Скриншот из фильма «Русская культура: история подмены». Фото: предоставлено Фёдором Бабенко
Фильм «Русская культура: история подмены» рассказывает о том, как советская фольклорная традиция заставила нас на долгие годы забыть о русской. Чего мы лишились и как это снова найти – в интервью с его создателем Фёдором Бабенко.
Фёдор Бабенко. Фото: из личного архива
– Как родилась идея снять фильм о подмене национальных традиций?
– Я сценарист, работаю с документальным кино для канала «Культура». Снимать фильмы для меня – это способ рассказать то, что я знаю, теми средствами, которыми владею. Так случилось, что лет 10 назад я впервые пересёкся с фольклорным движением и удивился, насколько оно отличается от того образа эстрадной русской народной культуры, который все мы знаем. Я углубился в тему, познакомился и с русской песенной традицией, и с письменными источниками (теми же сказками), и понял, что русская народная культура на самом деле гораздо богаче и разнообразнее, гораздо глубже по своим темам, чем то, что мне показывали в детстве. И я сначала пытался зайти с «парадного входа», к различным продакшн-компаниям: давайте, мол, вот об этом расскажем, снимем хороший документальный фильм и т.д. Но в итоге ничего не получилось. Мой поворот темы оказался им неинтересен. Тогда я подал заявку на грант от дружеской НКО, Центра русской культуры и философии. Мы выиграли грант, и поскольку я уже довольно многих знал в фольклорной среде, удалось выйти на мэтров и сделать с ними ряд интервью. Мы записали 15 разговоров с разными людьми, при том что в фильм вошло только 8 героев, и то очень фрагментарно. В ближайшее время мы начнём все интервью по отдельности выкладывать в нашем паблике, потому что там много интересного – с каждым человеком говорили по часу и более. Зрители советуют – и в комментариях, и в личном общении – развивать заявленную тему. Осталось очень много такого, о чём мы почти не упомянули: скажем, о том, как развивалось прикладное искусство, тот же Палех, при Советах, как сложилась судьба колокольного литья – тоже древнего и богатого пласта русской культуры, и так далее. Сам фильм мы делали долго, но интересно, что его публичная презентация прошла аккурат в канун 100-летия СССР. Случайности, как говорится, неслучайны – такая дата совпала.
– Да, ложка к обеду. Как бы вы могли охарактеризовать круг единомышленников, с которыми вы трудились над этим проектом?
– Сказать, что у нас есть какая-то сложившаяся команда, наверное, нельзя. Большой вклад внёс Даниил Евгеньевич Крапчунов, и.о. директора Гуманитарного института Новгородского государственного университета им. Ярослава Мудрого. Мы познакомились как раз около 10 лет назад, и он один из идейных вдохновителей проекта. Во всяком случае, мы с ним разделяем общий взгляд на судьбу русской традиционной культуры. И ещё было несколько друзей-операторов, которые помогали мне со съёмками в Петербурге, Новгороде и Москве.
– Ваш фильм опровергает расхожий стереотип о «непрерывности» русской истории. Показывает, что советская эпоха исказила дух и смысл русской традиции. Как вы сами видите эту проблему: соотношение советского и русского в нашей истории?
Скриншот из фильма «Русская культура: история подмены». Фото: предоставлено Фёдором Бабенко
– После выхода фильма нас многие стали обвинять в «антисоветчине». Но посыл у нас был вовсе не политический – нам важно было показать, что СССР сделал конкретно с традиционной русской культурой. И ведь в 1991 году ситуация никак не изменилась: все созданные мифы продолжили действовать, а некоторые, как, например, культ Масленицы, даже обросли новыми подробностями. Невозможно об этом молчать – хочется рассказать, как было до того. Мы в целом не против вот этой эстрадной околорусской культуры, ансамбля «Берёзка» и так далее, это даже по-своему красиво. Просто надо понимать, что было ещё и много другого, именно народного. Мы не ставим своей целью что-то развенчивать, с чем-то бороться и т.д. – нам хочется показать никому не известное богатство подлинной традиции, чтобы люди могли здесь углубить свои знания.
– Были ли среди ваших героев те, кто свидетельствовал о внутренней перемене – переосмыслении национальной традиции? Может быть, вы были свидетелем такой перемены в своём окружении, в себе?
