Подруга невесты со свадебным караваем «роща» (с. Варваренки Перемышленского у. Калужской губ., 1929 г.). Фототека РЭМ.
Кукла была одним из наиболее ярких вещественных символов, употреблявшихся в традиционной свадьбе. Являясь своеобразным предметом-двойником, alter ego основных действующих лиц, она несла в себе мощный заряд архаической семантики, отсылала к древним представлениям о духах-покровителях, об инкарнациях души и мифах о сотворении человека.
В данной статье мы рассмотрим основные ипостаси куклы в традиционном русском свадебном обряде — чрезвычайно разнообразном и генетически неоднородном, имеющем на различных территориях проживания русских разные этнокультурные корни. Отсюда огромное разнообразие форм и представленных в нем функций куклы.
На большей части этнотерритории русских кукла выступала в качестве непременного атрибута девушки-невесты, а иногда и как часть её приданого, причём при игре с ней могла имитироваться подготовка к замужеству.
«Кышэли раньшэ были. Вот ыт кышэля крышка, и всё сложэна была: вот кукли постель, всё это, как утирки нарезана, всё ета, скатерьти. Всё эт приготовлено, вроде, было. Всё сделана — кукла сделана, припасёна всё была: ыдеялы, … вот этих, утирычкыв нарезали, тряпки, всё эта. Вот эта замуж выходила — всё эта кукла у меня в Спасове была. Иё на “куст” взяли, а потом оставили у жэниха, и жэниховы сродники и рострёпали, чай, куды»
(зап. в 2000 г. И.С. Слепцовой в с. Кирзять Сурского р-на Ульяновской обл. от Надежды Николаевны Каргиной, 1914 г.р. [СИС Ф2000-17Ульян., № 31])
«Чай, бывала, кукалки были. Мы и шыли йих, и всё сами. Всё вон. У миня была вот этыкий яшшык[большой]. Да. И там была и “нивеста”, там был и “жыних”. Да. Там и пастель была — всё была. Вот и играли…»
(зап. в 2000 г. И.А. Морозовым в с. Араповка Сурского р-на Ульяновской обл. от Зинаиды Тимофеевны Желудковой, 1917 г.р. [МИА 76оп:Ф2000-23Ульян., № 41])
В некоторых случаях это было связано с ранними браками.
Малолетние невесты порой везли к жениху вместе с сундуками с приданым и коробки с куклами, что стало основанием для многочисленных народных анекдотов, шуток-поддевок («у нёо жонка ишшо в куклы играёт») и частушек:
У меня на сарафане
Золотые буквы;
Ко мне сватались сваты,
А я играла в куклы.(зап. в 1996 г. И.А. Морозовым в с. Парфеньево Костромской обл. от Валентины Михайловны Смирновой, 1917 г.р. из д. Свателово Парфеньевского р-на [МИА 66оп:Ф1996-09Костр., № 78])
Формула:
«Наша невеста ещё в куклы играет!» — могла служить шуточной формой отказа при сватовстве
(зап. в 1996 г. И.А. Морозовым в д. Ложково Парфеньевского р-на Костромской обл. от Милитины Арсеньевны Парамоновой, 1908 г.р. из д. Старово [МИА 66оп:Ф1996-02Костр., № 65].
Корреспондент Тенишевского бюро И. Рождественский приводит рассказ одной 92-летней старухи, как её выдали замуж в 13 лет за 14-летнего парня и она «долго не понимала отношений между мужем и женой и, считая себя малолетней девушкой, по праздникам долго играла в доме мужа в куклы» [Рождественский 1899]
Хорошо иллюстрирует эту сторону традиционного отношения к куклам вспоминание, цитируемое Г.Л. Дайн.
«Моя бабушка Прасковья пошла замуж четырнадцати лет и кукол всех с собой забрала. Целую корзину этого добра привезла в дом жениха. И рассказывала потом, что свекор строго всем домашним наказал не доглядывать и не смеяться над молодой, когда она тихонько пряталась на чердак, чтобы поиграть в свои куклы. Потом их снова оттуда достали, уже для её детей»
(зап. Г.Л. Дайн в д. Щеколдино Любимского у. Ярославской губ. от Е.Л. Травниковой [Дайн 1981, 36])
Столь бережное отношение к детской игрушке глубоко мотивировано.
Известна примета, если девочка много играет в куклы, то «девок нарожает». “Кукольница, дак кукольница и будет”
Я говорю:
“Я кукольница и наносила пятерых дочек”…»
(зап. в 1997 г. И.С. Слепцовой в д. Красное Грязовецкого р-на Вологодской обл. от Анны Ивановны Мазиной, 1907 г.р. [СИС Ф1997-02Волог., № 124])
В этом контексте кукла оказывается не менее ценной частью наследства, чем прочее «добро» (одежда, скот).
Нередко куколки являлись элементом украшения свадебного экипажа.
«Када невесту берут, и на машыну ставют куклу ей падружки. И раньшы! На лашыдях. Раньшы вить на лашыдя-ах! И ей куклы брали, сшыты куклы, а всё равно брали. Куклы, пряма две куклы сшыты вот такие вот[” там каму. Рибитишкам атдадут. Вот у них, у жиниха, пабудим, патом идём дамой…»
(зап. в 2000 г. И.С. Слепцовой в с. Кирзять Сурского р-на Ульяновской обл. от Антонины Васильевны Кожаевой, 1928 г.р. и Куклевой Пелагеи Трофимовны, 1919 г.р. из с. Кадышево Карсунского р-на [СИС Ф2000-16Ульян., № 30-32])
Кукла нередко упоминается и в исполняющихся во время этого обряда приговорах и песнях:
На нашей елочке,
На золотой верховочке
Сидит кукла,
Она не смотрит в кут,
Она смотрит тут,
Где денежки кладут.
[Шаповалова, Лаврентьева 1985, 154]
Кукла соотносилась с самой невестой, о чем свидётельствовал и её наряд. В каждом селе существовали мастерицы, к которым при необходимости обращались с просьбой изготовить куклу. Наиболее искусно выполненные обрядовые куколки обычно хранились по многу лет, переходя со свадьбы на свадьбу.
«Да. Моя кукла, она ходила, чай, всё эта кукла пы сёлу, пы сёлу. Хто иё брать будут, бярёг, [потом] принёсут назад. Ишшо и я эту свою-т куклу, я иё ни ытдавала татем, низнатемним, низнакомыму… … Красива [была] кукла, интересна. Вот отцов эт дядя, он, бывала, покойный, скажэт матери нашэй: “Ну, кума, будит рукодельница! Из её рук ничёо не выбьецца!”…»
(зап. в 2000 г. И.С. Слепцовой от Надежды Николаевны Каргиной, 1914 г.р. из с. Кирзять Сурского р-на Ульяновской обл. [СИС Ф2000-17Ульян., № 31])
П.И. Миллионова и А.Н. Фокина демонстрируют изготовленную ими свадебную куколку [ЛА МИА, с. Ясачный Сызган Базарно-Сызганского р-на Ульяновской обл.]
