Озар Ворон (Прозоров Л.), коего я уважаю, зная изрядное количество лет, задумал разобраться с одним пассажем из летописи, опубликовав результат в альманахе «Русская традиция», выпуск 4 (М., «Ладога 100», 2006). Напомню, о чем речь.

«Бывшее бо единою скудити в Ростовстеи области, встаста два волъхва от Ярославля, глаголюща яко ве все, кто обилье держить, и поидоста по Волзе, кде придут в погосте, туже нарицаху лучшие жены глаголюща, яко си жито держить, а си мед, а си рыбы, а си скору. И привожаху к нима сестры своя, матери и жены своя. Они же в мечте прорезавшее за плечемь, вынимаста любо жито, любо рыбу, и убивашета многы жены… И ре има, что ради погубиста толико члвк? Онема же рекошема яко ти держать обилье, да аще истрибиве сих, будет гобино» («Повесть временных лет», год 1071). Конечно же, с точки зрения ортодоксов, это ясный пример кровавого жертвоприношения в наиболее лютом его исполнении. Это ж надо, а! Многих жен поубивали! Лучших!

Мельников-Печерский давным-давно указал к этому месту параллель, совершенно совпадающую в деталях. Речь идет о подготовке к жертвоприношению среди мордвы: «Когда мордвины готовятся совершать свое общественное богослужение, по дворам ходят избранные люди для сбора жертвенных припасов. В каждом доме старшая женщина берет обоими руками за тесемки мешок с мукой, закидывает его… за голые плечи и, не оглядываясь, задом подходит к сборщикам. Сборщик, взяв в одну руку мешок, другой… пять раз колет женщину в обнаженные плечи и спину, читая при этом молитву, а потом перерезывает тесемки и сумка падает в подставленную для этого кадку» (Мельников-Печерский, Полное собрание сочинений. — СПб, 1909, Т. 7, с. 439-440). Столь же давно А. Афанасьев, автор знаменитых «Поэтических воззрений», крайне неуклюже попытался отвести эту параллель[1]: «Мы, со своей стороны, не усматриваем в этом описании ничего общего с летописным рассказом: в мордовском обряде укол ножа представляет не более, как символическое действие, и самый обряд этот имеет целью собрать припасы для общественного жертвоприношения, какое совершается в благодарность за дарованный богами урожай; летопись же говорит о действительном избиении жен, заподозренных в похищении гобина» (Афанасьев, 3 – 509). Неубедительно. Не можно безоговорочно доверять летописи, как о том сам Озар и пишет (стр. 110-111), заведомо негативно относящейся к язычеству, и которая запросто приписывает языческим волхвам махровый сатанизм: «Какому Богу веруете?» — «Антихристу». Афанасьев ратует за то, что волхвы женщин поубивали, в то время как мордовский жрец всего-навсего наносит укол ножом, чисто символически. Вообще-то, следуя логике, ему надлежало бы допустить, что прежний кровавый обряд выродился в это символическое действо, т. е. вместо убийства стали производить укол в плечи. Вместо этого, он указывает на несоответствие современного (ему) бескровного обряда обряду летописному, окончившемуся кучей трупов. Почему Афанасьев игнорирует возможность изменения обряда в сторону смягчения – тайна за семью печатями. Должно быть, это не соответствовало каким-то другим его реконструкциям.

Озар затеял весь свой разбор с целью доказать, что волхвы 1071 года были славянами, а не финно-уграми (мерей), как считает большинство ученых (и на что указывает мордовская параллель). В силу этой установки он вполне согласен пойти на признание описанного в летописи случая, как примера кровавой резни. Процитировав вышеприведенное отрицание Афанасьева, Озар пишет: «Добавить к этому действительно нечего. Даже если бы сходство обрядов имело место, следовало бы сперва выяснить, не является ли этот обряд заимствованием, есть ли подобные у иных финно-угорских племен и т.д. Но сходства нет» (с. 114). Вот те на! Хочется еще добавить, что-нибудь на в роде: «вот тебе бабушка и юрьев день»! Да как же нет, когда есть и предостаточно. И не сходство, а почти полное совпадение! И закрыть на них глаза никак не можно: в обряде участвуют женщины в большом числе, двое жрецов, за спинами у женщин продукты, продукты «добывают» ножом – «прорезавшее за плечемь». Так что, во-первых, описанный обряд никоим образом не является жертвоприношением, тем паче – кровавым (это в ответ ряду ученых). Волхвы бунтовали в землях заселенных финно-уграми (мерей), к коим относится и мордва, — в Ростовских краях. И, соответственно, во-вторых, проводили сей обряд не славянские волхвы, а мерянские жрецы, ибо у славян таковой обычай не обнаружен. Увы, Озару, увы и увы…

