав решил перенести столицу Руси на Балканы, а сыновей оставил в их областях в качестве своих наместников. Этой точки зрения противостоит другая, согласно которой Святослав ушел в Добруджу окончательно, сделав своих сыновей независимыми от него правителями. Последнее предположение кажется мне более убедительным. Еще А. А. Шахматов отмечал, что слова Святослава, обращенные к матери и боярам, о достоинствах Переяславца на Дунае («там середина земли моей, туда стекаются все блага: из Греческой земли золото, паволоки, вина, различные плоды, из Чехии и Венгрии серебро и кони, из Руси же меха и воск, мед и рабы») сводчик извлек из речи Святослава, сказанной им при взятии Переяславца. Следовательно, Святослав, в более раннем летописном своде, давал оценку прилегающих к Добрудже земель, находясь в Болгарии и с точки зрения правителя Добруджи. Получается, что Святослав намерен торговать с Русью, как с любой другой соседней державой. Этой фразой он явно отделяет себя от Руси. Можно вполне согласиться с А. С. Деминым, что «Русь по отношению к земле Святослава представлена внешней, сопредельной страной, из которой блага текут в Переяславец, — наподобие Византии, Чехии, Венгрии. Из Руси в Переяславец поступает даже «челядь» (рабы. — А.К.), которая в летописи упоминается только как объект внешних связей Руси (дары, трофеи и пр.). Такое отношение к Руси как загранице абсолютно необычно для русских персонажей летописи». Не случайно и более позднее признание Святослава в том, что «Русская земля далеко», то есть помощи он от нее не получает и связей с ней никаких не поддерживает.

Как известно, в Болгарии Святослав в конце концов потерпел неудачу и оказался осажденным византийской армией в Доростоле. Любопытно, что Повесть временных лет считает появление Святослава на Балканах целиком его инициативой и изображает его единственным предводителем воинства русов. Правда, В. Н. Татищев, опираясь на свои летописные материалы, сообщает, что во время поездки Святослава в Киев большая часть русской армии оставалась в Болгарии, а одним из русских отрядов командовал воевода Волк. Данные В. Н. Татищева подтверждаются информацией византийских источников. Византийские авторы также считают Святослава главным из русских вождей, участвовавших в балканском походе. Главным, но не единственным. Известно, что весной 970 года отряды русов сражались с греками под Аркадиополем. Согласно Повести временных лет, в это время Святослав был в Киеве и появился в Болгарии только в 6479 (971) году. Получается, оставшиеся в Болгарии русы не только защищали захваченные территории, но и предпринимали рискованные, масштабные операции, не считаясь со Святославом. Правда, летописное время второго появления Святослава на Балканах оспаривается учеными. В сочинении Скилицы содержится сообщение о том, что русы «опять напали на Болгарию» на шестом году царствования Никифора Фоки, что соответствует 969 году. Среди историков нет единого мнения по вопросу о том, присутствовал ли Святослав весной 970 года в Болгарии и участвовал ли он в битве под Аркадиополем? Вспомним высказанное уже выше предположение о том, что рассказ Скилицы о повторившемся нападении русов можно понимать и как сообщение о возобновившихся после некоторого перерыва боевых действиях. Любопытно, что Лев Диакон не сообщает о том, что русами в битве под Аркадиополем командовал Святослав. В рассказе Скилицы имеется замечание, что Святослав участвовал в формировании армии, отправляющейся под Аркадиополь. Логичным может показаться предположение, что он участвовал и в самой битве. Но не является ли это замечание умозаключением Скилицы, знавшего, что Святослав был предводителем русов и, следовательно, «обязан» был участвовать во всех крупных сражениях той войны. Описывая битву, Скилица подробно рассказывает о подвигах какого-то огромного «скифа», но о роли Святослава не упоминает вообще. Последнее замечание является очень важным. Несогласованность действий русов, отсутствие упоминания о едином командовании свидетельствуют о том, что, если даже Святослав участвовал в битве, единственным вождем русов он не был.