В некоторых случаях кукла-«девья красота» употреблялась отдельно от свадебного деревца. «“Уряженная” бусами, лентами, серебрянными цепочками кукла движется на подносе по свадебному столу под приговор:
“Раздайся, народ, девья красота идёт ко столу дубовому, ко естьвам сахарным!”» [Материалы по свадьбе 1926, 142, 144]
В Вологодской обл. с «елочкой» обычно приносили куколку «зайчика» [см., например: По заветам старины 1997, 63, 64], которая изображала то невесту, то жениха — это видно и по сопровождавшим обряд приговорам, и по логике обряда.
«Вот так вот сделаэм из платка из носовоо “зайчика”. Вот. Ну, вот похожово на зайчика. И влипим эти, иговки вязовные ножками [=в качестве ножек] и поставим на таревку. И сделаэм как бы повышэ. А жоних довжэн этово зайца засыпать пряниками. Вот поднесёшь-то. Што я в этом участвовала, дак я этот стишок не забыла. Вот и подойдёшь ко столу: тут жоних, тут тысяцкой, тут свашки сидят — свахи. Вот им от и кланяессе стоишь:
— Здравствуйте, князь молодой,
Тысяцькой болшой,
Уж и свашки, свашэньки,
Полюбовные гостейки,
Нельзя ли к вашэму столу
Подойти, подступитисе,
Понижэ поклонитисе,
Повежливее побаяти?
Князь молодой,
Зайчиком поиграй,
Заюшка не ломай!
У нас заюшко простой, маленькой,
Воровой, лёгонькой,
На дубовой стов скоцив,
Лапку в масло обмоцив,
На другой поторопивсе —
Цють и весь не потопивсе.
Мы за зайчиком бежали,
Пенья, колоды ломали,(вар.: Пень о колоду ломали)
Все подолы оборвали,
Снаряжали, набашали,
К вам на свадьбу отряжали.Вот. Вот и жоних этово “зайчика” довжэн пряниками засыпать — вот на такой на болшой таревке. И от мы с девками, вот с молодухами эти преницьки роздилим и йидим. Это заработали…»
(зап. в 1992 г. И.А. Морозовым в д. Коротыгинская Вожегодского р-на Вологодской обл. от Анисьи Ивановны Петровой, 1911 г.р. [МИА 22:16а])
«“Заюшко” подносили. Дак вот все сядут тутока за стов — приедут по невесту-то. А невесты-то ешшо нет. Невесту зовливают ешшо переоболокацце. Дак вот другая девка идёт и подносит “заюшко”-то набашоный, с бусами, усажон на таревке, на шовковом полушавке. От и подносит:
Ножки с подходом,
Руцьки с приносом,
Голова с приклоном,
Езык с приговором.
— Здравствуйте, кнезья-бояри,
Все и поезжана,
Свашки и свашэньки,
Цины ли цэрковные
А гости полюбовные,
Льзя ли к вашому столу
Подойти, подступицце,
Низко поклоницце,
Поговорить, побаять повежливее?
Есть ли про нашово заюшко мистецько?
У нас заюшко не большой, не маленькой,
Воровой, лёгонькой,
На тарелоцьку скоцив,
Лапки в масло обмоцив,
Побежав, поторопивсе —
Цють и в грязь не обмоцивсе.
Мы за заюшком бежали,
Пенья-коренья ломали,
Руцьки оцепали,
Заюшко поймали,
На торелоцьку посадили,
Пред молодово кнезя подошли,
Под Ивана Олександровиця:
— На, на заюшко погледи
Да зо заюшко заплати
Миллионов шесть,
Нет дак и восемь,
Наши девушки не бросят.Да вот “заюшко” этово возьмут — ранше полавки-ти были — полавошников положат, этово “заюшку” на полавошник поставят. Которая “заюшко” подносила, эта подойдёт, жониха за уши зафатит, крест-на-крёст поцелует, “заюшка” и снимаат. От по всему “поезду” и носят, поезжана и кладут на “заюшка” деньги… Он [=жених] подаёт тебе “заюшка”, ты кажному и подносишь заюшко. А на “заюшка” деньги кладут… [Потом] “заюшко” девки забирают — домой понесли…»
(зап. в 1992 г. И.А. Морозовым в д. Сорогинская Вожегодского р-на Вологодской обл. от Надежды Фроловны Скороходовой, 1906 г.р. из д. Сендинская [МИА 22:49, 49об.])
Конструкция «зайчика» существенно варьировалась даже в пределах одной местности. Это могла быть куколка из тряпок, набитая куделью или обвернутая ватой, свернутый особым способом платок или кусок заячьей шкурки, иногда деревянная фигурка. Особо отмечаются украшения из бус, бисера, пуговиц.
«Девки на девишнике “зайцика” носят. Тебе стакан пива нальют и поют: “Нам сказали, што Иванушко богатый”. Невеста нальёт стакан пива, ты кладёшь на “заюшку” деньги. [Он] весь бусеринами убашон светлыми, вместо глаз красные пуговици, хвостик белой, сам “заюшко” зелёный. Надо, штобы ево заклали деньгами…»
(зап. в 1992 г. И.А. Морозовым в д. Пантелеевская Вожегодского р-на Вологодской обл. от Василия Александровича Сошина, 1907 г.р. [МИА 22:40])
В Костромской и Ярославской обл. такого рода куколку изготавливали из платка: «Какую-нибудь куколку али зайчика, али собачку, али кошечку из носового платка (сделают — Соб.) и валяют (её на стол — Соб.) — не жениху, а поезжанам. Песню поют и валяют. А за эти куколки кто деньги, кто чего давали…» [Ветлужская сторона 1996, 101, д. Балаболиха Шарьинского р-на Костромской обл.]
В Пошехонском р-не Ярославской обл. «“зайчика” кидали в сварьбу. Сварьба когда бываэт, тамотки роспишуцца, обвенчаюцца. Когда “поезд” — от венца приехали, вошли в дом, сели за стол. Вот и кидают “зайчика” бабы — ну и не гости, а прихожии, как какии “гледяшшыи” все тут. И “зайчика” и выносят у йих. … Наредят зайчика, из носовика сделают и бросят жениху. Вот такии два ушка, вот такой он маленькёй бывав вот такой. Вот ево и бросят: “Зайчик белой прибежав!” Вот и выкупаэт там жених зайчика. А то к гостям кинут “зайчика” этова. Всякие причудья были ведь! … Кричали как-то: “Жених с невестой, — как-то, — зайчика не выкупите, дак житья не будёт хорошева!” Вот и жених выкупав, там давав подарок. Денёг скольки, ли чево ли этим, “гледящим” в “зайчика” завязывали. А “зайчик” обратно бросали. А потом и гостям зачнут кидать. И насбирают, потом и… “Зайчика”-то, бывало, ждала…»
(зап. в 1998 г. И.А. Морозовым в д. Займа Пошехонского р-на Ярославской обл. от Екатерины Александровны Пушкаревой, 1924 г.р. [МИА 71оп: Ф1998-46Яр., № 21, 22])
С «зайчиком» могло быть связано обрядовое бесчинство, пародировавшее соответствующий обряд: если хотели посмеяться над молодыми или были недовольны угощением для «посторонних», бросали на стол свернутый в виде «зайчика» платок, который набивали нечистотами.
