Европейские варвары преподносят дары (ткань и зерно) византийскому императору Юстиниану. Деталь византийского триптиха VI века. Автор изобразил свирепый характер европейских варваров в образе смиренно приклоняющегося льва. Сына антского полководца Добрагаста, служившего в Византии в это время, звали Леонтий, что означает "львиный"
О том, что славяне до прихода варягов Рюрика были дикими, утверждали задолго до проклятых норманистов вполне уважаемые официальные авторы. Очень интересна история одного такого пассажа, который был популярен более тысячи лет и отразился на легенде о призвании варягов.
"Живут в строптивости, своенравии, безначалии"
Первое высказывание, содержащее пренебрежительное отношение к славянам, относится к самым ранним описаниям наших предков под собственным славянским именем. Его сформулировал византийский автор середины VI века, известный в истории как Псевдо-Кесарий, написавший церковные "Диалоги" (или "Беседы").
Опровергая астрологические воззрения своего времени, он описывает нравы некоторых народов, в частности, пишет о дунайских склавинах, как называли тогда славян византийцы:
"Склавины... с удовольствием поедают женские груди, когда [они] наполнены молоком, а грудные младенцы [при этом] разбиваются о камни, подобно мышам... Живут в строптивости, своенравии, безначалии, сплошь и рядом убивая, [будь то] за совместной трапезой или в совместном путешествии, своего предводителя и начальника, питаясь лисами, и лесными кошками, и кабанами, перекликаясь же волчьим воем"
Историки спорят, соответствует ли данное описание историческими реалиям или является обычным шаблонным описанием язычников литературного происхождения. В целом приводимые факты, даже если они описаны штампами, могут быть подтверждены другими независимыми текстами (за исключением каннибализма, упоминание о котором может быть отражением эпической традиции).
Но нам важен именно оценочный момент данного текста.
Христианский автор считает славян дикими язычниками, которые приносят человеческие жертвы, не имеют монархии ввиду своей строптивости, питаются лесной дичью, да и сами поведением похожи на зверей-волков.
Как бы мы не хотели списать данный негатив на отношение к славянам как к завоевателям, совершавшим в то время опустошительные набеги на Византию, нам придётся признать, что уровень развития славян тогда был значительно ниже уровня развития цивилизованных греков-ромеев.
В русской истории этот факт косвенно подтверждается тем, что восточнославянские князья и воины стремились попасть на службу к византийскому императору и удостоиться его "чести". Будь то исторические Хильбудий, Добрагаст и Всегорд, современники Псевдо-Кесария, или легендарный полянский князь Кий, о котором пишет русская летопись XII века.
Византийский император Юстиниан. Деталь византийского триптиха VI века. Копьё императора поддерживает европейский варвар, что может символизировать союз Византии и восточных славян — антов. Юстиниан использовал титул Антский (Anticus) с 533 года.
Отметим, что со стороны готов, гуннов, болгар, авар и хазар, которые также непосредственно контактировали со славянами в V-VII веках, подобного высокомерия по отношению к предкам русских не зафиксировано. Да и в скандинавских текстах "всеправитель" славян выступает как могущественный соперник, а не лесной дикарь.
Но именно высокомерное византийское отношение к славянам было унаследовано русской книжной традицией. Текст Псевдо-Кесария был переведён на славянский язык в Болгарии уже в X веке и, скорее всего, был знаком нашим летописцам XI-XVI веков.
Об этом может говорить, например, использование летописцами этнонима "дунайцы". Он фигурирует в рассказе о том, как местные жители не дали закрепиться князю Кию на Дунае. Этот искусственный этноним ("фисониты, называемые также данувиями") в пассаже о славянах употребляет Псевдо-Кесарий, противопоставляя нравы диких славян и воздержанных фисонитов-данувиев.
Кроме того, ряд оценок Псевдо-Кесария отразился в этнографическом вступлении к "Повести временных лет".
"Живяху звѣрьскымъ образомъ, живуще скотьскы"
В "Повесть временных лет" (XII век) включена справка о нравах ряда народов, среди которых имеются китайцы, индийцы, британцы и даже амазонки. Она взята автором из хроники IX века византийца Георгия Амартола ("глаголеть Георгий в лѣтописьцѣ"). Тот в свою очередь ссылается на труд Кесария, из которого и взяты данные сведения.
Текст описания нравов славян в Радзивилловском списке. XV век.
