Какое стихотворение превзошел бы и Богдановичеву демонологию, и езовитовскую “молитву Перуну”?
Заголовок, конечно, дискуссионный. Кому милое перечисление, тот упомянет широкую Богдановичеву демонологическую палитру. Кто впечатляется натуралистичностью-вспомнит Езовитова, который в независимой Латвии в рижской тюрьме в 1925-м звуков Перуна (стихотворению “молитва Перуну”, кстати, 14-го февраля будет 96 лет). Или жилку, который-созвучно Езовитову и, видимо, современно ему-выкрикал "Перун, я твой слуга и священник “(стихотворение”позорный навсегда день").
И тем не менее-Богушевич. Даже недостаточно того-пожалуй самый известный его стих. Его даже заучивают наизусть в школах. "Тучки". Если вы стояли тогда у доски, то имеете помнить.
Chmarki ciomnyje, maje bratanki!
Wiecier honie was biez darožańki,
I nidzie-ž dla was nima chatańki…..
Adpačyniecie až u Božańki!Hdzie radziłisia, hdzie-ž wy, chmarački,
Hdzie “t u t e j š y m i” nazywałisia!
Lacicio usio, tak jak jarački…..
Choćby troški hdzie zatrymałisia!Ziamłi rodnieńkaj, znać, nima u was,
Ni uhłočka, ni prytułačku.
A tut wiecier dźmie horšy raz-u-raz,
Lacicio-že wy biez ratunačku!..Latučy, ślazoj ziamlu rosicie,
Až šumiać listki, zielanieje les;
Umirajučy, žyćcio nosicie,
Usiamu žyćcio, sabie tolki kres!
И язык даже не про отсылку к богам плодородия, умирающим и воскресающим. В стороне оставим и актуален на то время (сборник “Смык белорусский” вышел в 1894-м) укол в сторону “тутэйшасти”, которая воспринималась как “недобелорущина”. Позже, совсем карикатурно, таких "тутэйшых", якобы неукоренных и достойных лишь удобрять, обнаружил Купала в одноименной пьесе.
А вот что в этом Богушевичном стихотворении совершенно аутентичного (укорененного и действительно здешнего) — это такое себе причитание по тучкам. Но это надо раскапывать, оно не очевидно. Так и у Богушевичьего Современника Ядвигина Ш. в иконке “Дуб-дедушка” – притираешь крикливый образ озер из пота, слез и крови и находишь себя посреди описания очень старых реалий ядвигинской Карпиловки.
Чтобы лучше понять это стихотворение Богушевича перенесемся еще-в 1937 — й, в деревню Куксы. Сейчас это у самой литовской границы, в 5 км по ту сторону от "белорусских" Козян, а тогда-серединная Литва под поляками. Фольклорист Юозас Айдулис записывает литовских народных песен от пения Кристины Скрабутени. Просит ее выполнить причитание, та причитает по давно умершему мужью. И вдруг начинает рыдать по нему, по самому Айдуле. Почему — потому что, рыдая, вдруг затрагивает наиболее болезненную тему своей жизни-что в войну сгорел ее дом и она должна ютиться по чужим углам.
"...Уж я же деткам надоела, не имею куда прислониться, не имею куда броситься, нет мне местечка, разве в воде потоплюсь, все меня ругают, чтобы дальше шла, чтобы не возвращалась.
И ты же, дитятко, ты не подумал-Так тебе же не надо было бы по чужим страницам драться, по чужим уголкам драться и головку крутить. К своим родителям, как в саду птичка, летел бы, чтобы тебе было весело, чтобы тебе было мило возле своего домика играть, не по чужим страницам, не по чужим краям. А не болит тебе головка, а не болит тебе сердечко? Да кто тебе постель стелит-не твоя же сестренка, не твоя же мамочка. Да кто тебе обедик даст? Не со своей семейкой говоришь, не возле своего домика поваляешься, не со своих животных радуешься"” (Пер. с лит.)
Так же, Скребутениные слова передает Айдулис, Айдулев запись приводит исследовательница Вайткявиченя*, а уже ее текст пересказывается теперь вам. Такая вот цепь пересказа. Совсем бы те тучки, когда ветрено, тянутся по небу, одна за другой. И Скребутеня в последнем предложении употребляет слово (здесь переведено как” повалаешся"), что обычно употребляется, чтобы описать движение удлиненных, б волокно, тучек.
Вот, казалось бы, — просто тучи, летят быстро под ветром. А если опеяны в культуре-то уж и метафора. И фольклористам, и горожанам. Раньше включались в комплекс из локаций, теперь – в социум с отношений, бесчисленных и многоуровневых.
Соизмеримы нашему времени были разве Висуомис и Дроздович; они умерли, вынужденно странствуя – — один на дороге в 1944-м, другой на дороге в 1954-м. беспризорник — это правдивее, чем самообманщик в квартире.
*Daiva Vaitkevičienė. Apie savas vietas lietuvių prigimtinėje kultūroje [о своих местах в литовской врожденной культуре] / / Liaudies kultūra. 2012, 4 (145). 30-49 psl.
