Если приглядеться к неоязыческой субкультуре повнимательнее, то можно обнаружить эстетику, характерную для Германии 1930-х годов.
Два постсоветских десятилетия свободы совести отмечены не только возрождением традиционных религиозных институтов, но и породили множество новых, доселе неизвестных верований и культов, порой причудливых, порой даже опасных. Яркий пример – неоязычество, или родноверие – такое самоназвание предпочитают его адепты. Становясь зачастую инструментом в политических играх и мишенью для выпадов желтой прессы, неоязычество очень редко выступает как предмет научных исследований. Роман ШИЖЕНСКИЙ, один из немногих российских ученых, активно исследующих феномен неоязычества, ответил на несколько вопросов Алексея БЕЛОВА.
– В своих исследованиях неоязычества вы отмечаете, что не следует отождествлять современное языческое движение с крайними проявлениями национализма. Не противоречит ли это утверждение последовательному и открытому национализму, свойственному в той или иной степени почти всем неоязыческим организациям, движениям и их идеологам?
– По моему мнению, современное русское, шире – славянское языческое движение, как и любая мировоззренческая система с приставкой «этно» (скажем, традиционный синтоизм в Японии или современная религия асатру в Исландии), является националистической. Анализируя высказывания лидеров общин и союзов, печатную продукцию родноверов, наблюдая в полевых условиях празднично-обрядовую практику, можно констатировать тот факт, что для большинства отечественных вариаций автохтонной религиозности понятие «национализм» в первую очередь осознается как преданность культуре своей нации, «работа» по ее сохранению. Ничего «крайнего» в призывах лидеров язычества к русским одеваться как русские, есть и пить то, что ели и пили русские, заниматься русскими единоборствами (или их современными аналогами), вести быт и с учетом существующей пока свободы вероисповедания почитать древний и новый славянский пантеон, нет. Конечно, никто не застрахован от выражения всего вышеизложенного в игровых квазиформах, но это тема отдельного разговора.
Другое дело, когда отдельные, повторюсь, отдельные белые вороны современного язычества встают на путь оголтелой ксенофобии. Еще страшнее, когда подобные индивиды обладают лидерскими качествами и прививают свои идеи молодежи. В подобных случаях язычество как мировосприятие, как набор неких верований растворяется в политике, в расистской идеологии. Следовательно, следует рассматривать данные единичные объединения не как новоязыческие – религиозные, а как политические с идеологическим прикрытием.
– Не является ли, на ваш взгляд, антихристианская и антисемитская составляющая неоязыческой теории и практики одной из причин столь незначительной популярности родноверия?
– Следует признать, что для славянского язычества XXI века характерна и антихристианская, и антисемитская составляющая. Однако борьба с авраамическими религиозными системами, как и выступления против «неруси» (термин принадлежит художнику Васнецову), в настоящее время не являются стержневыми, основополагающими. Тенденции «анти» были свойственны язычеству XX века, особенно на этапе его самоидентификации, выделения из блока других этнически нацеленных сил. Сейчас, учитывая российские реалии, «языческие пиар кампании 70–90-х», благодаря которым язычество уже четко ассоциируется с оппозиционностью, последователи «традиции» и так, без ненужных маханий флагами, ежегодно получают свой процент если не человеческих душ, то хотя бы голосов. Возможно, проблема существующего противостояния и имеет свое решение, однако помимо языческих лидеров в ее разрушении должны быть заинтересованы еще как минимум две стороны – государство и традиционные религии.
Что касается количественной незначительности прозелитов русского язычества, то в настоящее время мы не можем дать объективной оценки масштабам данного социального феномена.
– Что, на ваш взгляд, поможет преодолеть пропасть, разделяющую идеологов родноверия – интеллектуалов и творческих людей и рядовых родноверов – в большинстве своем экстремистски настроенную молодежь?
– Несмотря на наличие подобной проблемы, роль разрыва между вождями от язычества и основным контингентом адептов славянского традиционализма не стоит преувеличивать. Как правило, в рассматриваемом нами урбанизированном варианте современного нативизма лидеры общин и рядовые члены языческих сообществ находятся в абсолютно одинаковых социально-политических и экономических условиях. Данные обстоятельства вкупе с идеолого-определяющим характером одного из главных элементов славянской альтернативной религиозности – праздником, не позволяют молодежи вырваться за очерченный конкретной организацией круг моральных и тем более политических установок.