Справка сопровождает описание нравов современных нашему летописцу половцев, а также обычаев славянских племён языческого времени. В этом описании противопоставляются поляне и их соседи — древляне, кривичи, вятичи, радимичи и северяне.
"Поляне бо своихъ отець обычай имяху тихъ и кротокъ... А деревляни живяху звѣрьскымъ образомъ, живуще скотьскы: и убиваху другъ друга, ядуще все нечисто, и браченья в нихъ не быша, но умыкаху у воды дѣвица. А радимичи, и вятичи и северо одинъ обычай имяху: живяху в лѣсѣ, якоже всякый звѣр, ядуще все нечисто... Си же обычаи творяху и кривичи и прочии погании, не вѣдуще закона Божиа, но творяху сами себѣ законъ"
Легко заметить, что древляне наделяются теми же характеристиками, какими Псевдо-Кесарий награждает склавинов: это касается убийств друг друга, "лесных" пищевых предпочтений и зверского образа жизни.
Историки считают, что русский летописец использовал не только текст Георгия Амартола, но и данные из его источника — "Диалогов" Псевдо-Кесария. Об этом, в частности, говорит противопоставление диких древлян и тихих полян, которое соответствует у Псевдо-Кесария противопоставлению строптивых склавинов и смиренных фисонитов-данувиев ("подчиняются и повинуются всякому").
В болгарском переводе Псевдо-Кесария характеристика славян адаптирована под славянские же реалии и язык. В нём эпитет "автономные" (αυτόνομοι, "своенравные") переведено как "самозаконнїи", что соответствует летописной фразе о том, что славяне "творяху сами себѣ законъ". Это также указывает на то, что русский летописец пользовался текстом Псевдо-Кесария.
Но, при этом, мы не видим буквального текстуального совпадения с болгарским переводом. В частности, летописец пишет "убиваху другъ друга", что соответствует смыслу греческого текста, но не соответствует букве славянского перевода, где сказано "сами оубивающе". Вместо слова "доунавене" болгарского перевода летописец пишет "дунаици".
Вслед за рядом исследователей стоит предположить, что на Руси существовали и другие переводы Псевдо-Кесария, отличавшиеся от дошедшего болгарского текста, также известного на Руси (основной перевод имел утрату начала текста, читающегося в ряде других русских текстов). Мы предположим, что русский летописец имел в распоряжении не болгарский перевод, а непосредственно греческий текст.
Работа книжников при Ярославе Мудром. Миниатюра Радзивилловской летописи. В "Повести временных лет" сказано, что при Софийском соборе в Киеве была организована работа переводчиков книг.
Вероятно, византийские священники и иерархи, направлявшиеся на Русь, имели в качестве этнографической справки о своей пастве греческий текст Псевдо-Кесария. Царевна Анна, например, отказывалась отправляться в русские земли из-за язычества Владимира, так как, видимо, имела о стране не очень лестную информацию. После же крещения Руси, при появлении русского летописания, эта справка была использована для характеристики ряда славянских племён.
И, так как Киев, основанный полянами, был центром государства и церкви, а сами летописцы XI-XII веков ассоциировали предков русских с полянами, именно это племя удостоилось положительной характеристики в противопоставлении с дикими соседями-язычниками. Древляне же, исходя из своего имени, были взяты за образец лесных дикарей.
При этом, вятичи, по данным автора "Повести временных лет", и в его время продолжали придерживаться описываемых языческих обычаев. Это отражает реалии его времени.
Вятичи, одни из основных предков современных русских, оставались язычниками ещё долгое время, о чём сообщает летописец из Переяславля-Залесского, писавший в начале XIII в.
Он добавил к словам текста "Повести временных лет" о постановке вятичами погребального сосуда на "столпе" слова: "...и в курганы сыпаху"
Курганы вятичей в Царицыно.
Так что приведённая в летописи этнографическая схема имела не только книжный характер, но и опиралась на некоторые реалии восточнославянского общества.
И схема эта гораздо старше XII века!
Ещё в конце X века Лев Диакон, описывая гибель киевского князя Игоря в 945 году, называет древлян "германцами", что может указывать на существование уже в то время уничижительного отношения к этому племени со стороны киевлян ("германцы" в устах византийца — это перевод некоего русского термина, означающего "варваров").
Смерть князя Игоря Ф.А. Бруни. Древляне зверски расправились с Игорем: "был взят ими в плен, привязан к стволам деревьев и разорван надвое" (Лев Диакон).