Кроме Святослава, источники упоминают и других предводителей русов — Икмора, Сфенкела и еще нескольких, неизвестных по именам «знатных скифов», превосходивших «прочих воинов большим ростом и блеском доспехов». Сфенкела по сходству имен историки часто отождествляют со Свенельдом русских летописей. Однако Сфенкел погиб в сражении под Доростолом, в то время как Свенельд пережил Святослава. Положение Икмора и Сфенкела среди русов очень любопытно. Икмор под Доростолом сражается «окруженный отрядом приближенных к нему воинов». Это его личная дружина, следовательно, он независим от Святослава. Последнее следует из сообщения Скилицы о том, что Икмор пользовался у русов «наивеличайшим почетом и был уважаем всеми за одну свою доблесть, а не за знатность единокровных сородичей или в силу благорасположения» (вероятно, благорасположения Святослава?). «Как только Икмор погиб, скифы подняли крик, смешанный со стоном, а ромеи устремились на них. Скифы не выдержали натиска противника; сильно удрученные гибелью своего предводителя, они забросили щиты за спины и стали отступать к городу, а ромеи преследовали их и убивали». Получается, что именно Икмор, окруженный своими дружинниками, а не Святослав командовал русами в этой битве под Доростолом. Не менее примечательна и роль в балканских событиях Сфенкела. Он занимает со своим отрядом Великую Преславу и действует автономно от Святослава, находившегося Доростоле. Связи между ними нет — Святослав даже не знает о нападении на Преславу греков. Сфенкел явился в Доростол только после падения Преславы. Эта разобщенность и независимость в действиях русских предводителей свидетельствует о том, что в Болгарии действовало несколько самостоятельных отрядов русов.

То, что русские отряды действовали самостоятельно, подтверждается и тем, как был произведен набор воев в балканскую армию. Мизерность суммы в 15 кентинариев свидетельствует о том, что набором русов занималось киевское правительство, а не Калокир. Согласно сообщению Льва Диакона, Святослав «поднял на войну все молодое поколение тавров», набрав, таким образом, войско, «состоявшее кроме обоза, из шестидесяти тысяч цветущих здоровьем мужей». Обращение Святослава к «цветущим здоровьем мужам» напоминает былинный клич, с которым герой обращается ко всем желающим и на который съезжаются «буйны молодцы» со всех русских земель. Учитывая массовое вооружение народа в Древней Руси, набрать дружину таким достойным вождям, как Икмор и Сфенкел, не составляло особого труда. Даже если признать преувеличенной цифру 60 тысяч, число русов в 20 тысяч, которую указал грекам Святослав и которая показалась им реальной, свидетельствует о том, что в поход на Балканы отправилось объединенное войско нескольких вождей.

Лев Диакон сообщает, что Икмор был вторым по значительности вождем в воинстве русов после Святослава, а Сфенкел — третьим. Однако список вождей явно не ограничивался тремя. Был еще и Волк. Известно, что в походе на Балканы участвовал воевода Свенельд. Он командовал своей дружиной, которая, как увидим ниже, действовала автономно от Святослава. Не случайно Повесть временных лет именует его воеводой отца Святослава, но не самого князя, подчеркивая тем самым независимость Свенельда. Были и другие предводители, имена которых канули в Лету. Уже после гибели Икмора и Сфенкела, накануне решительного сражения с греками, Святослав собрал «совет знати, который на их языке носит название «комент». Судя по описанию хода «комента» — это было достаточно многолюдное собрание. Одних только мнений о возможных дальнейших действиях русов было высказано три, причем Святослав столкнулся с оппозицией со стороны других вождей воинства русов: «Одни высказали мнение, что следует поздней ночью погрузиться на корабли и попытаться тайком ускользнуть, потому что невозможно сражаться с покрытыми железными доспехами всадниками, потеряв лучших бойцов, которые были опорой войска и укрепляли мужество воинов. Другие возражали, утверждая, что нужно помириться с ромеями, взяв с них клятву, и сохранить таким путем оставшееся войско. Они говорили, что ведь нелегко будет скрыть бегство, потому что огненосные суда, стерегущие с обеих сторон проходы у берегов Истра (Дуная. — А.К.), немедленно сожгут все их корабли, как только они попытаются появиться на реке».

