Нынешней ночью приедет Янис. Круглый год скачет он по небу на невидимом черном коне, и заметны только его сверкающий меч, светящаяся уздечка да звездный пояс — созвездие Орион.
Юный музыкант.
Из глубин созвездий и веков едет к нам Янис в летний солнцеворот, в макушку лета, когда приходит пора сенокоса. Лиго, или Янова ночь,— у латышей; Ивана, или Янко Купала[1],— у славян; ночью середины лета называли ее кельты и германцы. В эту ночь жгут костры и прыгают через них, спускают с гор огненное колесо — солнце и состязаются в песнях. А еще в Янову ночь и накануне этого радостного и красочного праздника делают сыр и варят пиво; рвут Янову траву и плетут венки из полевых цветов и дубовых веток; украшают дома и дворы березками и зеленью; песнями Лиго величают соседей — чтобы жили счастливо и в достатке, коров и овец — чтобы давали больше молока, сады и поля — чтобы лучше плодоносили, луга — чтобы сочней росла трава... О Лиго Виктор Александрович Гравитис, геолог и палеонтолог по профессии, готов рассказывать бесконечно: изучая историю, древние обычаи и традиции, он не только предложил оригинальную «астрономическую» гипотезу возникновения любимого народного праздника латышей, но и детально восстановил сложную драматургию двухнедельной подготовки и проведения этого праздника, который отмечается 23 июня. В этот день тысячи костров загораются на холмах, по берегам рек и озер.
Нужно обойти с поздравлением каждый дом.
Оказывается, в глубокой древности существовали дни года, которые весь народ знал и мог определить весьма точно. Единственный способ, каким это можно было сделать,— астрономический. Действительно, как рассказывали Гравитису старожилы, в некоторых местах, наблюдая летом за заходом солнца с определенного места, по азимуту замечали точку — обычно дерево на горизонте, иногда камень,— дальше которой солнце уже не шло, а начинало отступать. Это и был самый длинный день в году — день Яниса.
Древний способ отложил свой след и в латышских народных песнях:
Рядом с тропой Солнца
Растет пушистая липа.
Там Солнце вешает свой пояс
Каждый вечер, когда заходит.
С Солнцем у латышей связано множество старинных песен, доносящих до нас древние представления о дневном и ночном пути светила:
Солнце едет по небу,
У него два желтых коня.
— О, Солнце, милое, белое,
Разве твои кони не устали?
— Устали или нет,
Мне некогда дать им отдых.
По славянским преданиям, солнце, живущее на востоке в золотых палатах, в праздник Купалы также выезжает на небесный свод на трех конях: серебряном, золотом и бриллиантовом.
Вечером Солнце садится
В золотую лодку,
А рано утром встает,
Оставляя ее качаться на воде.
Днем оно едет по небосводу в упряжке коней, а ночью — по окружающему землю водоему в лодке. Как тут не вспомнить, что небесная солнечная тропа вместе с околоземной рекой составляют дорогу светила — эклиптику, которую старые народы знают тысячи лет. Египтяне еще во II тысячелетии до н. э. считали, что бог Солнца Ра днем плывет на лодке через небосвод по спине богини неба Нут до Западных гор, где пересаживается вечером в другую лодку, ночную, и плывет под землей, чтобы утром, умывшись в озере Яру, снова пересесть в дневную лодку. Греческий же бог Солнца Гелиос вечером въезжает на своей колеснице в окружающую землю реку — и по ней доезжает вокруг земли до востока, чтобы снова начать свой дневной маршрут.
Эта река-океан называется в латышских народных песнях Тропой Солнца или Даугавой, как и самая полноводная река Латвии, до которой дошли когда-то двигавшиеся с юга на север балты и, пораженные ее величием, решили, что она достойна того же названия. Между тем Орион, с появлением которого на небосводе принято связывать приезд Яниса и за которым, как поется в песне,
...полоска скошенного сена доходит до Даугавы,
А дочь Солнца[2] приходит к нему
С серебристыми граблями помогать...—
на самом деле становится видимым в ночном небе, а значит, проходит близ Тропы Солнца, не в период летнего солнцестояния, а значительно позже[3]. Когда же в таком случае небесный косарь появлялся на широте Латвии в свой законный «песенный» срок? Расчеты показывают, что происходило это в I тысячелетии до н. э., то есть именно тогда, когда, по гипотезе Гравитиса, в сознании древних балтов складывалась картина мироздания, в которой с летним солнцеворотом был связан ночной визит небесного косаря Яниса.