Более того, в "Географе Баварском" IX века даётся характеристика для племени тиверцев (Attorozi) как "наиболее необузданного/свирепого (populus ferocissimus)".
В "Повести временных лет" тиверцы названы "толковинами" ("переводчиками" или "умниками"), что отражает, видимо, пренебрежительное к ним отношение со стороны киевлян, впервые зафиксированное "Географом Баварским". Во времена написания баварского текста киевские князья, по данным русской летописи, воевали с тиверцами.
Другие противопоставления племён из этнографической справки "Повести временных лет" также подтверждаются более ранними источниками.
"И браченья в нихъ не быша"
В русской версии сопоставления славянских народов используется чуть больше критериев, чем в пассаже Псевдо-Кесария, хотя его труд и задаёт данные критерии из описания других народов мира в этнографической справке. Племена оцениваются летописцем не только по пищевым предпочтениям, свирепости и образу жизни, но и по брачным и погребальным обычаям, а также по употреблению срамословия.
О полянах "Повесть" пишет:
"Поляне бо своихъ отець обычай имяху тихъ и кротокъ, и стыдѣнье къ снохамъ своимъ и къ сестрамъ, и къ матеремъ своим, и снохы къ свекровамъ своимъ и къ дѣверемъ велико стыдѣнье имуще. И брачный обычай имѣаху: не хожаше женихъ по невѣсту, но привожаху вечеръ, а заутра приношаху что на ней вдадуче"
Языческое игрище-свадьба. Миниатюра из Радзивилловской летописи (XV в.), иллюстрирующая "Повесть временных лет" (XII в.). "Сходились на игрища, на пляски и на всякие бесовские песни".
Здесь описан привод невесты к жениху и "утренние дары" в уплату за неё.
По отношению к окольным племенам наш этнограф-летописец дважды отмечает отсутствие "брака":
"А деревляни живяху звѣрьскымъ образомъ, живуще скотьскы: ...и браченья в нихъ не быша, но умыкаху у воды дѣвица. А радимичи, и вятичи и северо одинъ обычай имяху: ...и срамословье в нихъ предъ отьци и пред снохами, и бьраци не бываху в нихъ, но игрища межю селы, и схожахуся на игрища, на плясанья и на вся бѣсовьскыя пѣсни, и ту умыкаху жены собѣ, с неюже кто свѣщевашеся"
В ранних текстах отмечается многожёнство у славян и антов (Прокопий, VI век), но упоминается только первый тип отношений (Маврикий). Эти же сведения подтверждает в начале X века и арабский автор ибн Русте.
Однако, мы знаем из скандинавской традиции, что наряду с патриархальным многожёнством существовала и так называемая фратрийная система, описанная в "Повести временных лет" как "игрища между сёлами". Скандинавы считали такого рода отношения архаичными и постыдными и приписывали их богам-ванам, за которыми, кстати, могут скрываться древние славяне.
В "Повести временных лет" имеется упоминание об игрищах и русальях в цитате, приписываемой Феодосию Печерскому, который писал в третьей четверти XI века.
Подтверждает наличие двух типов брачных обычаев у славян также и персидский автор середины XI века Гардизи, который, рассказывая подробности, смешивает сведения о двух типах брака:
"И между ними распространены прелюбодеяния, и если женщина полюбит мужчину, то сближается с ним…",
– это о «скотских» обычаях, но дальше ведётся рассказ о патриархальном браке:
"…и когда он берет себе жену, если она окажется девственницей, то делает ее женой, если же нет, то продает и говорит: «Если бы в тебе был прок, то сохранила бы себя...». Если же, став женой, предается прелюбодеянию, то (муж) убивает ее, не принимая извинений"
Учитывая, что Гардизи использовал и ранние источники о славянах, в частности полянах, восходящие к IX веку, можно считать, что критерий сравнения славянских племён по брачным обычаям восходят не только к книжной византийской традиции, но и к собственно славянской и русской общественной мысли IX-XI веков.
Причина появления уничижительного отношения одних славянских племён к другим славянским же племенам кроется в процессах формировании государственности в VI-X веках.
Поляне в иерархии племён
С появлением у славян иерархического вождества и собственной общественной мысли они сами стали разделять племена на различные по статусу группы, возвышая одних и умаляя достоинство других.