Святослав, желавший продолжения войны с греками, остался, таким образом, в одиночестве, но ему все же удалось убедить других вождей русов решиться на еще одну битву с византийцами и либо победить врагов, либо, будучи побежденными, умереть со славой. В Повести временных лет сохранилась очень похожая речь Святослава, обращенная к его воинам в сходной ситуации. И в том и в другом случае Святослав предлагал русам погибнуть, но не отступить. Согласно сообщению Скилицы, на рассвете следующего дня «варвары поголовно выступили из города. Чтобы никому не было возможности спастись бегством в город, они заперли за собой ворота и бросились на ромеев». Сражение закончилось ужасающим разгромом русского войска. Согласно Льву Диакону, «в этой битве полегло пятнадцать тысяч пятьсот скифов, на поле сражения подобрали двадцать тысяч щитов и очень много мечей». Известно, что византийские хронисты были склонны преувеличивать потери русов, но эта цифра, основанная на подсчете щитов и мечей, кажется вполне достоверной. Далее Лев Диакон пишет, что, после заключения мира с греками, Иоанн Цимисхий выделил русам хлеб — «по два медимна на каждого. Говорят, что из шестидесятитыеячного войска русов хлеб получили только двадцать две тысячи человек, избежавшие смерти, а остальные тридцать восемь тысяч погибли от оружия ромеев». Последние цифры находят подтверждение в Повести временных лет, в которой сказано, что на вопрос греков, сколько русов в войске Святослава, он ответил: «Нас двадцать тысяч». Десять тысяч он прибавил, ибо было русских всего десять тысяч». Получается, что Святослав, не согласившись с мнением «комента», взял на себя ответственность перед русскими вождями и погубил в сражении под Доростолом большую часть войска русов (15 тысяч против 10 тысяч, оставшихся в живых). Причем погибли, вероятно, прежде всего, сторонники Святослава, желавшие драться с греками и сражавшиеся в первых рядах.

По рассказам византийских хронистов можно судить о том, что поведение самого Святослава в этом сражении было далеко не безупречным. Скилица, Кедрин и Зонара сообщают, что якобы император Иоанн Цимисхий, сам храбрый воин, желая остановить кровопролитие, предложил Святославу личное единоборство. «Но тот не принял вызова и добавил издевательские слова, что он, мол, лучше врага понимает свою пользу, а если император не желает более жить, то есть десятки тысяч других путей к смерти; пусть он и изберет, какой захочет». Вполне возможно, что этот эпизод выдуман греками, желавшими унизить предводителя русов. Однако то, что Святослав в определенный момент боя повел себя малодушно, не вызывает сомнений. Выше уже было сказано, что русы приняли решение в случае поражения не возвращаться в Доростол, а погибнуть с честью. Инициатором этого решения был, судя по всему, сам Святослав. Однако в конце концов «скифы (русы. — А.К.) не выдержали натиска конной фаланги» и обратились в бегство. «Ромеи преследовали их до самой стены, и они бесславно погибали». Среди спасавших свою жизнь был и Святослав, который «израненный стрелами, потерявший много крови, едва не попал в плен; его спасло лишь наступление ночи». На следующий день он предложил грекам начать мирные переговоры.

Какие же чувства могли испытывать не только чудом уцелевшие вожди русов, но и даже те, теперь уже немногие, простые воины к Святославу, «катархонту русов», не послушавшемуся совета «комента», погубившему огромное число русов и спасшемуся вместе с другими беглецами, хотя его место было среди убитых, среди которых он и обещал остаться в случае поражения? Любопытно, что Иоакимовская летопись сообщает, что Святослав у какой-то «стены долгия… все войско погуби». В. Н. Татищев добавляет, что «какая сия стена и где, я описания не нахожу». Уж не стены ли это Доростола, вход за которые был для русов перед началом последней битвы закрыт по инициативе Святослава? Какими же «долгими» должны были показаться эти стены русам, погибающим под ними!