...Мы едем на Центральный рижский рынок. Добрая его половина в эти предпраздничные дни отдана цветам. Выставленные на высоких прилавках, они образуют огромный сплошной букет. Пробившись через густой поток покупателей, находим наконец то, что нам нужно: одна из продавщиц ловко плетет дубовые венки.
Выбираем дубовый венок.
От желающих нет отбоя, мешок, с зеленью пустеет на глазах, и мешкать не приходится. Заказав себе венки и подождав несколько минут, пока те будут готовы и примерены, мы становимся счастливыми обладателями роскошных зеленых шапок, которые и водружаем себе на головы — теперь не стыдно будет встретить Яниса [4].
Следующая наша цель — здесь же, по соседству, в молочном павильоне. Пусть Янис простит небольшое отступление от принятого обычая: сыр нам, городским жителям, приготовить к его приезду самим не под силу, и угощать его мы будем хоть и покупным, но очень вкусным и свежим, настоящим деревенским сыром с тмином — «Янов-сыром», самым популярным у латышей. Выбрав несколько белых кругляшей, спешим в булочную — за ароматным ржаным «крестьянским» хлебом, выпечку которого не так давно возобновили рижские пекарни [5].
В городе нас теперь ничто не задерживает, и мы отправляемся в путь до хутора в местечке Друсти, к дому друга Гравитиса — Оярса Роде, где мы будем встречать Лиго.
Нарвав по дороге букет из травы Яниса — сине-желтых иван-да-марья[6] и подмаренника, к хутору подъезжаем уже вечером. Воздух настоян ароматом диких трав, поднявшихся в это не поскупившееся на дожди лето выше пояса. Косарю Янису придется нынче немало потрудиться!
Заслышав шум мотора, Роде вместе с женой Неллией выходят по обычаю встречать гостей.
Добрый вечер, папа Яна! Лигуо! Лигуо!
Ожидал ли ты детей Яна? Лигуо!
Добрый вечер, мама Яна! Лигуо! Лигуо!
Ожидала ли ты детей Яна? Лигуо!
поем мы ритуальное приветствие, величая устроителей праздника положенным титулом, надеваем им зеленые венки и одариваем букетами цветов.
«Папа» и «мама» Яниса — Оярс Роде с женой Неллией.
Нас уже заждались за длинным струганым столом, где накрыт ужин и в больших пузатых глиняных кружках дымится душистый чай из трав Яниса. Здесь родные и друзья, коллеги Оярса по работе, участницы руководимого им фольклорного ансамбля.
За столом почти не умолкают ритмичные мелодии, незаметно возникающие тихим распевом из негромкой задушевной беседы, чтобы взлететь сдержанно-торжественным крещендо и тут же, при повторе, протяжным восторженно-ликующим «Лигуо! Лигуо!».
Весь год я собирала песни, Лигуо, Лигуо,
Пока ждала день Яниса, Лигуо...
Кто первым величает Янов праздник? Лигуо, Лигуо!
Жители нашей деревни, Лигуо,
Пастухи, за ними пахари, Лигуо, Лигуо,
Наконец молодые девушки, Лигуо.
Крестьянские хлопоты по подготовке к празднику: и вспашка земли под пары, и прополка огородов, с которыми нельзя запоздать ко дню Яниса, и украшение дома, и заготовка традиционных угощений, и защита от ведьм входной двери веткой рябины [7], и плетение венков — отразились в этих песнях.
От дня Яниса нас отделяет теперь лишь ночь на сеновале, у лестницы к которому прибита крапива, чтобы ужалить ведьму, если той вздумается посягнуть на покой его обитателей. Коротка ночь перед самым длинным днем, глубок и краток сон на свежем луговом сене. С первыми лучами солнца девушки уже собирают цветы и плетут венки, гирлянды из дубовых веток, и песней призывают нас тоже включиться в длинный трудовой день, насыщенный различными приготовлениями к приезду Яниса.