Из "Географа Баварского" IX века нам известно о первенстве по отношению к другим племенам народа зарян (или червян), которые "одни имеют королевство" и от которых произошли все другие славяне.
Арабский автор Масуди в X веке называет в качестве некогда главенствующего среди славян племя волынян и их царя Маджака.
"Этому племени в древности подчинялись все прочие славянские племена; ибо (верховная) власть была у него, и прочие цари ему повиновались"
Латинские авторы также выделяют главенство руян, которые, по мнению славян, были близки к богам. Гельмольд пишет:
"Раны, называемые также руянами – самое сильное среди славян племя, единственное, которое имеет короля... Их боятся так по причине особого расположения к ним богов...”
Русская же ранняя летопись отдаёт пальму первенства полянам. И вовсе не по причине их кроткого нрава.
В летописи Ярослава Мудрого 30-х годов XI века приводится сказание о Кие, написанное в первой половине X века, в котором всячески возвышаются поляне, названные "мудрыми и смыслеными". Это подтверждает наличие противопоставления полян другим племенам задолго до написания "Повести временных лет".
Отметим, что характеристика мудрых полян изначально была связана с почитанием ими языческих богов. Более того, основание языческого храма на Киевской горе было актом объединения полянских родов.
Если принять армянскую версию легенды об основании храма, то идея его объединительной роли существовала уже в VIII веке. А информация об объединении лесных славян для строительства городов в целях защиты от венгров у Гардизи говорит о существовании этой "киевской идеи" и в IX веке, к которому наш летописец также относит бытование сказания о Кие.
Кий, Щек и Хорив "сидят" на киевских горах. Стоящая фигура, указывающая на Киев, — их сестра Лыбедь.
В XII веке с Кием и его братьями связывалось уже начало и княжеской власти ("и по сей братьи почаша дѣржати родъ ихъ княжение в поляхъ"). Кий был назван князем, который совершал далёкие походы и служил византийскому императору (царю). На миниатюре летописи братья показаны "сидящими" на горах, что связано с распространившимся в XII веке обычаем легитимации власти через сидение на священных могилах языческих князей-основателей. Такой обычай, в частности, зафиксирован в Галиче (новый князь должен был посидеть на кургане основателя города — князя Галича).
В "Повести временных лет" перечисляются племена, которые входили в "мир" (союз племён), якобы, существовавший при Кие:
"И живяху в мирѣ поляне, и древляне, и северо, и радимичи, и вятичи и хорвати"
Не трудно заметить, что их список почти совпадет с народами из этнографической справки. Это означает, что задача справки — показать обоснованность верховенства киевского князя над окольными землями. Список племён описывает Русскую землю в узком смысле этого термина X-XIII веков.
Но, возможно, летописцы передают воспоминания и о более ранних веках.
Вопрос об антах-дунайцах
Список полян и их диких соседей был актуальным уже со времён киевского князя Игоря (середина X века), который обходил перечисляемые в справке племена с полюдьем. Однако, прибавление к перечню союзников ещё и хорватов говорит о том, что список формировался после конца X века, когда князь Владимир подчинил это племя.
Вместе с тем, судя по некоторым археологическим данным, возможно, союз киевлян с хорватами был актуален и для IX века. Например, клады монет 907 года при походе князя Олега на юг одновременно закапываются и в Киеве, и на более западных землях, которые можно связать с хорватами. Археологи предполагают связь этих территорий.
В "Слове о полку Игореве" Русская земля называется эпической землёй Трояни, которую мы в отдельном очерке связали с воспоминанием о союзе антов и сопоставили с упоминанием "мира Кия", распавшимся, по данным летописи, уже к приходу хазар (670-е годы). Следовательно, сведения о мире племён могут указывать на союз антов VI-VII веков.
И может оказаться так, что пассаж Псевдо-Кесария примерялся к полянам в позитивном ключе вовсе не случайно.
Есть версия, что под фисонитами-данувиями его текста скрываются союзные Византии анты Хильбудия, получившие земли на Дунае по соглашению 544 года с императором Юстинианом.
Сам Хильбудий должен был, по сконструированной для него антами биографии, изображать византийского полководца — православного христианина. Христианами также были анты Добрагаст и Леонтий. Поэтому анты вполне могли выступать под пером Псевдо-Кесария антиподами диких склавинов под именем фисонитов. Именно для защиты от склавинов был нужен византийцам антский гарнизон города Туррис на Дунае во главе с Хильбудием.
