Картина атомного взрыва является одним из мощнейших символов эпохи Модерна. Тогда, в самом конце Второй мировой войны, человечество в своей инволюции дошло до той стадии, когда в его руках оказалось «Оружие судного дня», способное стереть с лица Земли всю жизнь, за исключением самых мелких и стойких микроорганизмов. С тех пор мы давно живем в тени этого оружия, под сенью «огненного гриба» человеческих возможностей. Иными словами, атомный век — это синоним века глобального человеческого общества, объединенного не только экономикой, линиями связи, транспортом и культурой, но и оружием, войной и смертью.
Сегодня, 73 года спустя первых взрывов над Японией, ситуация изменилась. Одни скажут, что в лучшую сторону — ибо ракеты не покидают своих шахт, другие справедливо заметят, что на смену трагическому веку пришли уже совсем никакие, пустые и малые времена, малые люди; вместо глобального уничтожения — глобальная Сеть, которая устраняет человеческое начало в самом человеке ещё эффективнее, чем радиоактивное излучение. Постиндустриальное общество развитых стран вполне себе торжествует, причудливо соседствуя с обществами, которые живут практически в XIX веке. Зачастую граница между ними пролегает за чертой больших мегаполисов, что в Америке, что в России/пост-советском пространстве, что в Азии или Африке. В этом странном времени и живут современные язычники. Мы с вами живем. И это время, со всеми его противоречиями, ставит перед язычниками — перед язычеством в целом — самые серьезные вопросы.
Своё осмысление и некоторые пути решений этих вопросов и проблем предлагает нам украинский автор Валентин Долгочуб.
Сразу следует обозначить экспозицию. Языческую теологию и философию следует понимать как явление с двумя этажами. Первый воплощается и сосредоточен на теологии и философии конкретной традиции того или иного народа, на развитии школы внутри неё. Теология славяно-русского родноверия, теология одинизма, эллинская теология и философия, романо-итальянский традиционализм и так далее. Это — локальный уровень теологии. И второй — это уровень глубинной теологии и философии, обобщающий разнообразие народных традиций в языке философских категорий, структур того, как организовано сакральное и его воплощение в народах и со всем должным почтением к мифу и его важной структрообразующей роли. Эти два уровня соотносятся иерархически, в режиме диалога и взаимной герменевтики.
Наши интересы преимущественно лежат в плоскости глубинной теологии, которую мы основываем на языческом традиционализме. Валентин Долгочуб преимущественно обращается к родноверию, а мы развиваем локальную теологию в русле германо-скандинавской традиции. Поэтому, темы, затрагивающие родноверие, мы оставим для полемики и дискуссии самим славяно-русским язычникам[1], и сосредоточимся на ряде общих философских аспектов.
Осевой вопрос — использование методов и идеологем философии традиционализма в представленной книге. Автор последовательно отказывает в ценности тех или иных традиционалистских тезисов или наработок применительно к славяно-русскому родноверию, с чем мы, разумеется, не можем полностью согласиться. Здесь проявляет себя факт несогласованности между локальной теологией и философским изложением структур.
Например, действительно, в чистом виде представление о времени как о четырехчастном цикле по Генону (де-факто по Веданте и Герману Вирту) сложно обосновать в славянском логосе, несмотря на то, что в средних широтах все четыре годовых сезона отчетливо выделяются, в отличие от севера или юга. Тем не менее, общая структура Колеса Года (т. н. Кельтского Креста) — это парадигмальная матрица, идеовариациями которой являются двух, трех (в случае славян), шести или восьмичастное деление годового круга, идет ли речь о годе в феноменальном мире или о космогонических циклах.
