Уже почти два года идет грызня между мной и поклонниками Чернобога. Как уже говорилось в одной из статей, мне вполне симпатична языческая готика и я не имею ничего против тех, кто иногда путается и отождествляет с Чернобогом какое-либо известное божество.
Но когда мне ясно показывают, что я столкнулся с поклонением именно тому, про которого писали “Славянская” и “Миснейская” хроники, которого в русских сказках именуют Кощеем и Чертом, а в сербских – Трояном… Что здесь собрались слуги ТОГО САМОГО – Выродка и Пекленца, который подменял равновесие вселенной ее искажением… Тут от меня пощады дождаться сложно: люди знают КОМУ они кланяются и кого раболепно именуют “Хозяин”. У славян никогда не враждовали между собой по-настоящему ни день с ночью, ни жизнь со смертью, ни зима с летом. Чернобог, согласно легендам времен синкретизма, старался испортить творения Белобога, когда тот создавал землю. Чернобог покушался на солнце, заменяя циклы дня/ночи и зимы/лета эквивалентом ядерной ночи. Чернобог нарушал цикл жизни и смерти, поднимая покойников из могил уже упырями, стригами и прочей нежитью. Если судить по его нынешним служителям, то он и сейчас требует рабского поклонения, ибо довольно странно слышать от “сбросивших ярмо христианства родноверов” обращения типа “о, хозяин!”. Если смотреть на их дела, то ложь, подлог и трусость до сих пор считаются ими нормой. Доходит до воплей откровения, в которых эти люди выражают желание превратиться в нечисть, дабы “ночами летать с окровавленным ртом и пить кровь жидовскую за землю русскую”, либо же утверждают, что “свой черт лучше чужого бога” и “упыри также не зло, с ними можно мирно жить”.
Надевая личины людей, эта нежить всячески пропагандирует свой культ. По их словам, завистливый неудачник может считаться сотворцом вселенной, гнилой некромант – Навьим ковалем, добро и зло – относительными, а вся дрянь человечества, с которой призывали бороться русские сказки, становится необходимой для вселенной частью бытия, потому что ее творцу прималевали еще один лик – Черный. Впрочем, чаяния чернобожников можно понять: христианство тысячу лет пропагандировало рабство среди славянских народов, а потому ставшая привычной обстановка мало изменится. Всего лишь слабый хозяин, запрещавший пьянство, насилие и разврат сменится на хозяина сильного, который все это одобряет. Воистину – отличная приманка для рабов. А потом еще идут удивленные визги: “Почему родноверие в России не поднялось выше неформальской субкультуры?!” Да потому, что рабы не умеют ни творить, ни защищать. Их долг – ублажать хозяина.
Слабым местом Чернобожников являются свидетельства хронистов древности, дошедшие до наших дней сказки и апокрифы. Там однозначно показывается отрицательная роль Черного бога, рассказы о борьбе с ним и его слугами, о том, одной из базовых черт славянского менталитета была бескомпромиссная борьба со злом. Для предков свой черт был далеко не лучше чужого бога. Что делают чернобожнички? Замалчивают те первоисточники, в которых об их патроне говорится однозначно негативно. Приводят другие, в которых возможна двоякая трактовка и всячески давят на правильность своего толкования. Столкнувшись с более подкованным в вопросах истории оппонентом либо игнорируют его аргументы, либо спускаются на истерику по поводу “объявившегося врага русского народа”.
Впрочем, сейчас я предлагаю рассмотреть не столько самих чернобожничков, сколько три их основных аргумента.
1) У Рода – творца вселенной, два лика-аватара – Белобог и Чернобог.