Учитывая, что в битве под Доростолом погибли, вероятно, последние сторонники Святослава, а сам он вынужден был искать мира с Византией, мы можем предположить, что авторитет Святослава пал так же низко, как и авторитет Игоря, явившегося в Киев после морского сражения с греками в 941 году. История последующих странных взаимоотношений Святослава и Свенельда, о которых еще будет сказано особо, позволяет нам согласиться с А. Г. Кузьминым, считающим, что поражение в Болгарии привело к развалу балканской армии русов. Возможно, одной из причин разногласий стало также и недовольство части вождей балканской армии русов теми репрессиями, которые обрушил на христианскую партию в Киеве Святослав. Не исключено, что в Иоакимовской летописи, с большим интересом относившейся к истории борьбы христиан с язычниками, оказались причудливо соединены в один рассказ два события — борьба Святослава с оппозицией в Киеве, сопровождавшаяся разрушением церквей, накануне возвращения на Балканы, и столкновение между вождями русов после разгрома под стенами Доростола. Где погиб Глеб, неизвестно. Из византийских источников известно лишь о казнях, которые Святослав, после первых поражений русов от греков, произвел среди болгар, усомнившись в их верности, но о междоусобии в стане русов в них ничего не говорится. Вряд ли оно началось лишь по религиозным мотивам. В 971 году христиане, как и в 944 году, участвовали в заключении договора Святослава с греками наравне с язычниками. Святослав, судя по всему, преследовал только киевских христиан, но и эти репрессии также не были вызваны одними религиозными расхождениями. Повесть временных лет, рисующая Святослава «терпимым» язычником, оказывается ближе к истине, чем Иоакимовская летопись.

После всего вышесказанного становится, кстати, понятно, почему Святослав заключал договор с греками в одиночестве. Дело вовсе не в том, что к 971 году кроме Святослава не было уже русских князей. Напротив, князья на Руси были. Просто сам Святослав оказался вне Руси, балканское воинство русов распалось, и если кто-то из его вождей, кроме Святослава и Свенельда, уцелел, то он не хотел иметь ничего общего с неудачником Святославом. По существу договор 971 года Святослав заключил от себя лично и от тех дружинников-русов (язычников и христиан), которые все еще его поддерживали. Этим объясняются и многочисленные странности, которые исследователи находят в договоре 971 года.

И самая концовка главы "Тайна гибели Святослава" из книги Александра Сергеевича Королёва "Загадки первых русских князей":

Как и все предыдущие договоры, договор 971 года — это подлинный документ X века, его статьи являются вставкой в уже написанный летописный текст и не имеют связи с последним. Кроме того, текст договора 971 года не только не зависит от предшествующего и последующего легендарных текстов, но и, напротив, противоречит им, сообщая более достоверные данные об итоге кампании русов на Балканах. Что же касается странностей договора, то их действительно немало. Например, впервые в практике двухсторонних отношений подписание договора 971 года состоялось на поле брани, далеко от Константинополя и Киева. Содержание договоренностей известно по Повести временных лет и по сообщениям Льва Диакона и Скилицы. В договоре 971 года Святослав обещает только не нападать на владения Византии, в том числе и на Корсунь и Болгарию, и оказывать помощь грекам в случае нападения неприятеля на Византию. Лев Диакон и Скилица сообщают, что по договоренности между сторонами русы должны были передать византийцам Доростол, освободить пленных, покинуть Болгарию, и тогда греки позволят им уйти, снабдят продовольствием и «будут считать своими друзьями тех, которые будут посылаемы по торговым делам в Византию, как было установлено прежде». По существу, договор представляет собой лишь письменное подтверждение Святославом своих обязательств императору. В этом документе не оговариваются ни условия пребывания русов в Византии, ни другие формальности, которые столь тщательно разбирал договор 944 года. Правда, в изложении условий договора Львом Диаконом сказано, что условия посещения русами Константинополя по торговым делам будут те же, что были установлены «прежде». Однако предположить, что стороны вернулись к положениям договора 944 года, мешает то обстоятельство, что, возвращаясь на Русь, Святослав зимовал в Белобережье, что было запрещено по условиям договора 944 года. По существу, договор 971 года заключен со Святославом как с опасным одиночкой, с независимой военной силой, предводителем бродячей дружины, а не с правителем Руси.