Тем не менее, автор признает, что современность, актуальное нашему дню состояние мира, обществ и положение вещеё — ситуация нездоровая и патологическая, кризисная. Одной из потенциально полезных для родноверия схем смены временных циклов автор называет парадигмальную триаду Традиция-Модерн-Постмодерн, детально развитую в традиционализме с социологическим уклоном А. Дугиным. Здесь происходит совпадение точек зрения и В. Долгочуба, и традиционализма, — общий антимодернизм. Далее, следуя за нитью повествования, традиционалистское влияние можно обнаружить в самых разных главах и темах, что подводит нас к тезису о «контрабандно» усвоенном традиционализме, который подвергся ревизионизму в сторону уже обозначенной нами локальности. Очевидно, что традиционалисткая философия — неизбежная школа мысли, методология и набор ценностей для построения любой интеллектуальной языческой системы и теологии. Мысль, обладающая достаточной гибкостью и мистическим инициатическим содержанием. Традиционалист Ананда Кумарасвами в эссе «Первобытное мышление» замечает, что пока передается фольклор — всегда существует возможность на его основе воспроизвести всю полноту инициатического знания. Этот аргумент крайне на руку славяно-русскими язычникам, родноверам, которые вынуждены защищаться от перманентной критики со стороны христианства и его тезиса о том, что «традиция прервана». От себя мы добавим: пока жива философия, живо и язычество.
Другая принципиальная линия в книге — антиимпериализм. Начиная с Ю. Эволы, идея сакральной Империи занимает свое достойное место в традиционализме, но его политические импликации не исчерпываются только ею. Противостояние СССР и США в XX [атомном] веке, вернувшееся на круги своя уже в веке XXI, обнажило иллюзорность любых надежд и чаяний на то, что современные не имперские, но профанные империалистические державы способны к трансформации в традиционном русле. Отсюда естественное стремление ряда традиционалистов отмежеваться от больших политических структур и занять позицию, которую Эвола обозначил техническим термином «анархизм справа». В современном язычестве эту позицию противостояния глобализму и защиты народов разделяет идеолог асатру Стивен МакНаллен, его взгляды близки анти-империализму французского публичного интеллектуала и нон-конформиста Алена Сораля («Понять Империю») и идеологу «Национал-анархистского движения Трою Саусгейту. Для них слово «Империя» означает глобальную Систему, которая сложилась сегодня в мире победившего Запада: идеологии потребления; экономического подхода, выраженного в капитализме; навязывании идеологии прогресса и технического развития; вырожденческой поп-культуры и глобализации (глобализация = вестернизация). Важно уточнить, что понятие «Империи» у Сораля обозначает современную диктатуру, а не идею сакральной Империи как таковой. Это — ещё одна точка локальности, на этот раз сфокусированная на аутентичном образе жизни, культуры и традиций в конкретном регионе конкретного народа (неоархаика), где традиционализм является подспорьем в деле языческого возрождения. Несмотря на противоречие имперскому пафосу раннего Ю. Эволы — это тоже позиция, в умелых и интеллектуальных руках она даст свои всходы.
Перефразируя другой наш текст, можно резюмировать:
Если представить традицию того или иного (любого, каждого) народа подобно цветку, то мы увидим что она корнями уходит в Землю (пространство, народ, язык), а стеблем и листьями тянется к Небу (Богам, священному, разлитому в мире и питающему общество и его обычаи).
Но разные цветы укореняются и расцветают при разных условиях, в разной почве и разном климате. Некоторые цветут только ночью или растут только в суровых условиях скалистых гор.
Для языческих традиций это означает то, что у некоторых расцвет теологии и философии произошел в глубокой древности и был оформлен в глубоко разработанных учениях, философских и мистико-поэтических.
У других же это прозрение свершается только на наших глазах, цветок только проклевывается из своего бутона, а в традиции мистики и мыслители аккуратно подбирают слова для осмысления сущности и путей бытия традиции в атомный век сообразно родному языку.
Askr Svarte
[1] Тем не менее, нельзя обойти вниманием привлечение в цитатах весьма одиозных деятелей Г. Лозко и О. Гуцуляка.
Книгу можно приобрести в книжной лавке Велеслава
Торговый центр "ВДНХ" — 2 этаж, "Книжная ярмарка"
ул. 1-ая Останкинская, д. 55
100 метров влево от главного входа ВДНХ