Попросите у сказавшего эти слова предоставить вам хронику или старинное сказание, в котором ОДНОЗНАЧНО была бы сказана эта фраза. Гарантирую, что удивлены вы будете сильно: ваш оппонент начнет юлить, давать ссылки на второстепенные источники или верования других народов, на некую “логичность” собственной аксиомы, на авторитет неоязыческих “волхвов” и т.д. А вся суть в том, что НИ В ОДНОМ ИЗ ДОШЕДШЕМ ДО НАШИХ ВРЕМЕН ИСТОЧНИКЕ НЕ ГОВОРИТСЯ О ДВУХ ЛИКАХ ТВОРЦА ВСЕЛЕННОЙ, КОИМИ ЯКОБЫ ЯВЛЯЮТСЯ БЕЛОБОГ И ЧЕРНОБОГ.
2) Часто ссылаются на отрывок “Славянской хроники” Гельмольда. Конкретно на этот:
“Есть у славян удивительное заблуждение. А именно: во время пиров и возлияний они пускают вкруговую жертвенную чашу, произнося при этом, не скажу благословения, а скорее заклинания от имени богов, а именно, доброго бога и злого, считая, что все преуспеяния добрым, а все несчастья злым богом направляются. Поэтому злого бога они на своем языке называют дьяволом, или Чернобогом, то есть черным богом.” (I – 52)
По мнению чернобожников, если уж на равных поминаются во время пиров за чашей Белобог и Чернобог, то они, как минимум равноценны для людей и вселенной. Однако же, не стоит слепо верить всему, что говорят. В хронике эта фраза выглядит вот так:
“Est autem Slavorum mirabilis error; nam in conviviis et compotacionibus suis pateram circumferunt, in quam conferunt, non dicam consecracionis, sed execracionis verba sub nomine deorum, boni scilicet atque mali, omnem prosperam fortunam a bono deo, adversam a malo dirigi profitentes. Unde etiam malum deum lingua sua Diabol sive Zcerneboch, id est nigrum deum, appellant”
И, если постараться не просто дословно перевести, но и найти все значения КАЖДОГО СЛОВА в латыни, его применимость, его значение в узкоспециализированной терминологии. Что получится?
"Есть только у Славян чудесная ошибка: как на пиру упьются, будут чашей обносить кругом, как обсуждать, не благословляя, а проклиная, называя под именем богов доброго, а именно и дурного, заявляя, что всякое благополучие от благого бога, а беды дурным направляются. Потому злому богу дают имя Дьявол или Чернобог, то есть Черным богом, называют."
Или, если дословный перевод сделать чуть более понятным:
"Есть только у славян чудесное заблуждение: упившись на пиру, будут, как на обсуждениях, чашей обносить круг пирующих, роизнося от имени богов не благословения, а проклятия, считая, чтовсе блага от доброго бога, а беды — дурным направляются. Потому злому богу дают имя Дьявол или Чернобог, то есть Черным богом, называют.
Обратите внимание: имя доброго бога не названо. Это может значить что угодно, вплоть до того, что Чернобог поминается наравне не с Белобогом, а с куда более мелким по рангу божеством.
Еще одна фраза:
non dicam consecracionis, sed execracionis.
Обычно ее переводят, как “не благословления, а заклинания”. Это не совсем точно.
Термин "consecratio" имеет следующие значения: "освящение, посвящение, провозглашение нерушимости, обоготворение, обожествление, причисление к сонму богов, апофеоз, магический обряд" .
А вот "Exsecratio" — произнесение проклятия, заклятие, торжественное заверение или клятва,соединенная с проклятием тому, кто нарушит ее.
Т.е. точный перевод: “НЕ БЛАГОСЛОВЛЯЯ, А ПРОКЛИНАЯ”.
(В крайнем случае — "не благословляя, а присягая и призывая прокляться на нарушителей присяги".)
В церковной терминологии “consecratio” (“посвящение”) — обряд, посвященный олицетворению хлебом и вином крови и плоти Христа.
“Exsecratio” происходит, кажется, от "exsecror", которое делится по принципу "ex-secror", где "ex" — приставка, имеющая значение некого преобразующего действия или приложенного усилия, в ряде случаев — отторжения или удаления, а "secror" — производное от "sacer" (значения — "посвящённый", "предназначенный", "священный, святой", " внушающий благоговейное уважение, великий", но так же и "обречённый подземным богам, т. е. преданный проклятию, проклятый, гнусный"...