По росе наточенная коса ходит легко и свободно, с хрустом оставляя за собой после каждого взмаха охапку душистого разнотравья: клевера, шалфея, ромашки, мяты, валерианы, зверобоя. Недаром Лиго называют и Днем Трав. Любая трава в это время более ароматна и богата витаминами. Поэтому и целебные травы заведено собирать в день Яниса, но только обязательно вечером, чтобы дольше они сохранялись высушенными.
Есть у Яниса и свои любимые травы, которые в народе зовут «настоящими травами Яниса»: у куршей и латгалов, живущих на возвышенностях, такой травой является иван-да-марья, у земгалов и таловцев, занимающих более низменные местности,— подмаренник, а также валериана и, отчасти, клевер. Эти цветы непременно присутствуют в собранных букетах, ими же — как особый знак внимания — следует одаривать «маму» и «папу», а также тезку Яниса, если таковой окажется в праздничном круге.
Накошенную траву пучками развешивают по стенам, бросают на пол, украшают ею стол. Принесенную из леса молодую березку ставят возле двери.
Утро прибавило новых гостей, а значит, и рабочих рук: на самый высокий в округе холм, где произойдут главные события следующей ночи, нужно затащить бревна для большого костра, которому гореть до рассвета. На вершине холма предстоит врыть высокий столб со смоляной бочкой на нем, а по склонам — отметить березками два азимута — на заход и на восход солнца в праздник Яниса.
В доме в это время готовят угощение, пекут сладкие пироги, крошечные пирожки со шкварками, сырное печенье с тмином, делают множество таких же маленьких бутербродов и выносят все это вместе с глиняными кувшинами домашнего пива на длинный стол, утопающий в зеленых гирляндах и пышных венках.
Но вот хлопоты этого дня остаются позади, и вечером мы идем встречать последних гостей из Риги — большую живописную группу в национальных костюмах. Со скрипками, волынками, рожками, колокольчиками они идут по насыпи, приветствуя нас дружными «Лигуо! Лигуо!». Впереди бородатый гигант в очках и широкополой шляпе. Это Дайнис Сталтс, руководитель самого популярного в Латвии фольклорного ансамбля «Скандиниеки» при Латвийском этнографическом музее. Рядом с ним скрипачка, участница его ансамбля, Илга Рейзниеце, тоже имеющая свой фольклорный коллектив при районном дворце культуры. А стройный парень в черной фетровой шляпе с волынкой — руководитель фольклорного ансамбля Латвийского государственного университета «Дандары» Эрнест Спиче — весь цвет латышской фольклористики, к тому же все со своими воспитанниками — то-то будет песен и танцев!
Знакомый ритуал встречи с пением и цветами, и вскоре все мы (границы между приехавшими артистами и зрителями здесь по вековой крестьянской традиции просто не существует) втягиваемся в песню и танец — заводим хоровод вокруг огромного, развесистого дуба.
Мы поем, хлопаем в ладоши, величая Яниса, опеваем его «родителей» в лице Оярса и Неллии, затем чьи-то руки выхватывают из хоровода двух именинников — Янисам сегодня почет и уважение,— их, по обычаю Лиго, величают и опевают с пожеланием благ. А потом мы угощаем Яниса яствами с длинного зеленого стола.
Как ни долог день Яниса, но и он начинает клониться к концу, а у нас еще немало дел: надо опеть — «облиговать», как говорят здесь,— и дом, и двор, и огород, и поля, луга вокруг, и, конечно, всех жителей соседней деревни. Поэтому, не теряя времени, шумной гурьбой отправляемся в путь. Песни сменяют одна другую.
Подходя к дому, Оярс бьет в барабан, его поддерживают труба и инструмент в виде посоха со множеством подвешенных наподобие бубенчиков металлических треугольных пластинок.
Все дружно поют:
Я звоню в медный колокольчик
У дверей избы...
Добрый вечер, мама Яна,
Ожидала ли ты детей Яна?
Вместо «мамы» в дверях появляется высокий парень и с улыбкой отвечает:
Добрый вечер, дети Яна,
Заходите смело во двор.
Прыгайте, дети Яна,
В мой огород
И растопчите все сорняки,
Чтобы росла белая капуста.
Но таких бравых и знающих свое дело ребят, как мы, на мякине не проведешь:
Ходит Янис, проверяет,
Как поля прополоты,
Как поля прополоты,
Ворота украшены...