Трагедия одиночества Святослава наиболее полно проявляется в рассказе Повести временных лет о его гибели от рук печенегов: «Заключив мир с греками, Святослав пошел в ладьях к порогам. И говорил ему воевода отца его Свенельд: «Обойди, князь, пороги на конях, ибо стоят у поргов печенеги». И не послушал его, и пошел в ладьях. А переяславцы (жители болгарского города, в который так стремился Святослав. — А.К.) послали к печенегам сказать: «Идет мимо вас русь, Святослав с небольшой дружиной, забрав у греков много богатства и без числа пленных». Услышав об этом, печенеги обступили пороги. И пришел Святослав к порогам, и нельзя было пройти. И остановился зимовать в Белобережье, и кончилась у него пища, и настал великий голод, так что по полугривне стоила конская голова. И тут перезимовал Святослав.

С началом весны, в лето 6480 (972), двинулся Святослав к порогам. И напал на него Куря, князь печенежский, и убил Святослава, и взял голову его, и сделал чашу из черепа, оковав его, и пили из него. Свенельд же пришел в Киев к Ярополку».

Большинство историков этот эпизод волнует, прежде всего, в связи с вопросом о том, кто же все-таки натравил печенегов на Святослава? Повесть временных лет, как мы видим, обвиняет во всем жителей Переяславца. Среди историков, правда, очень популярна точка зрения, что к убийству Святослава приложили руку византийцы.

Между тем в истории гибели Святослава много загадок. Непонятно, почему Святослав не спешил в Киев? Та же Повесть временных лет сообщает, что Святослав намеревался вскоре привести новые силы русов и вновь начать войну с греками. Судя по тому, как он голодал в Белобережье, зимовка изначально в его планы не входила. Непонятно, почему Святослав не послушался совета Свенельда и не отправился в Киев по суше? Ведь таким образом он уже один раз приходил в Киев в 969 году?