«Нашой матери кинували вон чево! Оне нагадят, нагадят в платок да и кинут. Вот этот “зайчик” завярнут да и прямо на стол…»
(зап. в 1998 г. И.А. Морозовым в д. Берендяки Пошехонского р-на Ярославской обл. от Анны Федоровны Никифоровой, 1919 г.р. из д. Волоково [МИА 71оп:Ф1998-47Яросл., № 38])
Эта вещь маркировала очень важный этап жизненного пути большинства рассказчиц (среди изготовительниц этих куколок встречаются, правда, и старые девы), поэтому описания «зайчика» обычно очень эмоциональны.
«“Зайцика подносили” на тарелоцьке. “Зайцик” небольшой — от такой (»15-20 см. — Соб.) ростиком. На ём бусы, платок шовковой, лентоцьку в волосы шовковую, зеркальце и колецько… Ёво делали из тряпоцёк. Всё сошьёшь из тряпоцёк-то да, да ишчо ватки тут на ёво наложышь, да бус, да всёво, ох! Тут ватки напехаём в ёво да зашьём, да цетыре ножки, да и ушки, да и глазки — тожо всё из тряпоцёк, токо штобы подходяцие, красивенькие. И носик, и ротик, и хвостик из ваты, всё одинако, белоё, да, ой, добр був!… Как на ём бус всяких — да ой, как золотой весь заюшка! Да до цево красивой!..»
(зап. в 1992 г. И.А. Морозовым в д. Отрадное Вожегодского р-на Вологодской обл. от Марии Федоровны Ромашовой, 1910 г.р. из д. Куровская [МИА 22:6, 6об.])
Свадебные куклы казаков-некрасовцев [Живая старина 1995, № 2, 1-я страница обложки, п. Кумская Долина Ставропольского края, фото Ю.Ф. Лунькова].
Как и другие свадебные атрибуты, «заюшку» использовали многократно, передавая своим подругам и родственницам:
«Этот “заюшко” и есть, не тирели…»
(зап. в 1992 г. И.А. Морозовым в д. Сорогинская Вожегодского р-на Вологодской обл. от Надежды Фроловны Скороходовой, 1906 г.р., род. из д. Сендинская и Елизаветы Васильевны Шагаловой, 1918 г.р., род. из д. Якушевская того же р-на, прож. в д. Дорковская; [МИА 22:49, 49об.])
Эта куколка являлась своеобразной семейной или личной реликвией, напоминавшей о важном событии, поэтому рассказы об её утрате обычно экспрессивны и личностно окрашены, как бывает в случаях, когда речь идёт о ценностно очень важных для человека вещах: подаренном матерью «рушнике», венчальной иконе, посмертной «обряде» и т.п.
«А как же, хранили — такой красивой! Он у меня до-овго хранивсе со свадьбы! Потом не знаю — одной отдала подруге, свадьба тожо у йиё. Вот хоть, примерно, у меня свадьба прошла, я ево убрала. А потом пришла подруга: “Дай, я принесу! Дай да дай!” Я и подала. Унесла да унесла. А потом говорю: “Куда девали?” — “Да вот ешчо той отдала!” Да той, да другой, усе таскали, таскали, совсем и умазали. Долго жалела тово “заюшка”…»
(зап. в 1992 г. И.А. Морозовым в д. Отрадное Вожегодского р-на Вологодской обл. от Марии Федоровны Ромашовой, 1910 г.р. из д. Куровская [МИА 22:6, 6об.])
Кукла могла использоваться как предмет-посредник, своеобразный медиатор между женихом и невестой, а также их родами (родней). В некоторых случаях она предназначалась для одного из молодожёнов, символизируя его знаковые функции в обряде: мужскую потенцию жениха или способность к деторождению невесты.
Так, в Ветлужском уезде Костромской губ. перед отъездом молодых к венцу «невеста причитает, а девушки в это время смешат жениха: делают солдатика или зайчика и ставят перед ним. Посмеются, девки уходят на волю и там пляшут под песню “» [Кузнецов 1899, 534]
В некоторых регионах на свадебном деревце помещали несколько кукол, которые, по-видимому, символически обозначали всю девичью группу, в которую входила невеста. Так, в Орловской губ. утром в день свадьбы жених обходил родню, созывая её на гулянку.
«Родня собирается постепенно. Каждый приходящий из родных приносит хлеб-соль. Кто-нибудь приносит “ветку”. Это сосновая ветка о шести концах, вся убранная куколками, завеской, бусами. У средней куклы под сарафаном подвязан колокольчик, из-под завески торчит рушник. “Ветка” служит украшением свадебного стола. Когда едут к венцу, её берут с собою и помахивают ею в воздухе. Колокольчик звенит — душу веселит. Чем свадьба богаче, тем “веток” больше” Эт бумага всякаа как вон куритильна. Вот иё и нарезают так тонинька, и иё нарежут вот так вот, лентычку-ту, зубцами. Она, ета, и растопырицца. И вот иё ею обкручают этый все эти ветки. Вот кажнюю ветычку и обвивают. Все ветки, все ветычки обкручивают иё разными: там и красны, зилёны, чёрны, белыи — всякии. И делали куколки всякии — наделают ды вешают. Всякии сделыют этих шоб куклав-та. Вот и делыли с гармошкими с этими сделыными из грамытык. Вот. Куколки сделают и делают робятки вон гармошки — из бумаги-ти… И вот и нарядют, и коли вота приедут за невестай-та, этыт “репей”-т прадают девки-те. Прадают ёо, выкупать нада. Жених выкупат. Вот просют де-еньги: “Бери вот выкупай — девичья краса!” И вот он выкупат. А как уш понёсут, ёво хто как попало ломают визьде. Все подруги эти, хто попало тут, хто есть и ломают. Всё, “девичью красу” всю сломают!»
(зап. в 2000 г. И.А. Морозовым в д. Русская Хомутерь Базарно-Сызганского р-на Ульяновской обл. от Анастасии Ивановны Потаповой, 1916 г.р. [МИА 74оп:Ф1999-06Ульян., № 36])
Фигурки молодых на свадебном деревце обычно символизировали их союз: это подчеркивалось тем, что куколки держались за руки, их связывали вместе и т.п.
В Егорьевском у. перед отъездом к венцу перед молодыми «на стол ставют две пустыя бутылки, вставляют в них па свецки и нарежают их куклами, напаминающими мущину и женщину, связывают вмести и свецки зажигают, атцаво в избе делыиццы-ть душно, но избежать нельзя, в этам састаит будущая сцястья маладых» [Диалектологические материалы 1920, 76-85, с. Леки]
Очень часто маленькие куколки украшали свадебный каравай даже в отсутствие свадебного деревца.
«Из теста накатают вот тоненькии [жгутики] и нарежали тестам. И калечки, и дажэ и челавека ставили — наделают из теста, да. Ни знаю, для чаво ет делали, ни знаю. Ну и зажыгали свечки на этим, на пираге — таварог там всё делали, клали. Вот накатают картошкыв и твырагу накрошуть в нево, на эт накладуть. Пакроють сверьху апять тестам, рассучут и вот апять сверьху нарежают всем…»
(зап. в 1999 г. И.А. Морозовым в д. Малая Борисовка Инзенского р-на Ульяновской обл. от Тимофея Афанасьевича Лобанова, 1918 г.р. [МИА 75оп:Ф1999-25Ульян., № 20]).