Обход владений Яниса — не праздная забава и для нерадивых хозяев не так уж безобиден. Стоит только заметить какую-либо неряшливость в крестьянских работах, куплеты, как и русские частушки, становятся острыми и нелицеприятными: крестьяне всегда ревностно относились к своим обязанностям и строго следили за тем, чтобы не нарушались календарные сельскохозяйственные порядки, поэтому их критика в песнях была еще более едкой и злой, лишний раз доказывая аграрное происхождение Лиго.
Мы благодарим «папу» Яна за угощение, но тут в разговоре выясняется, что он пока не женат. Мы заходим к нему в дом и кидаем в постель пучки травы — чтобы осенью играть хозяину свадьбу. А это кто там спит в ночь Яниса — брат?
Брату под одеяло летит крапивный куст:
Кто спит в Янову ночь,
Тот останется холостым,—
А я пою всю эту ночь,
И у меня осенью будет свадьба.
Мотив будущей свадьбы часто повторяется как в песнях, так и во всем ритуале Лиго. Чтобы узнать, ожидает ли ее скорое замужество, девушка ставит в канун Яновой ночи около постели цветок мелколепестника и утром смотрит, раскрылся ли на нем бутон, предвещая свадьбу. Гадать можно и бросая на дуб правой рукой через левое плечо венок: если тот останется в ветвях, в этом году девушка выйдет замуж. Можно также пустить по реке два венка, и если они сойдутся вместе, значит быть в этом году свадьбе.
Парням мысли о свадьбе тоже не чужды:
Парни, парни, в день Яна сядем на коней,
Поедем искать себе невесту,
Кто дальше отъедет,
Тот найдет себе девушку красивее.
На Друсти опускается ночь, и наш путь лежит теперь к большому холму, на вершине которого высится столб с бочонком наверху. Один из ребят — понятно, Янис по имени — влезает с факелом на столб и в тот момент, когда угасает последний луч солнца, поджигает бочонок. По старым преданиям, чем дальше простирается свет от огненного столба, тем плодороднее будут поля вокруг. Ветер быстро раздувает пламя, и сполохи Янова огня рвутся в фиолетовое небо. Всю ночь, пока утреннее солнце не вернется к детям Яна, мы будем хранить его огонь. Быстро набирает силу и огромный костер из толстых березовых кругляшей, вокруг которого водят хороводы и танцуют. Далеко во тьме светлячками вспыхивают другие костры — они горят сегодня по всей Латвии. И всю ночь с холмов, по берегам озер и рек будут звучать прекрасные мелодии.
У Яниса есть медная фанфара, Лигуо, Лигуо.
А у меня есть сундук песен, Лигуо!..
Как бы ни была длинна ночь Яна, Лигуо, Лигуо,
У меня хватит песен, Лигуо!
Колоколом бьется в ушах это завораживающее, таинственное слово, смысл и происхождение которого не вполне ясны. В латышском языке первоначально оно обозначало «гармоничное, ритмичное движение». По-литовски его можно перевести восклицанием «да будет!» [8].
Целый день уже звучат песни Лиго из неисчерпаемой кладовой народной поэзии и музыки — до нас дошло более сорока тысяч четверостиший на тысячу с лишним мелодий! Дошло, несмотря на то, что церковь усиленно боролась с ними, а за их исполнение людям грозила казнь. Но народ никогда не терял надежду, что придет время, когда он сможет петь их радостно и свободно, как и праздновать Лиго — день труженика земли, знаменующий расцвет сил природы, и ставший также в ходе многовековой борьбы с иноземными завоевателями символом бессмертия творческих сил народа.
Веселье между тем в разгаре. Разбившись на отдельные хоры, девушки и парни по традиции устраивают шуточное песенное соревнование. Наиболее удачные шутки встречаются одобрительными хлопками. Поток острот долго не иссякает, но вот наконец после девичьего хора наступает короткая заминка — парням нужно срочно заполнить паузу, но дружный смех уже мешает им это сделать: ничего не поделаешь, поражение нужно пережить с достоинством, тем более что впереди новое соревнование. Теперь уже целые ансамбли стараются перепеть друг друга одновременно. Поднимается невообразимая сумятица, так как все стараются перекричать соперников. А потом мы долго водим хороводы и танцуем вокруг огненного столба.
