Господствующая религия изначально поставила любые гадания вне закона, как языческое наследие. Таким наследием, неважно своим ли славянским, или завезенным античным, и были магические книги, пусть даже непосредственно к языческой вере отношения не имевшие.
Всё, что не узаконено, не освящено авторитетом церкви, не оглашено истинным на соборе — предано анафеме и внесено в списки «отреченных книг» — запрещенных к прочтению произведений, при обнаружении которые полагалось уничтожать, нередко вместе с виновным в хранении.
Государство церкви в том потакало, исходя из своих интересов. В самом деле — как можно допустить, чтобы податная душа, существо пред властью полностью бесправное и бессловесное, вдруг начнет самостоятельно вершить свою судьбу?! Да где это слыханы такие вольности? А в Сибирь на вечную ссылку да с вырванными ноздрями не желаете? Или, того хуже, сумеет этот простак—босяк при помощи волшбы повлиять на эти сами власти, хоть с целью отвести, к примеру, от себя судебный приговор, хоть желая царю—батюшке злой смерти! Да смертная казнь за такое — это еще мягко… Под плети палачей люди шли по малейшему подозрению в том, что у них есть хоть что—то магическое: записанный на обрывке бумаги заговор, высушенный корешок в суме, заговоренный кусочек воска, прилепленный к гайтану. В 1701 г. у старца Савино—Сторожевского монастыря Дионисия были обнаружены «волшебные письма» — 16 января того же года он «с теми воровскими еретическими письмами в струбе [был] … созжен»; в марте 1704 г. попу Андрею Кириллову, у которого обнаружили списки заговоров, вынесли приговор: «бить кнутом нещадно и, запятнав, послать на каторгу в вечную работу, а гадательныя письма сжечь у него на спине»; в 1735 г. огласили приговор двум подьячим, Сергею Кропухину и Якиму Протопопову, у которых имелся список заговора на удачную охоту — после пыток их наказали плетьми и отправили в рекруты; в 1745—1747 г. расследовалось дело вятского крестьянина Агафона Фокеевича Усова, вся вина которого заключалась в том, что он научился гадать на монете, отыскивая клады и украденное — обвиняемый умер под следствием …
Исследователи давно обратили внимание на нашу русскую особенность подобных процессов:
«Обвинения в колдовстве значительно чаще предъявляются не в связи с обвинениями в порче, а лишь как следствие переписывания, нашептывания или владения текстом заговора. /…/ любой текст заговора, часто даже не содержащего упоминания о нечистой силе /…/ служил веским основанием для возбуждения следствия и жестокого наказания»
Что уж говорить про такие тексты, где мелькало вдруг огненным метеором иноземное имя темной силы — Вельзевула, Сатаны, Дьявола, или те, с помощью которых волхователь взывал к силам умерших людей, по сути, занимался некромантией?
«Лягу, не благословясь, стану, не перекрестясь, стану будити умерших: станте умершии, розбудите убитых! станте убитыи, розбудите усопших! станте усопшии, розбудите з древа падших! станте с древа падшии, розбудите заблудящих! станте заблудящии, розбудите зверей подъемущих! станте звери подъемущии, розбудите некрещеных! станте некрещеные, розбудите безымянных!»
Наличие при себе такого списка заговора — пропуск на Тот Свет, с заходом в пыточную.
Хватало простого доноса, и маховик репрессий начинал медленно, но верно раскачиваться, чертова мельница, освященная церковью, принималась неутомимо пожирать обреченных. О том сказано да написано уже достаточно. Море крови… Всего лишь из—за желания простого смертного хотя бы ненадолго вырваться из определенности, пусть на самую малость, но стать настоящим хозяином своей судьбы.
Этого власти никогда не желали. Да и не желают сейчас.