Обычно это были фигурки из теста, изображавшие молодых, держащихся за руки
(зап. в 1999 г. И.А. Морозовым в с. Ясачный Сызган Базарно-Сызганского р-на Ульяновской обл. от Пелагеи Ивановны Миллионовой, 1916 г.р. [МИА 74оп:Ф1999-21Ульян., № 30, 32, 33])
В Ростовском у. Ярославской губ. торговки изготавливали специально для крестьянских свадеб «пряницы» — огромный пряник, украшенный фольгой, деревьями, цветами и куклами из теста [Ушаков 1904, 161]. В славившемся гончарными промыслами селе Ясачный Сызган фигурки «жениха» и «невесты» изготавливались из необожженной глины и устанавливались у основания «курника» (зап. в 1999 г. И.А. Морозовым в с. Ясачный Сызган Базарно-Сызганского р-на Ульяновской обл. от Анастасии Ивановны Крайновой, 1929 г.р. [МИА 74оп:Ф1999-10Ульян., № 58, 61]).
Как вещь, заменявшая в ряде обрядовых ситуаций невесту, кукла употреблялась и при сватовстве. При этом использовался образ «свадебного деревца».
Так, в Череповецком р-не Вологодской обл. «если жениху отказывали и сваты возвращались ни с чем, наступали самые неприятные для жениха дни. В первую же ночь девушки своей деревни ставили перед “лазейкой” (дверь, ведущая с крыльца в сени) высокую жердь, к которой привешивали соломенную куклу с льняными волосами, одетую в тряпье. Жениху ставили перед дверью столько жердей, сколько отказов он получил при сватовстве. Иногда жердь не ставилась, а куклу привязывали к скобе “лазейки”»
(зап. в д. Второй Большой Двор Яргомыжского с/с [Супинский 1948, 40])
Поскольку как некий аналог невесты, её двойник, кукла часто ассоциировалась с выкупом невесты или места для нее, так мог называться персонаж ряжения, участвовавший в этом эпизоде свадебного обряда. Например, в Мордвиновской волости перед отъездом к венцу дружка собирал деньги «к озолочению будущих молодых».
«По окончании денежного сбора, дружка подводит жениха и невесту за руку к столу, за который ещё заранее садится наряженная “кукла” — кто-нибудь из родных невесты — и ковыряет лапоть или шьёт без узла, не уступая места будущим молодым до тех пор, пока ей не дадут денег. Чтобы выкупить место, дружка берёт ковш квасу, кладет на дно оного грош и копейку и, поднося “кукле”, говорит:
Попей-ко, попей-ко,
На дне-то найдешь копейку,
А побольше попьёшь,
Ещё грош найдешь!Выпив квасу и взяв из ковша деньги, “кукла” уступает свое место жениху и невесте, которые усаживаются в самый перед, положив под себя баранью шубу» [Гороховский 1898, 18]. Семантика названия «кукла» в данном случае очень многозначна. Оно ассоциируется как с ряжением (кукольник ‘ряженый в Архангельской губ.’), так и с подменой, чем-либо не настоящим (кукольный ‘фальшивый — о деньгах’, Владимирская губ.) [СРНГ 1980, 43]
В качестве обрядового аналога невесты куколка выступала и в эпизоде «выставления заставы» на пути жениха к невесте (ср. название «зайца закинуть» для «заставы» в с. Пятницкое Мосальского у.: Ведерникова 1997, 103). Соломенную куклу размером до сорока сантиметров, изображавшую «девушку в платочке» и сарафане из «какоо-то платна» ставили на стол посреди дороги.
«Когда вот йидёт жоних за невестой, дак сделают на “заставе” куклу… … А тут на “ стол ли чево ли вынесут да тут на столе поставят. … Нависят вот через дорогу полотенце, вот и жоних йидёт, вот и останавливают, покупают. Хто “заставу” делаэт, тот покупаэт вино, наливает, а ёму деньги дарят… … Жоних вино пьёт …, ёго угошчают, а ён кидаёт деньги на торелку. А куковка на “ тут и останецце… … Ну, это уш которы богаты жонихи сделают, а бедным ничёо ни делают”. Кукле делали “лицо” из бумаги. “Дак маленько тут было на бумаге нарисовано: и глаза, и рот — всё, всё!..»
(зап. в 1999 г. И.А. Морозовым в д. Мостовая Каргопольского р-на Архангельской обл. от Прасковьи Кирилловны Соболевой, 1908 г.р. [МИА 73оп:Ф1999-27Арх., № 65])
Еще один эпизод свадебного обряда, в котором активно использовалась кукла, — взаимное одаривание молодожёнов и их родственников («дары дарить», «на сыру стоять», «сыр-каравай», «на поклон класть» и т.д.). В более старых версиях обряда это были, как правило, куколки из тряпок или корнеплодов, в более новых — крошечные покупные куколки — «голыши».
«Хто хочить падарак падарить, если дениг нету, адну какуй-нить кукылку крохатную паложуть, а завернуть кучку бумаги. И будуть разварачивать, разварачивать, разварачивать — всё пыдарак тот-та разварачивыють. В канце-канцов такай-та вот крохатныя кукалка…» (зап. в 1999 г. И.А. Морозовым в г. Болхов Орловской обл. от Зинаиды Петровны Анисимовой, 1934 г.р. [МИА 47оп:Ф1999-01Орл., № 49])
«Хто невесте дарит? Хто можот: племенница какая ли, сестрёнка [=двоюродная сестра] ли, сестра ли — экие всё, свои. Свои. Дак покупныё токо делали. Наряжали: платок красивой накидали. Ну. Как будто, как кукла — кукла. Ковды за стол сядут, принесли — и всё. Чё? Вить она небольшая, дак. … Товда дарили, штё это она замуж выходит, и на свадьбе дарили как робёнка — эт кукла. … Это уж всё давно. Ишо я девкой была, а я рано вышла замуж. У нас тятя пожылой был, дак. Я одна, дак. Как “домовика” [мужа] брали — домой…»
(зап. в 2000 г. И.С. Слепцовой в д. Ивановский Починок Великоустюгского р-на Вологодской обл. от Прасковьи Федоровны Амосовой, 1904 г.р. [СИС Ф2000-08Волог., № 30])
Наиболее распространенная символика преподносимых молодожёнам куколок — это их будущие «ребятишки» («детки», «робёночек»).
«Эт сыр-каравай — вот тада маладых прыздравляють. Эт уш все идуть — сперва с яво стараны идуть, эт на сыр-каравай дають. Патом с ие стараны идуть. Ет уш йим там дають деньги. Деньги. Хто там матирьялу, хто вищами там (хто платьем, хто рубашкай), хто диньгами. Вот тут вот и пригаваривають йим: “Штоб вы адин аднаво любили, жилели, жили мирна, дружна. Сор мититя, а на улицу ни вынаситя, штобы люди-та [не знали] — штоб он, сор-т был в избе, а слух-та ни визьде”. Вот так вот… Ну уш жалають там: “Вот вам, — дають кагда деньги-т, — вот на рибятишкых, вот нам на житье, на бытье, и для рибятишычкыв вот вам!” Куклу кагда припаднясуть, вот йим дарять и пригаваривають… Вот тут хто есть чудной, то он — там все ды упаду!»