Отсветы его падают далеко к подножию холма, где в мшистой низине, в подлеске, раскинул лапы папоротник, который, по поверью, цветет в купальскую ночь. Но неусыпно сторожащие этот момент злые духи тотчас захватывают перунов цвет в свою власть. Встав в круг, очерченный рябиновой веткой, чтобы звери не могли его переступить, все поют, и, не отрываясь, смотрят на папоротник. В полночь цветок зацветет и тут же сгорит. Но прежде надо успеть сорвать его, и тогда исполнится любое желание, станет понятен язык зверей и птиц, откроются зарытые в земле сокровища. Стоит чуть замешкаться, и ждать такого случая придется еще год[9].
Рвется пламя из смоляной бочки, где-то гремит гром, полыхают зарницы. Не топот ли это Янова коня, ведь он вот-вот должен приехать.
Это произойдет через две минуты в самый темный момент самой краткой летней ночи — в 2 часа 20 минут по местному меридианному времени,
— уточняет Гравитис.
Мы подкатываем к огненному столбу обмотанное соломой и вымазанное дегтем колесо от старой телеги, поджигаем его и спускаем с криками с горы в сторону заката. Прочертив огненной кометой черноту ночи и подскакивая на буграх, колесо, шипя, исчезает в воде[10]. С этого мига солнце, достигнув летнего зенита, пойдет на убыль, пока не скатится до точки зимнего стояния. Недолог визит небесного косаря: не успели встретить, уже брезжит рассвет. Грудой красных углей рассыпался наш костер, догорает на шесте огонь Яниса, но Янова роса уже заискрилась в первых лучах нового дня.
Провожаем Яниса
До соседней горочки,
Просим на прощанье
Через год пожаловать.
_______________________________
[1] Иван Купала (Янко Купала) — народный праздник летнего солнцестояния — известен под разными именами по всей Европе. Он продолжается два-три дня, достигая своей кульминации в ночь на 24 июня — самую короткую ночь года. В свое время церковь приурочила 24 июня ко дню Рождества Иоанна Крестителя. Эта уступка была продиктована необходимостью придать христианский оттенок древней традиции, с которой люди упорно не желали расставаться. Свою роль здесь сыграло и то, что, по евангельскому преданию, Иоанн крестил приходящих к нему водным крещением, «купал» их. На самом же деле «Купала» означает «жар, жаркое стремление к чему-нибудь» и родственно, например, глаголу «кипеть» или имени римского бога любви Купидона. Постепенно Купала обрел христианское имя: Иван, Янко, Ян у славян, Йонас у литовцев, Янис у латышей и т. п. Однако все ритуалы купальского праздника, пожалуй единственного в Европе так полно сохранившего свою дохристианскую обрядность, говорят о том, что в народном сознании он остался языческим праздником огня и воды, апофеозом торжествующего Солнца.
[2] Дочерью Солнца в латышском фольклоре чаще всего называют богиню утренней зари Аустру (литовская Аушра, греческая Эос, индийская Ушас). Предания рассказывают, что два сына латышского верховного бога небес Диевса были влюблены в Аустру, однако она стала женой Перкона. По другим версиям, Солнце предназначало свою дочь в жены Аусеклису — божеству утренней звезды. Безутешные братья просят отца забрать их к себе на небо. Диевс выполняет эту просьбу, и его сыновья становятся двуединым звездным божеством. В Древней Греции такой же миф существовал о сыновьях Зевса — Диоскурах, в Индии до сих пор почитаются небесные близнецы Ашвины. Диоскурами греки называли также созвездие Близнецов. Земным воплощением небесных близнецов латыши считали «юмис» — сдвоенный пшеничный колос. Этот факт указывает на связь мифа о близнецах с сельскохозяйственным культом, с идеей плодородия.
[3] Из-за движения Солнечной системы относительно звезд точка летнего солнцестояния приблизительно на один градус за каждые 70 лет перемещается по эклиптике. За две с небольшим тысячи лет она должна была сдвинуться на тридцать градусов, что соответствует одному месяцу.
[4] Дубовый венок — не случайный предмет на этом празднике, празднике небесного огня. Давно было замечено, что чаще других деревьев молния поражает дуб. Поэтому у греков дуб был посвящен Зевсу, германцы почитали его как дерево громовержца Тора, а для древних балтов — предков литовцев и латышей — он олицетворял Перкона-Перкунаса, ближайшего родственника древнерусского бога грозы Перуна.