Весьма подозрительно и поведение самого Свенельда. Правда, до середины XIX века историки не находили ничего странного в том, что Свенельд уцелел. Так, М. М. Щербатов считал, что Свенельд «спасся в нещастном бою, бывшем в порогах, и пришел уведомить Ярополка о смерти его отца». Однако С. М. Соловьев усомнился в подобном толковании текста летописи: «Здесь прежде всего представляется вопрос: почему Святослав, который так мало был способен к страху, испугался печенегов и возвратился назад зимовать в Белобережье; если испугался в первый раз, то какую надежду имел к беспрепятственному возвращению после, весною; почему он мог думать, что печенеги не будут сторожить его и в это время; наконец, если испугался печенегов, то почему не принял совета Свенельда, который указывал ему обходной путь степью? Другой вопрос: каким образом спасся Свенельд? Во-первых, мы знаем, каким бесчестьем покрывался дружинник, оставивший своего вождя в битве, переживший его и отдавший тело его на поругание врагам; этому бесчестью наиболее подвергались самые храбрейшие, то есть самые приближенные к вождю, князю; а кто был ближе Свенельда к Святославу? Дружина обещала Святославу, что, где ляжет его голова, там и они все головы свои сложат; дружина, не знавшая страха среди многочисленных полчищ греческих, дрогнула перед печенегами? И неужели Свенельд не постыдился бежать с поля, не захотел лечь с своим князем? Во-вторых, каким образом он мог спастись? Мы знаем, как затруднительны бывали переходы русских через пороги, когда они принуждены бывали тащить на себе лодки и обороняться от врагов, и при такой малочисленности Святославовой дружины трудно, чтоб главный по князе вождь мог спастись от тучи облегавших варваров. Для решения этих вопросов мы должны обратить внимание на характер и положение Святослава, как они выставлены в предании. Святослав завоевал Болгарию и остался там жить; вызванный оттуда вестью об опасности своего семейства нехотя поехал в Русь; здесь едва дождался смерти матери, отдал волости сыновьям и отправился навсегда в Болгарию, свою страну. Но теперь он принужден снова ее оставить и возвратиться в Русь, от которой уже отрекся, где уже княжили его сыновья; в каком отношении он находился к ним, особенно к старшему Ярополку, сидевшему в Киеве? Во всяком случае ему необходимо было лишить последнего данной ему власти и занять его место; притом, как должны были смотреть на него киевляне, которые и прежде упрекали его за то, что он отрекся от Руси? Теперь он потерял ту страну, для которой пренебрег Русью, и пришел беглецом в родную землю. Естественно, что такое положение должно было быть для Святослава нестерпимо; не удивительно, что ему не хотелось возвратиться в Киев, и он остался зимовать в Белобережье, послав Свенельда степью в Русь, чтоб тот привел ему оттуда побольше дружины, с которой можно было бы снова выступить против болгар и греков, что он именно и обещал сделать перед отъездом из Болгарии. Но Свенельд волею или неволею мешкал на Руси, а голод не позволял Святославу медлить более в Белобережье; идти в обход степью было нельзя: кони были все съедены, по необходимости должно было плыть Днепром через пороги, где ждали печенеги. Что Святослав сам отправил Свенельда степью в Киев, об этом свидетельствует Иоакимова летопись».

Пожалуй, можно согласиться с историками, которые из сообщения Иоакимовской летописи о том, что Святослав «вся воя отпусти полем ко Киеву, а сам не со многими иде в лодиах», делают вывод, что русское войско, собираясь домой, еще в Болгарии разделилось на две части, одна из которых пошла посуху со Свенельдом, а другая, меньшая, со Святославом отправилась в лодьях к Днепру. При этом следует признать, что Свенельд отправился в Киев вовсе не для того, чтобы привести Святославу помощь. Для этого не нужно было уводить у Святослава большинство воев. А то, что никакой помощи Святослав так и не получил, свидетельствует, что причина ухода Свенельда от князя была иной. Отметим, что из рассказа Повести временных лет нельзя сделать вывод о том, что Святослав чего-то ждал в Белобережье.

Почему же Свенельд покинул Святослава? Поступок воеводы кажется тем более удивительным, так как в других случаях (например, при подавлении восстания древлян) он действует как идеальный дружинник. Однако не следует забывать, что Свенельд входил в правительство Ольги и разделял ее взгляды на внутреннюю и внешнюю политику Руси. В Болгарии Свенельд так же сохранял независимость от Святослава. Не случайно Повесть временных лет, рассказывая о заключении мира в 9479 (971) году, называет Свенельда воеводой отца Святослава, но не самого князя. Смерть Ольги, расправа над христианами, поражение в войне привели, как уже было сказано, к распаду балканской армии русов и до того не представлявшей из себя единого целого. Свенельд в этих условиях был свободен от любых обязательств в отношении Святослава. Большая часть русов, оставив потерявшего их поддержку Святослава зимовать в Белобережье, двинулась во главе со Свенельдом к Киеву. С. М. Соловьев был прав, когда утверждал, что Святослав не спешил с возвращением домой. Он не был уверен, что Русь его примет после того, что он совершил.