(зап. в 1993 г. И.А. Морозовым в с. Борки Шацкого р-на Рязанской обл. от Екатерины Ивановны Савостиной, 1913 г.р. [МИА 39:26об.])
Именно символикой деторождения, видимо, мотивируется тот факт, что куклу обычно дарят невесте.
“Покупают-то какии дак, такую сделают куклу и вот невесте-то и подарят. Невесте-то и подарят эту куклу-то. И теперь, навэрна, есть уж эта…»
(зап. в 1999 г. И.А. Морозовым в с. Красная Сосна Базарно-Сызганского р-на Ульяновской обл. от Анастасии Яковлевны Тихоновой, 1930 г.р. [МИА 75оп:Ф1999-25Ульян., № 53])
В Вашкинском р-не Вологодской обл. церемония одаривания называлась «куколку подавать», «куколку приносить».
«Там сделают от парняка, куколку какуу-нибудь сделают — настояшшаа кукла (там набасят иё — как делают куклы вот игрушечные-то, из магазина), придут вот, принесут. Вот там им подают, што вот што: “Вам надо таких-то вот родить-то всё!” Што вот, вроди: “Я вот в такуу далину ехала, да вот насилу дождалася, да вот и мне подарили, дали, ак вот наа вам отдать!” Наздобяцце так, наздобяце в такоо платьё (к)акоо-нибудь такоо вот широкоо, большоо ли, прийидёт и роскланяецце, и молодым подаваэт тода»
(зап. в 1994 г. И.А. Морозовым в д. Мытчиково Вашкинского р-на Вологодской обл. от Елены Петровны Христофоровой, 1912 г.р. из д. Артово [МИА 24:24об.])
«На второй день свадобляна, свои-то, кто на свадьбе был, подносили куколку. Сделают куклу. Там имя дают. Потом заста(в)ят невесту — газет навертят, а куколка и вся вото какая [=маленькая]! — это невеста и разбираёт, потом жониху подаваёт. Жоних берёт, цолуёт эту куколку (наперед-то невеста, а потом жоних)Соб.), а тамо-ка заплетут косу. Ну а сверху там платочик. Вот это у нас бывало… Это уш сватья делаэт, сватья, которая сватаэт. Та уш и дарит. Раньше вить рукодельницы были, типерь ницё ни делают Соб.) закрытая полотенцем ли чем ли. Просто так полотенцё накинено вышитоё, вот так раздилено (на груди; небольшое полотенце, соразмерное кукле, накидывалось ей на голову и спускалось по груди — Соб.). И дают: “Вот вам приплод!” — жениху с невестой, приплод. Вот иё и посадят тут в сутней угол тожо с собой, подадут йим. А потом оне пойдут, куклу унесут и всё. Куды иё девают? Можот тут же иё и бросят сразу, куды иё?..»
(зап. в 2000 г. И.С. Слепцовой в пос. Полдарса Великоустюгского р-на Вологодской обл. от Манефы Павловны Нечаевой, 1918 г.р. из д. Пожарище [СИС Ф2000-19Волог., № 31])
Как «пожелание молодым счастья и потомства» истолковывались преподносившиеся им куколки в терской станице Червленая. Три куколки, «изображающие собою казака в полной форме, казачку и маленькую куклу, как бы казачка-мальчишку», вывешивались во время свадебного стола на самом почетном месте — под образами [Малявкин 1891, 134].
Кукла как вешь, связанная идеей «парности» и двойничества, в той или иной мере воплощающая копию человека или его души, прекрасно передает ключевые цели свадебного обряда. Отсюда многочисленные парные фигурки, символизирующие как самих молодых, так и их будущее потомство. Их семантика отражается в названиях: «близняшки», «барин» и «барыня», «молодые» и т.п. Эти свадебные куколки изготавливали из лоскутков или выпекали, ими нередко украшали свадебный пирог или каравай. Чаще всего этот подарок сопровождался пожеланиями быстрого зачатия и многочисленного потомства.
«Кады дарять, на свадьби прям (дары там дарять ну от: каму рубаху, каму чаво), эт пякуть “жениха” и “нивесту”, “барина” и “барыню”. Вот тут прыздравляють, тут и дають ети кукылки-ты, штоб дети были… Пякуть из теста сваи, канешна, радня: хто дваяшкыв слепить, хто траяшкыв — все штоб чудно было…»
(зап. в 1994 г. И.А. Морозовым в с. Казачья Слобода Шацкого р-на Рязанской обл. от Варвары Ивановны Барановой, 1902 г.р. [МИА 40:27])
«Когда вечером — первой вечер дарят, когда на другой [день] дарят. Ак уш там кто чё придумат, тот то и дарит. И побрякушку, как для молодой, и сосочкю-пустышку, куколку. … И раньшэ делали, и раньшэ: куколка, а тут и пустышэчка. Иныэ ишо шутливы, дак и парочку сделают: “Это для вас двойнички-и! Перву ночку двойнички-и! Сын да дочь… ” Две куколки: одну шьют как парнечок, а другую девушкой. Снаредят, завёрнут в чё-нить пустушэчку тут и невесте подадут. А она роспечатыват. Увьют нитками: та-ак хорошо увьют, што долго распечатывать. А распечатат — и поглядеть не на што! Хоть похохочут…»
(зап. в 1996 г. И.А. Морозовым в д. Низкая Грива Павинского р-на Костромской обл. от Марии Николаевны Барановой, 1919 г.р. [МИА 69оп:Ф1996-24Костр., № 31, 32])
Ассоциативная связь свадебных куколок с потомством и плодовитостью молодожёнов, в первую очередь невесты, могла порождать и иные интерпретации. Например, в Поволжье куколка, преподнесенная невесте во время обычая одаривания («на поклон класть»), иногда воспринималась как знак её «нечестности».
По старым обычаям «эт ни положына, куклу-ту. Если куклу-ту исделают, значит в положэнии девка выходит. Это ужэ упрёк какой-т!..»
(зап. в 1999 г. И.А. Морозовым в с. Красная Сосна Базарно-Сызганского р-на Ульяновской обл. от Анастасии Яковлевны Тихоновой, 1930 г.р. [МИА 75оп:Ф1999-25Ульян., № 53])
Впоследствии эта обрядовая куколка обычно доставалась детям.
«Ковды за стол [после венчанья невеста] седет, товды дарили. Да. Это подружки. Подружки, конешно. Из тряпочёк, дак из тряпочёк побольшы делали, гли-ко. Да. Поукуратней, покрасивее»
(зап. 2000 г. И.С. Слепцовой в д. Ивановский Починок Великоустюгского р-на Вологодской обл. от Прасковьи Федоровны Амосовой, 1904 г.р. [СИС Ф2000-05Волог., № 88-89])
В некоторых случаях куколка предназначалась строго определенным лицам, например, младшей сестре жениха.