Так что вполне может быть, что искусственный этноним "дунайцы" разными летописцами прилагался то к самим полянам, то к их противникам на Дунае.
Фигурка бога-воина (Перуна?) из Велестинской коллекции, предположительно VII век. Обнажённый персонаж-левша вооружён топором и щитом. Славянские воины шли в бой в VI веке без рубах.
Таким образом, русские летописцы XI-XII веков должны были дважды обращаться к пассажу Псевдо-Кесария: в первый раз отождествив фисонитов с полянами, а второй — с их противниками на Дунае.
Второй автор пишет, что дунайцы ещё живут в его время в окрестностях городка Киевца, основанного князем Кием во время похода в Византию и на Дунай. Этот летописец был современником половцев (вторая половина XI — начало XII века) и критиковал версию сказания о Кие-перевозчике летописца Ярослава (1030-е годы), который мог быть первым летописцем в нашей гипотетической модели.
Третий раз русские летописцы, возможно, обратились к описанию славян Псевдо-Кесарием в XVI веке.
Современники Ивана Грозного отождествили книжных дунайцев с болгарами и считали участниками самой ранней русской истории.
"Звериный обычай и нрав" народов, пригласивших Рюрика
В Никоновской летописи XVI века пассаж о звериных нравах славян получил новое политическое звучание. В её тексте прямо утверждается, что до призвания Рюрика славяне были диким народом.
Напомним, что по так называемой варяжской легенде,призванию первых князей предшествовали изгнание варягов и усобица между освободившимися племенами, которые в итоге решили пригласить князя со стороны, дабы он судил их "по ряду", "по праву". На совете племён принимается решение направить посольство к варягам.
В Никоновской летописи есть несколько новелл к этой легенде.
О совете племён говорится:
"И по сем събравъшеся ръша к себъ: «Поищем межь себе, да кто бы в нас князь был и владъл нами, поищем и уставим такового или от нас, или от казар, или от полян, или от дунайчев, или от варяг». И бысть о сем молва велиа; овъм сего, овъм другаго хотящем, таже совъщавшася послаша в варяги"
В этом пассаже сказано о разнообразии претендентов для выбора князя. Среди народов, от которых предлагается пригласить князя, фигурируют "дунайчи" (написание слова, возможно, выдаёт новгородский источник, так как новгородцы не различали "ц" и "ч").
Выбор Рюрика в XVI веке объясняли его происхождением от римского императора Августа Кесаря.
Например, в новгородском "Сказании о Словене и Русе" в уста Гостомысла на совете племён вкладывается следующий довод:
"Несть бо вам срама таковым покоритися и в подданстве у сих быти"
Иван Грозный лично ссылался на этот миф о родственной связи Рюрика с римским императором. В его политической практике даже был эпизод "призвания" на царство, который имел место в 1564 году, практически в семисотлетний юбилей призвания Рюрика: после отъезда в Александровскую слободу Иван был упрошен сословиями вернуться на правление.
Призвание на княжение в Киев князя Владимира Мономаха. Миниатюра из Лицевого летописного свода XVI века. Один из этических идеалов Ивана Грозного.
Отношение придворного летописца XVI века к русскому народу, которое отражает, скорее всего, отношение самого великого князя московского к своим подданным, выражается в добавлении к варяжской легенде следующих слов:
"Они же бояхуся зверинаго их обычая и нрава, и едва избрашася три браты"
Историки сходятся во мнении, что упоминание "звериного обычая и нрава" восходит к пассажу "Повести временных лет" о древлянах и других славянах-язычниках. Правда, характеристика переносится автором с южных восточных славян на племена северной конфедерации, что было связано с геополитическими реалиями России XVI века: Москва не контролировала Киев, но уже подчинила Новгород.
Мы же можем предположить, что автор этих новелл был знаком с болгарским переводом "Диалогов" ("Бесед") Псевдо-Кесария. Ведь, среди приглашавших варягов племён зачинщиками были словене, а именно к "словенам", как звучало имя склавин в болгарском переводе, прилагается негативная характеристика.
Кроме того, в Никоновской летописи в рассказе о Кие дунайцы отождествляются с болгарами. Предпосылки для этого также есть в славянской рукописи Псевдо-Кесария, где название реки Фисон сопоставляется с болгарским её названием — Дунав. Таким образом, второе имя фисонитов — "дунавене" болгарской рукописи — вполне можно понять как "болгары".