Итак, поведение Свенельда объяснить можно. Видимо, для него Рюриковичи вообще не были объектом поклонения. В 40-х годах X века он был причастен к гибели Игоря, а после смерти Святослава, в 70-х годах X века, — к гибели Олега Святославича. Менее понятно поведение Ярополка Святославича. Если Свенельд бежал с поля боя, бросив тело Святослава на поругание, то Ярополк ни в коем случае не должен был брать его к себе на службу. Если Свенельд увел от Святослава большую часть армии, оставив последнего голодать в Белобережье, то Ярополк, при первой возможности, как хороший сын, должен был схватить Свенельда. Если же Свенельд был послан в Киев за помощью, то непонятно, почему Ярополк ее не отправил. Ярополк не просто принял Свенельда на службу. У киевского князя был свой воевода Блуд. Судя по всему, Свенельд продолжал возглавлять дружину, приведенную им в Киев, сохраняя самостоятельность от киевского князя и в то же время являясь его основной силой. Свенельд руководил политикой Ярополка и даже вынудил последнего отомстить своему брату за убийство Люта Свенельдича. Получается, что, оставив Святослава без помощи, Ярополк и Свенельд сознательно обрекли его на смерть.

Любопытно, что во внешней политике Ярополк вновь начал ориентироваться на христианские страны. Так, Ламперт Херсфельдский (70-е годы XI века) сообщает, что на имперском съезде в Кведлинбурге на Пасху 973 года, целью которого было продемонстрировать Европе итоги урегулирования германо-византийских противоречий, среди прочих иностранных представителей присутствовало и русское посольство. Известно и о других контактах Руси с христианскими странами при Ярополке. Согласно Никоновской летописи (XVI век), накануне наступления Владимира на Полоцк и Киев к Ярополку прибыли послы из Византии и Рима. В некоторых работах даже встречается утверждение, что Ярополк был христианином. Однако, судя по тому, что в 1044 году были крещены его кости, это не так. Наконец, вскоре после (а может быть, и до?) гибели Святослава от рук печенегов устанавливаются хорошие отношения Киева с печенегами. Недаром во время борьбы Ярополка и Владимира Святославичей приближенные советовали Ярополку бежать к печенегам и собрать там армию.

Предположения о причастности к гибели Святослава Ярополка и Свенельда, а также о причинах их поступка уже высказывались в историографии. Л. Н. Гумилев усмотрел в этом происшествии происки киевских христиан, возглавляемых Ярополком Святославичем и Свенельдом, не желавших возвращения в Киев язычника Святослава «с озверелой солдатней». И. Я. Фроянов считает основным мотивом поведения Ярополка и Свенельда не религиозный, а политический интерес. Они сознательно обрекли Святослава на гибель, боясь потерять власть. Полагая выводы Л. Н. Гумилева и И. Я. Фроянова справедливыми, следует признать, что проблема гораздо сложнее и не сводится лишь к соперничеству нескольких человек или религиозных течений, хотя и это имело место. Святослав, ненадолго, овладев в конце 960-х годов Киевом, разрушил союз князей, а вместе с ним и единство Руси. При этом он сам оказался вне Руси, что вполне устраивало большинство русских князей, входивших до этого в союз. Они были против его возвращения в Киев. Святослав погиб потому, что вступил в противоречие с союзом князей, с системой управления, существовавшей тогда на Руси, сделав попытку не считаться с этой системой, опираясь на простых киевлян. Свенельд и Ярополк только выражали мнение большинства князей.

Впрочем, поступок Ярополка и Свенельда вызвал возмущение у другого сына Святослава — Олега. Известно, что древлянский князь убил сына Свенельда Люта, заехавшего в его земли поохотиться, узнав, что тот Свенельдич. Правы те исследователи (А. Г. Кузьмин), которые видят в конфликте Святославовичей продолжение борьбы русов на Дунае и связывают этот конфликт с трагедией в Белобережье.

Итак, известия источников о столкновении Святослава с христианской партией князей в Киеве, сохранение князьями независимости от Киева, эпизод с распределением владений между сыновьями Святослава, его уход на Балканы — все это говорит о том, что Святославу не удалось подчинить себе Киевскую Русь и после смерти Ольги. Условия же договора 971 года являются скорее показателем распада Руси, потери Святославом связи с остальными русскими князьями. Закономерным следствием этого стала гибель самого Святослава.

Если заметили ошибку, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter

Поиск

Журнал Родноверие