«На “куст” на самую вершынку привязывали куклу. Вот. А утрам, значит, иё родные ёво [=куклу] снимают, атдают, например, самый маленькый золовке в подарык — девычки дарют…»
(зап. в 2000 г. И.С. Слепцовой в с. Кирзять Сурского р-на Ульяновской обл. от Надежды Николаевны Каргиной, 1914 г.р. [СИС Ф2000-17Ульян., № 19, 21, 22])
Аналогична семантика свадебных куколок и при одаривании других участников обряда. Так, в Шацком р-не Рязанской обл. обычай дарить стряпухе «карман» с куклой был известен в большинстве сел, расположенных на берегах р. Цны. Старая обрядовая символика этой детали женской одежды могла, по-видимому, вызывать ассоциации с женским органом.
«Куклу на карман, ну эта куфарки дають — вроди как главная, щоб какая пависилее щоб была… Проста такую, всю, из матирияла сашьють, там платью всяку харошу, там иё разрисують, эта тожи»
(зап. в 1995 г. И.С. Слепцовой в с. Польное Ялтуново Шацкого р-на Рязанской обл. от Карасёвой Домны Яковлевны, 1914 г.р. [СИС 18:44об.])
Куколка использовалась при шуточной пляске стряпухи и в некоторых случаях отождествлялась с ней самой или с невестой.
В с. Польное Ялтуново на вечеринке «карманы, сашьють всем сваим гастям, хто паздравляить, — им дають (во время “сыр-каравая” — Соб.). В карман паложуть с пяток канфеткыв. Паздравять, а ей карман. А стряпухи — куклу пришьють к карману, этай дають с куклаю. Патаму шта ана стряпаить, кухарка. Там такую разукрасють! Разукрасють иё и навьють ей кудрюшки, (как невесте — Соб.). От ана, када палучить, всем гастям и паказваить: “Вот, сматритя, какова у миня барыня! Вот какая у миня куфарачка!” Ну, эт с причудыми». Шляпку кукле делали из тряпки, с полями — «как барыня была»
(зап. в 1995 г. И.С. Слепцовой в с. Польное Ялтуново Шацкого р-на Рязанской обл. от Евдокии Ивановны Маликовой, 1918 г.р. [СИС 18:67об.])
В некоторых вариантах возникает мотив «волшебной помощницы», известный по волшебным сказкам.
«Стряпухе куклу давали. Эта ей памощница: “Вот у миня какая памощница, я бы сама ничё ни сделала!”»
(зап. в 1995 г. И.С. Слепцовой в с. Конобеево Шацкого р-на Рязанской обл. от МАС, 1911 г.р. [СИС 19:52])
Пляска стряпухи, которая использовала при этом подаренную ей невестой куклу, была важным эпизодом свадебного пира.
В с. Польное Ялтуново «с ней пляшить, висилицца, играить, да той пары дапляшицца — упадёть, хлыщицца»
(зап. в 1995 г. И.С. Слепцовой в с. Польное Ялтуново Шацкого р-на Рязанской обл. от Евдокии Ивановны Маликовой, 1918 г.р. [СИС 18:67об.])
Этот эпизод обычно приурочивался к началу или концу свадебного пира (к «сыр-караваю») — в зависимости от того, когда стряпухе преподносили «карман» с куклой. В д. Токарево именно пляска стряпухи служила сигналом к началу свадебного застолья.
Атмосфера второго дня свадьбы, насыщенная эротизмом, предполагает и соответствующую символику употребляемых при этом кукол. При этом часто обыгрывается мотив внебрачного потомства, ребёнка или иного «быстрого приплода», появляющегося уже после первой ночи.
В Северном Прикамье утром второго дня «молодоженов, подняв с постели, затаскивали в баню, протопленную вениками, где их ждали гости. В углу бани сидел мужик, наряженный свахой (с покрытой платком или одеялом головой), и качал на руках куклу, запеленутую в тряпки (или полено). При этом он исполнял колыбельную “по-матерному”…
После появления молодых он говорил:
“Молодые всю ночь целовались-миловались, им жарко было, а ребеночек у них замерз! Надо ребеночка попарить и имячко ему дать”. Затем мужик накидывал на себя, словно ризу, одеяло, бросал куклу в банный тазик, ходил вокруг него, размахивая “кадилом” (лапоть или рукомойник с тлеющим куриным пометом или лошадиным навозом). Одновременно “поп” пел пародийную молитву с припевом “Алихуя, алихуя!” Таким образом куклу “крестили” и давали ей имя: “Ебишка”, “Скороёбишка”, “Ивашка”. Напоследок всех присутствующих обрызгивали водой с пеленок»
(зап. в 1986 г. К. Э. Шумовым в д. Усть-Уролка Чердынского р-на Пермской обл. от П. Д. Зарубина, 1904 г.р., и Н. И. Шаламова, 1911 г.р. [Шумов, Черных 1996, 175-177])
В других вариантах свадьбы это может быть кукла или полено, обозначающие какую-либо домашнюю живность (например, «телка») [ШЭС 2001, 121]. В различных инсценировках второго дня часто фигурировали кукла или чучело. Например, в с. Чаадаевка Ульяновской обл. изготавливали куклу женщины из полена и ходили с ней по домам, выпрашивая угощение (зап. в 1999 г. И.А. Морозовым в с. Базарный Сызган Ульяновской обл. от Прасковьи Дмитриевны Власовой, 1914 г.р. из с. Чаадаевка Базарно-Сызганского р-на [МИА 74оп:Ф1999-24Ульян., № 36]).
Часто украшался фигурками животных и птиц, представлявшими собой разновидность фигурного печенья, свадебный каравай. На юге Рязанской обл. наряду с птичками («пичушками») каравай нередко украшали человеческими фигурками — куколками, изображавшими местных персонажей ряжения на святки и на второй день свадьбы: «жених» и «невеста», «барин» и «барыня», «пастух», «русалка».
«Ну, как жы ни ставили кукалки-ты? Миня уш атдавали, куклу-т пикли нибальшуя — с ладонь. … Из теста, канешна!.. Я сама ни знаю, как ани там иё сделыли, а сделыли куклу и пылажили иё на стол, на тарелку. … Да. Ну, вроди бы для смеху сделыють иё, паложуть…»
(зап. в 1997 г. И.А. Морозовым в с. Парсаты Шацкого р-на Рязанской обл. от Марии Дмитриевны Конышевой, 1930 г.р. [МИА 46оп:Ф1997-30 Ряз., № 49])
«На первый день, когда отгуляют, когда “сыр-каравай”, то “пичужки” втыкают в круглый пирог и вместе с ними две куколки — мужскую и женскую фигурки. Выносит пирог женихова сваха: “Счас сыр-коровай будет!” Подносит к молодым, а все тем временем хватают “пичужек”. Сваха наливает две рюмки, подносит по очереди гостям и говорит: “Сыр примите, а блюдечко озолотите!” Гости выпивают и кладут подарок, а молодые целуются. Пирог потом съедают, а с пичужками пляшут на второй день. Куколок после отдадут кому-нибудь из детей»
(зап. в 1997 г. И.С. Слепцовой в с. Черная Слобода Шацкого р-на Рязанской обл. от Полины Андреевны Стрельниковой, 1927 г.р. [СИС 14:13])
В Кировской обл. «разгонный пирог» с воткнутыми в его верхнюю корочку елочками и разными фигурками подавали перед отъездом молодых к венцу. причём «этот пирог должен весь съесть дружка», после чего свадебный поезд сразу же отправлялся в церковь [Поздеев 1998, 325]. В Юрьевском у. Владимирской губ. в свадебный каравай («куличку» или «рощу») в виде плоской сдобной лепёшки, украшенной различными фигурами из теста, втыкали деревянные палочки различной длины, обвитые разноцветной бумагой.