Не кружок народного творчества, а Круг языческой традиции.
С другой стороны, при изолированности идеолога от основной массы последователей, как в случае с васеневским отшельником Доброславом, шкала случаев «перегибов» пропорционально увеличивается. И дело здесь даже не в мировоззренческих ценностях лидера РОДа («Русского освободительного движения»), а в отсутствии у последователей из числа молодежи достаточного образовательного уровня, позволяющего хотя бы ознакомиться с целями языческого лидера.
Таким образом, преодолеть пропасть между лидером и рядовым членом движения в настоящее время поможет, во-первых, консолидация общины, превращение ее именно в социальную организацию, а не во «временно собирающуюся группу по интересам»; во-вторых, повышение образовательного и воспитательного уровней молодых родноверов – проблема, с которой в современной безыдеологичной России сталкивается значительная часть юношества вне зависимости от вероисповедания.
– Насколько полезны или, наоборот, вредны для становления и развития родноверия прямые и косвенные заимствования и апелляции к лучше сохранившимся неавраамическим традициям – восточным (буддизм, индуизм, шаманизм) и западным (скандинавская мифология, религия Эллады, гностицизм и т.п.)?
– Дело в том, что подобные заимствования просто неизбежны. Отстраняясь от спора части исследовательского сообщества с языческим сообществом о полноте рудиментарного багажа славянских архаических верований, отметим, что цельной картины древнего отечественного мировоззрения у нас нет. Любой идеолог от нативизма, пусть даже сверхдобросовестный, строит культовую и обрядовую практику, используя две основные составляющие: реконструкцию и конструкцию. К первой относится весь комплекс сохранившихся этнических, в нашем случае – славянских источников как нарративного, так и вещественного порядка (свидетельства иностранных писателей, летописей, фольклор, данные археологии, этнографический материал, топонимика и др.).
Вторая, в свою очередь, является самостоятельным рассуждением язычника на заданную тему. К примеру, не сохранилось свидетельств о порядке ритуальных действий жрецов во время проведения того или иного праздника («свята» – в терминологии современных нативистов), наличии и составе обязательного «церемониального инвентаря», не говоря уже о введении в обрядовую практику новой единицы, скажем, обряда раскрещивания, очищения в новоязыческом конструкте. Именно для второй, конструируемой новодельной части и характерно использование источников извне. При отсутствии достаточного количества и качества сведений о славянской языческой практике, да и мифологии лидеры движения в том или ином объеме вынуждены обогащать восстанавливаемую традицию наследием других этносов, которым в силу особенностей исторического развития удалось сохранить архаику (скажем, марийцев). Подводным камнем использования подобной сравнительно-исторической методы, не говоря уже о своих современных разработках, может стать превращение славянского ново-старого язычества в гремучую смесь всего и вся. И такие примеры уже есть.
В целом же процесс заимствования применительно к восстанавливаемому славянскому язычеству нельзя оценивать ни с плохой, ни с хорошей стороны. К радениям под бубен, поискам «шуйного пути» (нового золотого века), славянским «книгам мертвых», стихотворным «славлениям», делением мира на Явь, Навь и Правь следует относиться как к данности. Язычество нынешнего тысячелетия в первую очередь – современное мировоззрение, во многом отличное от язычества прошлого, существовавшего совершенно в других социально-политических и культурных реалиях. У него своя дорога развития и, как следствие, свои источники – исторические, заимствованные и собственные.
– Каковы ваши общие прогнозы на будущее неоязычества в России, перспективы его развития, взаимоотношений с государством, традиционными религиями, наукой, культурой, обществом?
– Безусловно, у альтернативной языческой религиозности в современном ее виде либо в каком-то ином есть все шансы встретить следующий век. И на это есть много причин. Остановимся лишь на нескольких.