– Герои нашего фильма на то и мэтры, что довольно рано смогли сами отличать подлинное от неподлинного, так что сложно говорить, была ли в их случае какая-то явная жизненная «эврика», перемена. А на своём личном примере и примере своего окружения могу свидетельствовать: да, я знаю людей, которые через «переоткрывание» традиционной русской культуры лучше понимали себя, увеличивали сопричастность русской истории и России в целом. До переосмысления традиции их можно было назвать людьми дёргаными, мятущимися, а после они находили своё место в жизни. К тому, о чём мы говорим, ещё близко подходит тема неоязычества, затронутая в фильме по касательной. Многие молодые люди идут в неоязычество, потому что знакомы с традиционной русской культурой только сквозь призму советских подмен и силятся на основе этих подмен воздвигнуть какое-то своё здание «славянских традиций». То есть это колосс дважды на глиняных ногах! Я очень надеюсь, что таким людям наш фильм тоже поможет открыть глаза на самих себя и свою землю.
– Ваш фильм показывает прежде всего аутентичную деревенскую традицию. Однако сегодня большинство русских людей живут в городах. Что значит эта традиция для них? Как здесь избежать стилизации, обращаясь к опыту людей, живших в других условиях?
Скриншот из фильма «Русская культура: история подмены». Фото: предоставлено Фёдором Бабенко
– Здесь есть два момента, которые надо немножко разделить. Первый – знание о том, какой действительно была наша деревня, жизненно важно даже для современных горожан. Грубо говоря, если у вас есть бабушка или дедушка, которые умерли, хорошо бы сохранять память о них настоящих, а не о каких-то соломенных куклах, которые за них выдают. Это само по себе уже важно, тем более что редко можно найти горожанина, не имеющего деревенских корней. А второй – это актуализация фольклора в современной жизни. Понятно, что вечёрки не будут суперпопулярным видом досуга современной молодёжи, но практика показывает, что такой формат тоже находит своих ценителей, тем более что сейчас очень много разных молодёжных течений, в которых ребята стремятся найти себя, вместе проводить время, и фольклор даёт тут много возможностей. Наконец, в традиционной культуре есть такие глубокие пласты, значение которых вовсе не зависит от того, из деревенской перспективы ты на них смотришь или из городской. Грубо говоря, аутентичная Масленица праздновалась в городе не менее широко, чем в деревне. Или национальная кухня – да, она немного отличалась в городе и деревне, но её характерные элементы сохранялись повсеместно, и хорошо бы уметь их воспроизводить, скажем, на современные праздники. Тем более что современная западная культура, в которой мы все волей-неволей воспитаны, очень благоволит к кухне: мы стали очень гастрономичны в своей посведневности, так почему бы не исследовать русскую кухню? Ну и есть тема лично для меня, может быть, самая важная – это тема духовных стихов. Они были важной частью деревенской культуры, но нельзя сказать, что духовный стих – это что-то такое местечковое, уместное только в избе. В них рассказывается, поётся об очень серьёзных переживаниях: о своём месте в жизни, об отношении к смерти, о чувствах радости и горя. Это совершенно универсальный опыт, и при этом по-настоящему свой. Я сейчас очень жалею, что в школе, когда мы проходили русскую литературу, пласт народной поэзии оставался для нас вовсе неизвестным. Я думаю, что он мог бы стать мне большим укреплением в своё время.
– Мы часто говорим с собеседниками «Стола» о «точках входа» в национальную традицию, сюжетах и интересах, которые помогают обрести национальную идентичность. Такими «точками входа» действительно могут быть и генеалогия, и фольклор. Что бы вы ещё назвали в этом списке?