В речах Цицерона имеет значение проклятья. В ряде случаев обозначало просто — "ругательство".
В таком же значении слово “Exsecration” сохранилось в английском языке.В некоторых случаях "consecratio" и "Exsecratio" равно используются в качестве проклятья, но при этом первый термин все-таки сохраняет значение "священного", а второй — варьируется от "теплых пожеланий" предателю до банальной ругани.
Чернобога называют "malum deum". Под понятием "malum" подразумевается в латыни: "недостаток, несовершенство, порок, недочёт, беда, бедствие, несчастье, страдание, ущерб, вред, наказание, побои, оскорбление, поношение, преступление, злодеяние, недуг, болезнь".
Это к вопросу о том, какими именно "всяческими несчастиями" мог заведовать этот бог. От "malum" в свое время произошли такие понятия, как "maleficia" — вредоносная магия, энвольт, злодеяние, преступление, и "malefic" — преступник, колдун порчельник.
[Я не могу удержаться и не указать забавную игру слов в тексте Гельмольда. К вопросу о “благостном хозяине”, так сказать.
"adversam a malo dirigi profitentes". Можно перевести как "а беды дурным направляются, по их утверждению". А можно как "а беды, по их утверждению, направляются тем, кто охотнее делает (более предрасположен, предпочитает, больше желает"
Просто термин "malo" может происходить от "из māvolo от magis + volo", а может и "malus, malum" — "злой". Тут уж становится понятно, почему благими намереньями мостят дороги в ад.]
Так что же получается? Во время пиров славяне пускают круговую чашу с помином некого благого бога и Чернобога – зловредного подателя несчастий. Однако, вопреки приводимому чернобожниками переводу, помин идет не как заклятье, а как проклятье. Почему? Вспомним, что питье из одной посуды во многих случаях означает побратимство. До сих пор людьми, порой, приводится в качестве аргументации положительных качеств некого человека фраза: “да я с ним пил!” Потому, я считаю, помин богов, в данном случае, происходил для призвания кар на голову нарушителя побратимства. Могут ли благие боги карать? Могут: “… да имеем клятву от бога, в которого веруем, в Перуна и в Волоса, скотьего бога, да будем золоты, как золото, и своим оружием да иссечены будем.” Повесть временных лет. Бескорыстное благо от вредоносного бога удивило бы куда больше.
Потому, я допускаю, что во время круговой чаши, из уст русов звучала примерно такая клятва:
“да скрепит эта чаша наше братство, а кто нарушит его – да лишится милостей всякого благого бога и Чернобогу обречен будет."
3) Последним аргументом является сказка, которую часто всем демонстрирует Лев Прозоров (Озар Ворон). В его изложении она выглядит так:
“В давние годы жил кузнец. Был он мастеровит и благочестив. А потому поставил в честь Белбога и Чернобога два чура — Белый и Черный. И всякий раз перед началом работы кланялся обоим, просил подмоги, а в положенные сроки — и требы обоим клал.Однако со временем кузнец состарился и помер, оставив кузню сыну. А тот был далеко не столь мудр, как отец. Почел постыдным для себя, человека Огня и Железа, кланяться какому-то Чернобогу. И не просто оставил без жертв и молитв Черный чур, а каждый раз, начиная работу и помолившись Белбогу, плевался в сторону Черного чура. И вот, однажды, появился в кузне молодой паренек — подмастерье. Очень быстро сравнялся он в мастерстве с хозяином — тот нарадоваться не мог на понятливого парнишку. Скоро кузнец стал подолгу оставлять кузницу на своего помощника.