Нет, можно понять, когда не хотят признавать очевидного в угоду собственным концепциям, но в данном случае нужно быть совсем ими ослепленным. Впрочем, самое интересное нас ждет дальше. Озар ответственно заявляет: «Однако в собственно русском фольклоре сохранилось предание, почти полностью воспроизводящее события 1071 года». На деле, это не предание, а сказка. Сюжет, вкратце, таков. Поп разозлился, ударил икону Николы ключами и ушел из прихода; по пути встретился ему старичок, предложивший вскоре заняться исцелениями, ибо кое где имелись недужные царевны. Обряд исцеления таков: девушку в бане разрубали на части, варили в котле, после чего она оживала совершенно здоровая. На третий раз жадный поп решает подзаработать на этом сам, но убитая им царевна не ожила. От повешения его спасает все тот же старичок, спасший царевну. Это, понятное дело, был сам Никола. Конец сказке.

А теперь вопрос: каким образом эта история «почти полностью воспроизводит события 1071 года»? Кто-нибудь заметил прямо таки бросающиеся в глаза параллели? Я вот не особо, так, мизер. А вот Озар заметил, и много: «Сходство очевидно даже при поверхностном рассмотрении. Еще очевиднее оно становится при подробном разборе…» Пример Мельникова однозначно не то – «Сходства нет», а зато в этой сказке «Сходство очевидно». Вот такие парадоксы «непредвзятого отношения»…

Последуем же за Озаром в его разборе. Прежде, правда, следует сделать одну оговорку. Данный летописный фрагмент, с нашей точки зрения, явное передергивание фактов: происходило одно на самом деле, но, поелику дело закончилось истреблением главных действующих лиц – волхвов, летописец счел необходимым (в качестве назидания потомком, конечно же) пойти на подлог, и исказил происходящее на как можно более ужасный манер. «Прорезавше у них за плечемь», ага, значит, убивали, окаянные! И, поскольку сам Озар никак этот фрагмент не комментирует и не трактует, то и мы его, со своей стороны, будем воспринимать, как некую данность, одним словом – «поверим» летописцу.

1. В сказке два целителя – Никола Угодник и его священник. В летописи – два волхва. Волхвы, дескать, служители Велеса (предполагают связь названия «волхв» с именем Божества), ну а Никола исследователями трактуется, как наследователь функций Велеса.

Ответим. Почему-то двое мордовских жрецов Озара не устроили, они никак не относятся к категории сходства. Насчет Велеса и Николы, пожалуй, стоит согласиться с Б. А. Успенским, обосновавшим их связь, но вот касательно сближения «волхв»-«Велес», это из области гипотез. Римский жрец «фламин», ведийский «брахман» и славянский «волхв» (влх — флм – бр(х)м), как предполагают, названия однокоренные. В таком случает, никто ведь не станет предполагать связь имени Бога Велеса со словом «фламин» (от «flame» — «пламя»).

2. В царствах, где бродят поп с Николой – «печаль великая», из-за того, что царевны хворают. В погостах, где действуют летописные волхвы, голод, будто бы по вине жен местной знати («лучших жен»).

Ответим. Печаль населения по поводу болезни дочерей, по моему мнению, никоим образом не может быть соотнесена с голодом, царящим в погостах. Вина царевен разве что косвенная, в то время как вина жен – самая прямая. Цели у волхвов и у попа с Николой – различны: у первых – спасти множество народа от «скудости», у вторых – вылечить всего-навсего трех хворых царевен.

Царевен всего три в разных, соответственно, царствах, а истребленных лучших жен во всех погостах «многы». Женщин обличают (я напомню, мы летописцу как бы «верим») прилюдно, царевен лечат сокрыто от чужих глаз, в бане. В общем, сплошные не совпадения, если не сказать, противоположности. Зато в обряде мордвы к жрецам выходят домохозяйки из каждого дома, то есть множество женщин. Но это, конечно же, не сходство. Вовсе нет.

3. Поп и Никола рассекают царевен на части. Волхвы режут у жен за спиной.