Во-первых, сегодняшний вариант отечественного варианта indigenous religions (туземных, природных религий), под которым следует понимать не навеянный романтикой интерес к прошлому славянства, воспроизведение «преданий старины глубокой» в музыкальном творчестве и изобразительном искусстве, а открытый призыв изменить мировоззрение, миропонимание и мироощущение как конкретного индивида, так и общества, государства, появляется во второй половине 70-х годов прошлого столетия благодаря харизматичности отдельных лидеров. Затем возникают общины, союзы, и движение, пусть и видоизменяясь, перешагивает вековой барьер. Следовательно, на протяжении ближайших 40 лет цели, поставленные языческими лидерами, привлекали и привлекают в «природники» новых адептов.
Во-вторых, в настоящее время в ряде общин наблюдается религиозная преемственность (ярким примером процесса передачи новоязыческого наследия можно считать рязанскую родноверческую общину «Троесвет», насчитывающую семь семей). В «традицию» включается не только взрослая часть социальной ячейки, но и дети. То есть не исключена смена «языческих поколений».
Неоязычество – скорее новая конструкция, чем реконструкция старины. Фото Романа Шиженского
В-третьих, определенный вклад в долголетие русского язычества внесли, так сказать, внешние факторы, а именно – не раз отмеченные в исследовательской среде катаклизмы социального, культурного и политического характера, обрушившиеся на постсоветское общество. В современной России к старым болезням добавились новые: отсутствие государственной, шире – народной идеологии, минимизирование, даже скорее сведение на нет идеи национального патриотизма, и т.д.
В данных условиях оживление славянского язычества следует рассматривать как закономерную реакцию части населения, ищущую свои духовную, этническую, культурную и социальную среды.
По моему мнению, в ближайшее время современное русское язычество в своем развитии не выйдет за рамки диаспорального функционирования и существования. Славянская этника еще слишком молода. Если попытаться описать уровень развития современного русского язычества одним термином, то лучше всего подойдет определение, позаимствованное у одной из «природных наук» – ботаники и звучащее как «пролификация» – прорастание цветка, закончившего развитие. Как и куда «прорастет» славянский нативизм XXI века, определить весьма сложно. Сейчас ряд общин, союзов, кругов находятся в стадии выработки своего мировоззренческого базиса, другие уже определились со спектром задач, программой жизни в российской действительности, третьи переживают этап деления┘ Другими словами, язычество сейчас скорее интеримарно, нежели инвариантно, то есть находится в процессе становления, но это не значит, что оно будет таким всегда.
Что касается отношений с государством, традиционными религиями, наукой и обществом, то следует отметить тот факт, что, несмотря на наличие черт диаспоры в русском язычестве двух последних веков, предопределяющих определенную изолированность от любых влияний извне, последователи природной веры пытаются наладить контакт со всеми обозначенными субъектами. Однако в большинстве случаев подобные попытки оканчиваются либо безрезультатно, либо вешанием очередного ярлыка на приверженцев реконструируемой или конструируемой автохтонной религиозности. Если в диалоге с государством и признанными государством религиями язычники терпят и, при существующей политике, будут терпеть фиаско (как правило, в дальнейшем отказываясь от официального признания в форме регистраций и т.д.), то определенные подвижки если не в плане признания, то в плане изучения возможны с научным сообществом. Исследователей, вне зависимости от отношения к рассматриваемому явлению, привлекает сам факт существования на религиозном поле России феномена язычества, причем в среде государствообразующей нации, и следовательно, пока прецедент сохраняется – к нему будут обращаться.
Что касается «хождения язычества в народ», то скорее всего в ближайшее время движение так и останется «мировоззрением для своих». Безусловно, большие праздники (скажем, летнего солнцестояния) с определенным сценарием, этническим окрасом привлекают десятки и сотни обывателей. Однако по количеству отдыхающих мы не можем судить о количестве приверженцев «родной веры». Праздник закончится – и?.. Остановимся на том, что отсутствие на данном этапе в современном русском язычестве черт мейнстрима – это одновременно и проблема, и выход из нее.
Наиболее безоблачным видится будущее русского язычества именно в культурном аспекте. Если на заре очередного возрождения русского язычества «стандартный» родновер на обряде выглядел скорее ряженым, чем последователем некоей традиции, то в настоящее время ситуация кардинально меняется в пользу следования исторической реконструкции, со всем комплексом вытекающих плюсов в виде изучения этноистории, народных промыслов, фольклорного творчества, праздничной обрядности и так далее.