В XVI веке русские официозные авторы вновь реконструировали "дух" пассажа Псевдо-Кесария, который описывал славян как диких и не подчиняющихся власти правителей. Русские монархи того времени, включая Ивана Грозного, понимали царскую власть как благо для подчинённых, без которой народ вновь погрузится в анархию и дикость.
Именно по этой причине приход варягов в Никоновской летописи описывается как одолжение со стороны Рюрика, потомка римского императора, диким племенам будущей Руси.
Удивительно, как более тысячи лет один и тот же текст о диких славянах воспроизводился сначала византийскими, а затем болгарскими и русскими авторами.
Обдумывая тонкости передачи текста Псевдо-Кесария, мы заметили, что он мог повлиять (что просто невероятно!) не только на политическую доктрину московских великих князей и царей XVI века, но и на саму варяжскую легенду XI столетия.
Владыки и князья
В наших очерках мы много внимания уделяем источникам и условиям формирования варяжской легенды, делая упор на скандинавские, латинские и русские параллели. Вместе с тем, в классической науке надёжным считается сопоставление древнерусских текстов с предшествующими им библейскими, византийскими, сирийскими, моравскими и болгарскими произведениями.
Например, давно замечено, что фраза послов, направленных к варягам, построена по формуле приглашения славянами Кирилла и Мефодия, в сказании о начале славянской письменности.
Безусловно, летописец Ярослава в 1030-х годах при конструировании легенды не мог быть свободным от использования византийских и болгарских образцов. Можно предположить, что именно летописец Ярослава впервые отождествил фисонитов и полян, что отразилось на этнографической справке, включённой в летопись его учеником, предположительно, Никоном Великим.
Для 1020-х годов мы отметили переводческую деятельность с греческого на русский язык, осуществляемую в окружении митрополита Иоанна Русского, в которое входил и летописец Ярослава. Так что ничего удивительного, что этот летописец мог ознакомиться с этнографической справкой о диких славянах в греческом оригинале и сделать альтернативный её перевод.
Вместе с тем, славянские переводы опирались на одни и те же словари, поэтому обращение к болгарскому переводу может дать нам представление о том, какую лексику использовал для своего перевода летописец Ярослава и обнаружить её в его летописи.
Например, в описании китайских обычаев в русском переводе Псевдо-Кесария говорится, что они не "восстают" друг на друга (изначально речь шла о запрете убийств). Этот термин использован в варяжской легенде для описания усобицы между племенами.
Мы не находим в этой легенде буквального совпадения с характеристикой славян у болгарского переводчика — "оплазиви, самозаконнии, безъвластни, сами оубивающе" (т.е. "дерзкие, сами устанавливающие себе закон, не подчиняющиеся власти и убивающие друг друга")
Но, по сути, летописец описывает живыми терминами XI века аналогичное состояние славянского общества:
"И начаша владѣти сами собѣ и городы ставити. И въсташа сами на ся воеватъ, и бысть межи ими рать велика и усобица, и въсташа град на град, и не бѣше в нихъ правды. И рѣша к себѣ: «Князя поищемъ, иже бы владѣлъ нами и рядилъ ны по праву»"
Отсутствие закона ("правды"), правил ("права") и соглашений ("ряда"), отсутствие князя-владетеля, "восставание" друг на друга. Всё это — часть негативной оценки славян, построенной в матрице этнографической справки Псевдо-Кесария.
Рюрик, Синеус и Трувор на княжениях в Ладоге, Белоозере и Изборске.
Текстуальное совпадение с переводом "Диалогов" есть в терминах, употреблённых для греческих слов σφών ηγεμόνα καί άρχοντα (в современном переводе — "своего предводителя и начальника"), которые в болгарской версии более верно звучат как "своего владыкоу и князя". Эти титулы совпадают с предложением призывающих племён — "поидѣте к намъ княжить и владѣть нами".
Историки всегда задавались вопросом, в чём разница этих синонимичных глаголов? Автор Никоновской летописи подсказывает нам, убрав слово "княжить", что данный термин связан с титулованием князя, и что он уже не подходит для московского великого князя или царя XVI века.
Мы же можем предположить зависимость употребления данных синонимов от текста Псевдо-Кесария о диких славянах, "убивающих своих владыку и князя на пиру или в походе". Термины владыка и князь — это кальки, поэтому и в самостоятельном переводе с греческого наш летописец мог использовать эти слова.