Лепешка изображала «землю», а палочки — деревья и кусты. Под кустами помещали склеенный из бумаги домик, а в него сделанных из бумаги и тряпочек кукол, изображавших «лесничего» с семейством. Кукла «лесничего» держала в руках дощечку с распоряжением о продаже «леса». После свадебного застолья начиналась церемония продажи «леса» и «земли», сопровождавшаяся песнями и шутками.
Каждое проданное «дерево» вытаскивали из «земли» под звуки «дубинушки»:
«Вот у нас свекор-то богатый, гребет денежки лопатой! Эй, дубинушка, ухнем!»
После распродажи «леса» жених должен был выкупить «землю», после чего невеста разламывала лепёшку на куски и раздавала всем присутствующим [Харузина 1914, 179-181].
Характерен мотив ритуальной борьбы за фигурки на свадебном каравае или пироге между гостями со стороны жениха и со стороны невесты и последующее одаривание ими детей, по-видимому, использовавших их во время кукольных игр в свадьбу. ушкых втыкали.
Ну, вот лучинка и иё — тада видь в магазиных бумага разна прадавалась “каравай” — Соб.). И вот этыт пирог весь утыквали этими вот лучинычкыми. А тут ищё шили куклы — вродь “жиниха” и “нивесту”. Из тряпкав сашьёть и кырандашом глаза ей нарисуить, нос, рот. И штаны йиму — жиниха-т сделають в штанах! Эт в центре [“каравая” ставили]… И вот йих схватывали как-та, схватывали эти вот самыи, пичужки, с этава, с каравая, радня и жиниха, и нивесты. Эт пачти што как расхадицца. Сибе куда-нить там, в волысы куды ваткнуть и пляшуть. И эт старались схватить: “жиниха” старались схватить нивестина радня, а “барыню”-ту — эт женихова радня. Ну, вот эт схватить, у кого»
(зап. 1994 г. И.А. Морозовым в с. Черная Слобода Шацкого р-на Рязанской обл. от Акулины Анисимовны Рожковой, 1907 г.р., и Прасковьи Григорьевны Секачевой, 1916 г.р. [МИА 43:21-21об.])
«Пичушки» и куколки в рязанских версиях обряда функционально соответствуют свадебному деревцу, которое нередко устанавливалось в центре каравая и вокруг которого также разыгрывались различные состязания с участием родственников молодых. Так, в Поволжье крёстные жениха и невесты состязались, кто перетащит на свою сторону свадебное деревце-«березку», воткнутое в каравай-«курник».
«Вот “курник” — на второй день нарежут вот такими вот [кусочками] и вот ёо, значит, падают на передний стол. Пададут и сразу в эт пирог втыкают берёзку — нарядют цвяточками, тряпачками такими цветными вот. И иё воткнут в пирог, в “курник”. Да. Втыкают эт ветычку — эта крёстная и крёстны. И жэниха, и невесты. Привяжут две нитки. Вот за один конец крёстны невестины, а за другой жениховы. И вот они держут. Вот они эт розделют нитычки: одну в один конец, другую в другую — и вот запевают уш песню. Вот:
“В поли берёзынька стояла, / Во поли кудрявая стояла, / Люли, люли стояла, / Люли, люли стояла. / Некаму бирёзу заломати, / Некаму кудряву заломати… ” И вот в эта время-та, как споют вот “заломати”, оне стараюцца: то та хрёсна, то другая дёрнуть-ты — кака быстрей дёрнит. Да — хто вперёд дернит. Тада, значит, та хрёстна пабедила: “Ну, наша пабедила!” Значит, если невестина хрёстна: “Ну-у, эта будит жэних подчиняцца нивести!”…»
(зап. в 1999 г. И.А. Морозовым в с. Верхняя Маза Радищевского р-на Ульяновской обл. от Зинаиды Степановны Огольцовой, 1919 г.р. [МИА 75оп:Ф1999-30Ульян., № 2-4])
Несколько иная символика характерна для куколок — свадебных «разгонщиков». Они в большей мере связаны с семантикой духов-попечителей рода, «родичей», «предков», что в большинстве региональных версий свадьбы были проявлялось в виде шествий и бесчинств ряженых на второй день свадьбы. Именно они символически завершали свадебный обряд в доме жениха, в первую очередь свадебное застолье.
В селах Федосово, Ялтуново Шацкого р-на Рязанской обл. и их окрестностях куклы из теста, тряпок, глины или даже из дерева величиной до полуметра могли выставляться на свадебный стол независимо от каравая. Они по многим признакам напоминали куклу, которую в других местах преподносили молодым во время «сыр-каравая» (обряда одаривания молодых), причём если тряпичной кукле шили специальный наряд, то у глиняных, деревянных куколок и фигурок из теста обычно выделялось лишь две детали: шляпа и кнут или метла в руках.
«Эта уш хто этим занимаицца. Эта бываить, примерна, такая висёлая-развиселая. Вот ана эту и састряпаить чилавечка тама. А нектрыи из глины делають, а некатрыи из теста делають. И вот он стаить, митлу»
(зап.1995 г. И.С. Слепцовой в с. Польное Ялтуново Шацкого р-на Рязанской обл. от Екатерины Семеновны Улиной, 1907 г.р. [СИС 19:29]).
В других случаях полуметровую куклу, изображавшую мужскую фигурку с кнутом в этом селе выпекали в четверг перед свадьбой, т.е. в тот же день, когда выпекался свадебный каравай.
«Такую “русалку” пикли из теста, с полметра. Яво из преснава теста уть, смажуть, щёб он был красивый, жолтый. Глазки так (ваткнуть крыжовничик), галава и всё. И шляпу сделають на галаву — всё из теста. И кнут — яво с кнутом и пякуть, так-т он ни удержицца. Всё эта испичать и блюдуть. Эт пякуть в читверьг на свадьбинной нидели. В читверьг испякуть, закроють яво, в утирычку чистую завярнуть и на печку с краюшку пасодють, и он и сидить, пакамесьть свадьба прайдеть. … Стаить кукла, и вот с кнутом. А эта, (если эту куклу — Соб.) ни пададуть, всю ночь сидять (На первый день — Соб.) свякры».
(зап. 1995 г. И.С. Слепцовой в с. Польное Ялтуново Шацкого р-на Рязанской обл. от Надежды Арсентьевны Мироновой, 1910 г.р. [СИС 16-16об.])
Разламывание и поедание гостями «русалки» также, по-видимому, сопровождались ритуальной борьбой «за лучший кусок».
Один из вариантов «разгонщика» в с. Польное Ялтуново внешне напоминал кукольный театр. Здесь полуметровую куклу показывали гостям из-за перегородки, отгораживающей кухню от комнаты, где происходило застолье.