И вот в один такой день подкатил к кузне возок со старенькой боярыней — расковались кони. Подмастерье подковал скакунов, а между делом предложил боярыне перековать ее на молодую. Старость кому в радость? Согласилась боярыня. Завел ее подмастерье в кузницу, растопил жарким-жарко горн, ухватил старуху клещами и сунул в огонь. После окунул в молоко, ударил молотом — осыпалась угольная корка, и показалась из-под нее молоденькая красотка. Наспех оделась, кинула кузнецу серебра, выбежала вон, накричала на остолбеневших холопов и унеслась со двора. А за нею исчез и подмастерье. Искал его кузнец, искал, да ничего не выискал. А тут на том же возке подъезжает помолодевшая боярыня со стариком мужем: мол, на что мне, молодой, эта развалина?! Перекуй и его на молодого, кузнец-молодец!Изумился кузнец рассказу боярыни, но виду не подал — нельзя же показать, что подмастерье больше него, мастера, в кузнечном деле разумел. Растопил, по рассказанному, жарче жаркого горн, ухватил старика щипцами, да в огонь! Вытянул головню, сунул в молоко, ударил молотом — головня и рассыпалась угольями.Боярыня в крик — посередь бела дня извели мужа! Потащили кузнеца на строгий княжий суд, а там с душегубами разговор короткий:А навстречу, на черном огнегривом скакуне, сыплющем искрами и дымом из ноздрей — кузнецов подмастерье в дорогом черном кафтане.-Ну что, — говорит, — кузнец, несладко тебе? Не будешь, чай, на мой чур плеваться?".По разному говорят — чем закончилась эта быль. Одни рассказывают — уволок Чернобог кузнеца в свое подземное царство, и пришлось ему там несладко. Другие же — и это в самых старых записях — говорят, что простил Черный владыка кузнеца, и даже боярина оживил, молодым сделал.Однако все рассказы о том заканчиваются одним — "Белбогу молись, а Чернобога не гневи"
Рассказывая, откуда он получил эту легенду, Озар ссылается на Афанасьева. А вот теперь предлагаю рассмотреть афанасьевский вариант, тот самый, который собиратель слышал от крестьян.
Кузнец и черт
Жил-был кузнец, у него был сын лет шести, мальчик бойкой и разумной. Раз пошел старик в церковь, стал перед образом Страшного суда и видит: нарисован черт, да такой страшной — черной, с рогами и с хвостом. “Ишь какой! — подумал он.— Дай-ка я себе намалюю такого в кузнице”. Вот и нанял маляра, и велел ему нарисовать на дверях кузницы черта точь-вточь такого, какого видел в церкви. Нарисовал маляр. С той поры старик, как войдет в кузницу, всегда взглянет на черта и скажет: “Здорово, земляк!” А после разведет в горне огонь и примется за работу. Жил эдак кузнец в ладу с чертом лет с десяток; потом заболел и помер. Стал сын его за хозяина, принялся за кузнечное дело; только не захотел он почитать черта, как почитал его старик. Придет ли поутру в кузницу — с ним никогда не поздоровается, а вместо ласкового слова возьмет самый, что ни есть большой молот и огреет этим молотом черта прямо в лоб раза три, да потом и за работу. А как настанет у Бога праздник — сходит он в церковь, поставит святым по свечке; а к черту придет и плюнет в глаза. Прошли целые три года, а он все угощает нечистого каждое утро то молотом, то плевками. Терпел, терпел черт, да и вышел из терпения; невмоготу стало. “Полно,— думает,— принимать мне от него такое надругательство! Дай ухитрюсь, да что-нибудь над ним сделаю”.