– Часто говорят, что помогает как раз возвращение на малую родину, переезд в деревню. Но я бы здесь поостерёгся: рядом и неоязычники всякие, и экопоселения, и «анастасийцы» – в общем, есть очень много родовых поселений, которые хоть и сторонятся больших городов, но, прямо сказать, живут совсем не так, как жили русские крестьяне. Это не универсальный рецепт, и тут тоже много подмен. Христианство – более надёжная «точка входа», потому что в нём всё-таки сохранились базовые смыслы, которые были важны и для наших предков и легли в основу многих фольклорных произведений. Не случайно, по моим наблюдениям, практически все серьёзные фольклористы – православные. Не берусь судить, насколько они воцерковленные, насколько догматически-канонически точны, но они несомненно живут в православном поле смыслов – и некий знак в этом есть. Наконец, есть более простые, житейские точки входа – вроде моды на современную одежду в русском стиле. Конечно, каждый день в таком ходить не станешь, но я знаю очень удачные примеры создания, например, современного женского свадебного костюма с опорой на аутентичные образцы. Традиционный женский костюм всегда был уникальным, неповторимым – в отличие от однообразных белых платьев, в которых выходят замуж современные невесты, поэтому у него здесь есть серьёзное конкурентное преимущество. К сожалению, народные хоры, ансамбли народных песен и плясок сильно опошлили образ русского костюма. Это тоже проблема советского наследия, но нужно обретать новый взгляд на свою традицию. Наконец, есть много аутентичных русских сказок, песен, которые когда-то вдохновляли Пушкина и будут вполне интересны современному горожанину.
– Позвольте напоследок концептуальный вопрос: как так получилось, что после падения советского строя, паразитировавшего на русском, прошло 30 лет, а русский вопрос как был нерешённым и актуальным, так и остался?
Скриншот из фильма «Русская культура: история подмены». Фото: предоставлено Фёдором Бабенко
– Ну, во-первых, отрыв от самой деревни, уничтожение деревни в ХХ веке на протяжении как минимум двух поколений – это очень серьёзно. Русский человек, может, и хотел бы осмотреться вокруг, обрести почву под ногами – а нет ничего. Во-вторых, у нас вроде коммунистическая идеология ушла, но во власти остались те же люди, действуют те же культурные и общественные институты, так что 1991 год ничего принципиально не изменил. Возможно, сейчас ситуация меняется: начинают приходить люди уже без советской закалки и с реальным интересом к русской традиции. Видимо, должно было пройти время. Иначе как? Либо в 90-х нужна была подлинная революция. Но революций у нас было много, и не факт, что та оказалась бы лучше прочих.
– То есть наше время, на ваш взгляд, пригодно для поиска ответов на русский вопрос?
– Мир раскалывается, происходят серьёзнейшие глобальные сдвиги, и вне зависимости от того, какая роль в этих процессах принадлежит России, нам всё чаще приходится отвечать на вопрос, кто мы такие. Градус остроты этого вопроса повышается год от года. Очевидно, что мы не Запад, или не до конца Запад, или не очень вписываемся в Запад и так далее. Но очевидно и то, что мы не Восток – или не до конца вписываемся в восточные культуры, или не до конца их понимаем… Так кто же мы? Я думаю, самое главное при ответе на этот вопрос не рубить с плеча, потому что сейчас очень велик соблазн создать этакого эталонного русского и под него начать мерить всех остальных. Но эталонного русского – и этому учит наш фольклор – никогда не было. Потому что сила русской культуры – сохранять единство в разнообразии. Наша страна прирастала новыми территориями, как и многие другие. Не всегда это включение в состав России происходило безболезненно, но со временем – в абсолютном большинстве случаев – между этнически разными соседями устанавливались дружественные, нормальные отношения. И это ведь тоже удивительная особенность нашей истории. Важно сохранять органичность всего процесса самопознания, самоопределения русских людей, не пытаться его скорректировать, не манипулировать им в чьих-то интересах. Потому что мы хорошо видим, к чему привели все эти эксперименты по коррекции, все эти манипуляции советского времени. Я лично не жду, что сейчас мы вдруг все осознаем и вернём себе подлинные традиции. Но я вижу, что постепенно что-то живое может углубиться, прорасти в людях. Я наблюдаю это и в фольклорном движении, хотя к нему сам не принадлежу. Постепенность говорит как раз о том, что процесс живой. Его двигают вперед личные связи, общение и знакомства, а не установки сверху – будь то телевидение или современная система образования. И вот этот уровень живого человеческого общения, в котором пробивается что-то русское, важно не растерять. Если не растеряем – я верю, что в итоге всё будет хорошо с русской идентичностью. Просто уж очень долго её ломали – восстанавливать тоже будем не быстро: чтобы убить человека, достаточно мгновения, а чтобы родить – нужно девять месяцев, а потом ещё холить и лелеять. Так и здесь.