Ответим и на это. Разрубание на куски и убийство ударом в спину – разные способы умерщвления. Сходства нет, кроме конечного результата, то бишь смерти. Но и этого нет: царевны оживают. Из тел умерщвленных женщин вынимают «похищенную снедь», а с царевнами ничего такого не происходит. Напомню, что мордовские жрецы из-за спин женщин именно снедь и вынимают, перерезав тесемки мешка ножом. Кстати говоря, из летописного фрагмента не до конца ясно – жены умирают из-за того, что им прорезали за спинами, или же их убивают после того, а само прорезывание есть некий ловкий фокус волхвов-обманщиков («верим» летописцу, «верим»!), вынимающих «гобино» как белых кроликов из черной шляпы?

4. Цари щедро награждают целителей. Волхвы забирают имения лучших жен.

Ответим на это рассуждением. Озар привел это сходство без каких-либо дополнительных комментариев, видимо, предполагая, что и так все понятно. На деле же, как раз наоборот, непонятно. Цари наградили попа и Николу деньгами. Логично, ибо это оплата труда. А вот каким образом хитрые волхвы оттяпали себе имения этих жен? Что значит «имения»? Все движимое имущество вообще, или приданое женщины, с которым она пришла в новый дом после свадьбы, или только женские вещи, принадлежащие конкретно убиенным? Если имущество, то с чего это вдруг мужья этих жен, их отцы, братья и дети отдавали «имения»? Если приданное, то оно должно было принадлежать следующему женскому поколению семьи и из дома не выдаваться. А если носильные женские вещи, то неужто можно представить себе волхвов этакими нацистами-мародерами, что обирают, аки падальщики, трупы убитых женщин, снимая с них более-менее ценные безделушки, в надежде их вскорости сбыть их за полцены? Может они еще и зубы золотые дергали?

Странно, что Озар, несколькими страницами ранее разумно объяснив несуразности летописи тем, что в задачи писца входило выставление волхвов нечестивыми иноверцами, путем приписывания им небывалого и непотребного, в этом моменте летописцу счел возможным поверить. Да, дескать, в награду за содеянное волхвы брали себе имения. По-моему, эта деталь введена нарочно, для очернения действующих лиц. Мордовские жрецы, на которых мы в очередной раз можем оглянуться, никаких имений себе не брали. Работа у них такая, Богам жертвы творить, Богов же ради, а не живота своего для.

5. Это последнее сходство «от Озара». Попа собираются вешать. Волхвов повесили на дереве.

Ответим. Волхвов убили на самом деле, а поп отделался легким испугом. Волхвов убили за исполнение ими обряда, сообразно языческой вере, попа же хотели умертвить за обман или за неудачную попытку исцеления. Волхвов вешают обоих, попа – одного.

Это сходства? Ни в коем разе. Есть совпадение в методе наказания, но и оно объяснимо тем, что выбор-то этих смертных наказаний, назначаемых государем, не особенно и велик: казнь через повешенье, отрубание головы, расстрел (из пушек), четвертование, утопление, растерзание конями. В сказках первые два способа наиболее «популярны». Вот вам и все «сходство».

Увы, Озар притянул за уши свои отождествления, пойдя противу логики. И все из-за нежелания признать, что волхвы, действовавшие в Ярославских землях, вполне могли быть мерянскими, и что содеянное ими, вовсе не было той кровавой баней, что описана летописцем, а являлось невинным языческим обрядом, служившим для возвращения на землю утраченного изобилия. Ну а то, что обряд благодарения за добрый урожай (у мордвы) и обряд избавления от неурожая (в летописи) столь похожи, наверное, объяснимо лежащей в их основе идее. Очень простой идее о необходимости совершить жертвоприношение. И собирали на это жертвоприношение от каждого двора, от каждой хозяюшки…

Волхв Богумил Мурин,

Обнинская Родноверческая Община «ТРИГЛАВ»,

21 декабря 2005.



[1] Кстати, в пересказе Афанасьева пример из Мельникова звучит еще любопытнее: «В назначенный для сбора день замужние мордовки обнажают свои груди и плечи, и становясь задом к дверям избы, закидывают за спину холщовые мешки с мукою, медом, маслом и яйцами; янбед (помощник главного жреца) колет их слегка в голые плечи и спины жертвенным ножом, потом перерезывает тесемки, на которых висят мешки, и забирает приготовленные припасы». Здесь есть и перечисление продуктов – чем вам не «си жито держить, а си мед, а си рыбы, а си скору», и два действующих лица – жрец с помощником, а ведь и смутьянов-волхвов тоже двое.

Видео

Лекция школы "Русская Традиция" от ноября 2009 года

[видео]

Часть 1

Язычество и шаманизм

[видео]

Часть 1

О святилищах

Поиск

Журнал Родноверие