Вот обернулся черт парнем и приходит в кузницу. “Здравствуй, дядя!” — “Здорово”.— “А что, дядя, возьми меня к себе в ученье? Буду тебе хоть уголя таскать да меха раздувать”. Кузнец тому и рад: “Отчего не взять! Вдвоем все спорей...” Пошел черт в науку; пожил месяц и узнал кузнечное дело лучше самого хозяина: чего хозяин не сможет, то он сделает. Любо-дорого посмотреть! Кузнец уж так его полюбил, уж так им доволен, что и сказать нельзя. В другой раз сам не идет в кузницу — надеется на работника: он всем управит. Раз как-то не было хозяина дома, а в кузнице оставался один работник. Видит он — едет мимо старая барыня, высунул голову из дверей и давай кричать: “Эй, господа! Вы пожалуйте сюда; здесь новая работа открывается, старые в молодых переделываются”. Барыня сейчас из коляски да в кузницу. “Чем ты это похваляешься? Да вправду ли? Да сумеешь ли?” — спрашивает парня. “Не учиться нам стать! — отвечает нечистой.— Коли б не умел, так и не вызывался бы”.— “А что стоит?” — спрашивает барыня. “Да всего пятьсот рублей”,— “Ну, вот тебе деньги, сделай из меня молодую”. Нечистой взял деньги, посылает кучера на деревню: “Ступай,— говорит,— притащи сюда два ушата молока”. А саму барыню схватил клещами за ноги, бросил в горн и сжег всю дочиста, только одни косточки и остались. Как принесли два ушата с молоком, он вылил их в кадушку, собрал все косточки и побросал в молоко. Глядь — минуты через три выходит из молока барыня: живая да молодая, да красивая!
Села она в коляску и поехала домой; входит к барину, а тот уставил на нее глаза, и не узнает своей жены. “Что глаза-то выпучил? — говорит барыня,— Видишь, я и молода, и статна; не хочу, чтоб у меня муж был старой! Сейчас же поезжай в кузницу, пускай и тебя перекуют в молодого, а то и знать тебя не хочу!” Нечего делать, поехал барин.
А тем временем кузнец воротился домой и пошел в кузницу; смотрит — нету работника; искал-искал его, спрашивал-спрашивал — нет как нет, и след простыл. Принялся один за работу, только молотом постукивает. Приезжает барин и прямо в кузницу: “Сделай,— говорит,— из меня молодого”.— “В уме ли ты, барин? Как сделать из тебя молодого?” — “Ну, там как знаешь!” — “Я ничего не знаю”.— “Врешь, мошенник! Коли переделали мою старуху, переделывайте и меня; а то мне житья от нее не будет...” — “Да я твоей барыни и в глаза то не видал”.— “Все равно твой работник видел. Если он сумел дело повершить, так ты, старой мастер, и подавно должен уметь. Ну, живей поворачивайся; не то быть худу: попробуешь у меня березовой бани”. Принужден был кузнец переделывать барина. Расспросил потихоньку у кучера, как и что, сделал работник его с барыней, и думает: “Куда не шло! Стану то же делать; попаду на лад — хорошо, не попаду — все равно пропадать!” Тотчас раздел барина донага, схватил его клещами за ноги, сунул в горн и давай поддувать мехами; сжег всего в пепел. После того вынул кости, покидал в молоко, и ждет — скоро ли выскочит оттуда молодой барин. Ждет час, и другой — нет ничего; посмотрел в кадушку — одни косточки плавают, и те обгорелые... А барыня шлет послов в кузницу: скоро ли будет готов барин? Отвечает бедный кузнец, что барин приказал долго жить; поминайте, как звали! Как узнала барыня, что кузнец только сжег ее мужа, а молодым не сделал, сильно разгневалась, созвала своих верных слуг и велела тащить кузнеца на виселицу. Сказано-сделано. Побежали слуги в кузницу, схватили его, связали и потащили на виселицу. Вдруг нагоняет их тот самой малой, что у кузнеца жил в работниках, и спрашивает: “Куда ведут тебя, хозяин?” — “Хотят повесить”,— отвечал кузнец, и рассказал все, что с ним сталось. “Ну, дядя! — молвил нечистый.— Поклянись, что никогда не будешь бить меня своим молотом, а станешь ко мне такую же честь держать, какую твой отец держал,— и барин сейчас будет и жив, и молод”. Кузнец забожился, заклялся, что никогда не подымет на черта молота, а будет отдавать ему всякую почесть. Тут работник побежал в кузницу и наскоро воротился оттуда вместе с барином: “Стой,— кричит слугам,— не вешайте! Вот ваш барин!” Они сейчас развязали веревки и отпустили кузнеца на все на четыре стороны; с тех пор перестал кузнец плевать на черта и бить его молотом, работник его скрылся и больше на глаза не показывался, а барин с барыней стали жить да поживать, да добра наживать, и теперь еще живут, коли не умерли.