«Ну, из тряпкых куклу вот такую сделають (бальшая, парядашна кукла) ом, и всё. Эт в первый, в первый день — наденуть вон иё, вон аттоль пакажуть. А ана с жычиный (т.е. с прутиком — Соб.) стаить — вродь разганяить. Пакажуть, а ани, гости-т: “Наверна надать нам расхадицца!” Вот и начнуть эту песню: “Ни пара ли нам, рибята, чужуй пиву пить, / Ни пара ли нам, рибята, сваей наварить?” Вот так — эт щоб ани скарей ушли…»
(зап. в 1995 г. И.А. Морозовым в с. Польное Ялтуново Шацкого р-на Рязанской обл. от Агафьи Алексеевны Кузякиной, 1908 г.р. из д. Токарево [МИА 43:Ф1995-07Ряз., № 11])
* * *
Итак, с точки зрения предметного кода свадебного обряда кукла является универсальной вещью-«персонификатором», наглядно демонстрирующей взаимодействия главных действующих лиц свадьбы и связанные с ними обрядовые смыслы.
С помощью этого предмета «выводятся наружу» культурные смыслы, определяющие внутреннее и внешнее перевоплощение основных персонажей свадьбы. Но в первую очередь это касается невесты как ключевого женского персонажа данного обряда, которому при помощи куклы транслируется важная информация по материнской (женской) линии: сохранение и поддержание плодородия, знаний и умений, связанных с «женской магией».
На фотографии 1978 года фрагмент свадьбы Валентины Семеновны и Виктора Алексеевича Моисеенковых и эрзянский свадебный пирог. Фото: Иван Потапкин
В этом смысле показательны зафиксированные в сказочном фольклоре куклы-помощницы, передававшиеся девушке-невесте матерью и помогавшие ей преодолеть опасности лиминального периода. В поздних версиях обряда сохраняется обычай передачи свадебных куколок девочкам-родственницам невесты, что, по-видимому, также должно было магически способствовать успешному замужеству и обеспечить высокую степень фертильности всех женщин «рода» (отсюда азартное соревнование за обладание свадебными куколками между представителями молодожёнов).
Ценность этого предмета продолжала осознаваться носительницами традиции вплоть до последнего времени, а пародийно-комические его употребления в рамках свадебного ряжения, символизировавшего присутствие на свадьбе «всего рода», в том числе духов-покровителей и «предков», лишь подчеркивали его высокую значимость и важный статус.
Литература:
Бернштам 1982 — Бернштам Т. А. Обряд «расставание с красотой» (к семантике некоторых элементов материальной культуры в восточнославянском свадебном обряде) // Сборник Музея антропологии и этнографии. Т. 38. Л., 1982. С. 43-66.
Ведерникова 1997 — Ведерникова Н.М. Фольклор Калужской губернии в записях и публикациях XIX — начала XX в.в. Вып. 1: Народные обряды и поэзия // Русская традиционная культура. Москва, 1997. №№ 4-5.
Ветлужская сторона 1996 — Ветлужская сторона. Фольклорный сборник / Сост. А.В. Кулагина. Вып. 2. Кострома, 1996.
Гороховский 1898 — Гороховский В. [Этнографические сведения о крестьянах Владимирской губ, Гороховского и Вязниковского уу.]. Свадьба, свадебные обряды. Занятия и обычаи жителей. 1898. // РЭМ. Ф. 7. Оп. 1. Д. 18.
Дайн 1981 — Дайн Г.Л. Русская народная игрушка. М., 1981.
Денисова 1995 — Денисова И.М. Вопросы изучения культа священного дерева у русских: материалы, семантика обрядов и образов народной культуры, гипотезы. М., 1995.
Диалектологические материалы 1920 — Диалектологические материалы, собранные В.И. Тростянским, И.С. Гришкиным и др. Подготовил к печати и снабдил примечаниями А.А. Шахматов // Сборник Отделения русского языка и словесности РАН. Т. 95. Пг., 1920. С. 1-158.
Иваменко 1905 — Иваменко Н.П. Сватанье (Орловской губернии) // Живая старина. 1905. Вып. 1-2. С. 107-140.
Карнаухова 1934 — Карнаухова И.В. Сказки и предания Северного края. М.; Л., 1934.
Кузнецов 1899 — Кузнецов Я. Свадьба в Хмелевицком приходе Ветлужского уезда, Костромской губернии // Живая старина. 1899. Вып. 4. С. 531-534.
Малявкин 1891 — Малявкин Г. Станица Червлёная, Кизлярского отдела Терской области // Этнографическое обозрение. 1891. Кн. 8. С. 113-136.
Материалы по свадьбе 1926 — Материалы по свадьбе и семейно-родовому строю народов СССР. Л., 1926.
Ончуков 1998 — Ончуков Н.Е. Северные сказки. СПб., 1998. Кн. 1.
По заветам старины 1997 — По заветам старины. Материалы традиционной народной культуры Вожегодского края / Сост. И.С. Попова, О.В. Смирнова, под. ред. А.М. Мехнецова. М., 1997.
Поздеев 1998 — Поздеев В.А. Свадебный обряд и его поэзия // Энциклопедия земли Вятской. Т. 8: Этнография, фольклор. Киров, 1998. С. 313-329.
Рождественский 1899 — Рождественский И. [Этнографические сведения о крестьянах Владимирской губ., Владимирского у., с. Семеновское]. Рукопись. 1899 г. // РЭМ. Ф. 7. Оп. 1. Д. 8.
СРНГ 1980 — Словарь русских народных говоров / Под ред. Ф.П. Филина. Вып. 16. Л., 1980.
Супинский 1948 — Супинский А.К. Обряд северно-русской свадьбы. 1948 г. // РО ИРЛИ. Р. 5. К. 148. П. 1. № 1.
Ушаков 1904 — Ушаков Д.Н. Сведения о некоторых поверьях и обычаях в Ростовском у. Ярославской губ., извлеченные из «Словаря ростовского говора» В. Волоцкого // Этнографическое обозрение. 1904. № 2. Кн. 61. С. 161-166.
Харузина 1914 — Харузина В.Н. Свадебное печенье «роща» // Этнографическое обозрение. 1914. № 3-4. С. 179-181.
Шаповалова 1984 — Шаповалова Г.Г. Культ дерева в русском свадебном обряде и свадебной лирике // Фольклор и этнография: У этнографических истоков фольклорных сюжетов и образов. Л., 1984. С. 179-186.
Шаповалова, Лаврентьева 1985 — Шаповалова Г.Г., Лаврентьева Л.С. Традиционные обряды и обрядовый фольклор русских Поволжья. Л., 1985.
Шумов, Черных 1996 — Шумов К. Э., Черных А. В. Беременность и роды в традиционной культуре русского населения Прикамья // Секс и эротика в русской традиционной культуре. М., 1996. С. 175-191.
ШЭС 2001 — Морозов И.А., Слепцова И.С., Гилярова Н.Н., Чижикова Л.Н. Рязанская традиционная культура первой половины XX века. Шацкий этнодиалектный словарь. Рязань, 2001. (Рязанский этнографический вестник. Вып. 28).
Сокращения:
МИА — Личный архив И.А. Морозова. Шифр в скобках состоит из номера полевой тетради и номера страницы. Для фонограмм (Ф) даны указания на год записи, номер кассеты и номер текста в ней.
РО ИРЛИ — рукописный отдел Института русской литературы (Пушкинский Дом).
РЭМ — Российский этнографический музей.
СИС — Личный архив И.С. Слепцовой.