[5] Обильная трапеза на крестьянских праздниках следовала за обрядом жертвоприношения земным и небесным силам и являлась частью этого обряда. Основа праздничного меню состоит из тех самых продуктов, изобилие которых должно было быть обеспечено божеством. Человек как бы обращается к богам: «Если вы поможете нам, людям, с урожаем и скотом, то и на будущий год мы сумеем принести вам такие же жертвы».
[6] Двухцветный цветок иван-да-марья в общей для европейских народов символике купальских легенд обозначает два противоборствующих начала Вселенной: огонь (желтый цвет) и воду (синий цвет). Очень характерно русское название цветка. Иван — это Иван Купала, олицетворение небесного огня, силы Солнца. А вот за именем Марья скрывается грозное божество древних славян Мара (Марена, Маржена) — дух смерти, болезней, зимы, предводительница всякой водяной и болотной нечисти. От этого корня происходят слова «мор», «мрак», «смерть», «морок», «кикимора»; отсюда и французское «кошмар». В белорусских селах в Иванову ночь сжигали соломенное чучело Мары на костре или топили его в реке.Однако наши предки хорошо понимали, что добро и зло, жизнь и смерть, счастье и несчастье крепко связаны друг с другом и одно без другого существовать не могут. В купальских мифах Мара — родная сестра Купалы. Огонь и вода — две враждебные друг другу стихии, но из их столкновения рождается мир. Поэтому народное сознание соединяет их в желто-синем цветке, символизирующем праздник расцвета всех сил природы.
[7] Представление о том, что ветка рябины способна защитить дом или человека от всякой ночной нечисти, широко распространено по всей Северной Европе. Фрэзер отмечает, что особенно действенной считается «летучая рябина», то есть побеги рябины, прорастающие из вершины другого дерева. Аналогичными свойствами обладает в поверьях европейских народов омела — паразитарное растение, живущее на дубе. Считается, что омела и рябина не подвластны подземным силам, так как вырастают «не из земли». Немалую роль здесь играет и цвет ягод: желтый у омелы, ярко-красный у рябины. Это цвет Солнца, победителя Ночи, прогоняющего злых духов.Кануны календарных праздников считаются временем особенно благоприятным для ведьм, колдовства и вообще всяческого зла. Дело в том, что всякий праздник мыслится как обновление времени и мира. Мировой порядок должен сначала распасться, чтобы вновь возродиться из хаоса. Канун праздника — это и есть «смерть миропорядка», время, когда на земле безраздельно царствуют силы зла; вспомним название гоголевских рассказов: «Вечер накануне Ивана Купалы», «Ночь перед Рождеством». Сказанное особенно относится к Купале, потому что это праздник не только добрых, но и злых сил природы. Его вершина приходится на ночное время.
[8] Вероятнее всего, слово «лиго» происходит от латышского «лигот» — качаться. По народным поверьям, 24—29 июня солнце, достигнув вершины своего годового пути, некоторое время «играет» — раскачивается взад и вперед, перед тем как покатиться по склону небесной горы вниз — в сторону убывающего дня, умирающей природы, в сторону зимы.
[9] Папоротник всегда поражал человеческое воображение тем, что, в отличие от других растений, он никогда не цветет. Логика предков была такой: раз никто не видел цветение папоротника, значит, его охраняют волшебные (скорее всего, злые, подземные) силы.Отношение к подземному, нижнему миру было двойственным. С одной стороны, это — преисподняя, царство зла и тьмы. Огонь, озаряющий его,— это не грозный небесный огонь и не благодетельный земной, а опасный, колдовской огонь подземелья. С другой стороны, нижний мир — источник всяческого богатства. В землю бросают зерно, чтобы оно взошло колосом, из земли добывают руду, в земле прячут клады. Римский Плутон, бог подземного царства, был одновременно и богом богатства. В ночь на Ивана Купалу, когда нечисти лесной и подземной будто бы дана всякая власть, спрятанное под землей золото вспыхивает и горит. Это пламя пробирается наружу блуждающими огоньками на болотах и лесных пнях, а на «перуновом цвете» — папоротнике — распускается огненный цветок. Человек, сорвавший его, овладеет тайными, скрытыми знаниями и, в частности, приобретет способность видеть зарытые под землей сокровища.
[10] Огненное колесо — простейший символ Солнца, известный многим народам.
1987 г.