Включая слова "княжить и владеть" в текст варяжской легенды, наш летописец буквально закрывал вопрос о дикости русских для тех византийцев, которые пользовались этнографической справкой Псевдо-Кесария. Русские переставали быть дикими после призвания Рюрика, чьи потомки сохраняли власть во время написания летописи.
При этом, летописец Ярослава, как и Псевдо-Кесарий, разделял понятия "владеть" и "княжить", применяя первое в более широком смысле для разных вождей, а второе — только для власти самостоятельных наследных правителей высокого ранга (русского, болгарского, хазарского). Кий с братьями и Аскольд с Диром лишь "владеют" полянами, но Рюрик — "княжит" в Новгороде.
Интересно сравнить перевод двумя русскими авторами строчки о князе Владимире, написанной до 1030 года в канцелярии митрополита Иоанна Русского по-гречески.
Нестор в «Чтении о Борисе и Глебе» пишет в 1080‑х годах:
«Бысть бо, рече, князь въ тыи годы, володый всею землею Рускою, именемь Владимеръ»
Эту же строчку анонимный автор «Сказания о Борисе и Глебе» начала XII века переводит так:
«Сущю самодрьжьцю вьсей Русьскей земли Володимиру»
Нестор ссылается ("рече") на ранний перевод, сделанный уже при Иоанне, в котором греческое понятие «самодержавие» (αυτοκρατορία), применяемое для власти византийского императора, переводится с помощью славянских слов "князь" и "владеть всей".
Летописец Ярослава пользовался тем же переводом истории о Борисе и Глебе, что и Нестор, используя одинаковые с ним слова, например, описывающие власть князя — "власть" (в значении области, владения), "владѣти" — использованные в варяжской легенде.
Любопытно, что и у Нестора, и в летописи убийцы братьев называются "диким зверьём". Не является ли это ещё одной ранней отсылкой к справке о диких славянах, убивающих своих правителей "на путях и на пирах" из Псевдо-Кесария?
Князь Борис "видит сон о смерти своей", клеймо иконы XIV века, Коломна. Смерть князя аллегорически изображена в виде чёрного зверя, возможно, волка. В летописном тексте жития говорится, что Борис слышал, как к шатру подходили его убийцы, "яко звѣрие дивии" (у Нестора — "рикающе ако звѣріе дивіе" — с аллюзией на льва). В "Сказании о Борисе и Глебе" князь слышит не рык, а "шёпот злой" (почему — это особая история)
Это убеждает нас в том, что летописец Ярослава, употребил для варяжской легенды слова, использовавшиеся в 1020-е годы для перевода греческих текстов.
И эти слова он мог почерпнуть из этнографической справки Псевдо-Кесария.
Ps. Идея прогресса
Ещё одним авторитетным русским свидетелем существования справки о славянах в первой половине XI века является близкий к летописцу митрополит Иларион, который в "Слове о законе и благодати" (1037-1051 годы) вспоминает языческие времена:"И прѣжде бывшемь намъ яко звѣремь и скотомъ..."
Поставление митрополита Илариона в 1051 году.
Это совпадение с текстом летописи не может быть случайным, так как Иларион и летописец Ярослава учились по одним книгам и у одних учителей, разделяли одни и те же идеи.
Оба они обосновывали уход эпохи дикости для русского народа в прошлое. При этом, летописец считал цивилизаторским фактором установление княжеской династии, а Иларион — принятие Владимиром христианства (делая, правда, оговорку о величии и славе языческих русских князей Игоря и Святослава).
Борясь с византийским стереотипом о дикости славян, деятели времён Ярослава Мудрого невольно заложили в нашу историческую мысль идею о том, что до призвания Рюрика славяне, действительно, были дикими. Эту же идею воспроизвели затем московские летописцы XVI века, на смену которым пришли немецкие историографы-норманисты и американские советологи.
Благодаря злостному норманисту Карамзину идея о том, что при ослаблении самодержавия в России вновь возникает анархия, утвердилась в общественной мысли нашего Отечества. И сейчас ещё многие мыслители уверены в том, что русский народ не способен к самостоятельному управлению и при отсутствии сильной власти обязательно ввергнет себя в гражданскую войну.
Теперь мы знаем, что этой концепции уже около полутора тысяч лет. Это книжное клише. И на самом деле никакой гражданской войны между славянскими племенами перед образованием Руси, скорее всего, не было.