А теперь – простое сравнение:
1)В исходнике кузнец благочестием не отличается. Исходя из того, что принято называть “гусарством” (смесь понта, лихости и цинизма) он велел нарисовать на двери кузницы одного из отрицательных персонажей. И все его почтение выражалось в панибратском приветствии. Особой набожности у кузнеца так же не видать: ввиду того, что не отмечено постоянное посещение им церкви (в отличие от его сына, набожность которого всячески подчеркнута). Однако, у Прозорова кузнец становится настолько набожным, что ставит два идола – Белобогу и Чернобогу, коим приносит жертвы.2) Как видите, и обычная мазня на дверях (которая равно могла быть просто понтом, аналогом цеховой марки, предостерегающим знаком, направленным против ворья, но никак не иконой: образа часто малевали над дверьми и воротами, но на дверях и створках – никогда) превратилась в идола, коему несут жертвы. Причем, дабы подчеркнуть благостность черного божества, рядом с ним, как грибочек, в фантазии Озара, вырастает идол Белобога, которому оказывается равное почтение.3) У Озара кузнец состарился и умер. В сказке исходнике же говорится о том, что кузнец прожил лишь десять лет после того, как намалевал “земляка” на двери. Насколько он был стар – судить сложно. Сказано лишь, что у него был сын шести лет. Если учесть, что репродуктивный возраст у мужчин в среднем заканчивается порядка 50 лет, то можно предположить, что умер он в 66 лет, что для кузнеца (как правило, отличавшегося отменным здоровьем) немного рановато. Не прибрал ли его “земеля” на избранную стариком родину?4) У Озара молодой кузнец оставляет Черно бога без жертв и время от времени плюет на его кумир. В исходнике описано масштабнее: парень не начинает работы, пока не огреет трижды балдой образ черта. Плевки же тот получает лишь тогда, когда кузнец возвращается из церкви (возможно – очень часто). И черт это терпит три года, после чего ему становится невмоготу и задумывается месть. Озару, вероятно была противна сама мысль о том, что Черного бога можно безнаказанно бить молотом. Как и тот факт, что Черный может терпеть это аж три года, вместо того, чтобы сразу “вразумить заблудшего”! И, как я понимаю, он не мог даже допустить, что чей-то человеческий энвольт, способен таки-допечь до “невмоготу” его Великого “Навьего коваля”. Причем так, что тот задумывает месть, а не выступает в роли исправляющего ошибку. В его легенде, во всяком случае, эти немаловажные моменты таинственно исчезают.5) Последнее отличие – финал легенды. Озар смутно ссылается на разные варианты, согласно которым триумфально объявившийся Черный (успевший приодеться по форме и достать пекельного скакуна) либо уволакивает кузнеца с собой, либо милостиво прощает и вызволяет из неволи исправив его ошибку. Этакое привидение с мотором – “страшное, но симпатишное”. В исходнике – немного иной расклад: мнимый подмастерье появляется без всяких спецэфектов в в духе Голливуда и начинает шантажировать кузнеца, требуя прекращения энвольта и возврата прежнего почета. И, получив обещание, что все будет так, как он требует, наспех воскрешает убитого барина. После чего исчезает. “…и больше на глаза не показывался”.6) Мораль Афанасьевской сказки заключена в трех моментах: нефиг вообще с нечистью связываться, ибо хорошим это не закончится, не фиг лениться и оставлять свою работу на “дядю”, и не фиг браться за то, чего заведомо не умеешь. Озар же попытался затушевать ее и вывести поверх свою: "Белбогу молись, а Чернобога не гневи".
Это были три самых убедительных аргумента Чернобожников. Остальные – куда менее качественны. Можете сами убедиться, КОМУ на самом деле эти люди поклоняются. И, что немаловажно, можете видеть, КАК они ему служат. Может, для вас это – нормально. Но явно не для меня.
"Черт идет водой, волк идет горой; они вместе не сходятся.”
(Из заговора)
