«Путевые заметки Владиславовича»: Белоруссия, Псковщина, Смоленск

День 1. Псков и Изборск: в краю северных кривичей

Легенда, хорошо известная каждому по «Повести временных лет», гласит, что после того, как в 862 году из-за моря были призваны варяги, которых возглавляли три брата, то

«сел старший, Рюрик, в Ладоге, а другой – Синеус, – на Белом озере [ныне Белозерск], а третий, Трувор, – в Изборске»

Изборская крепость

В нашем случае не столь важно, существовали ли правда Синеус и Трувор, или же это, как многие считают, неверно понятые как имена скандинавские слова «[Рюрик] со своим родом и верной дружиной» (Википедия). Подчеркну другое: для летописца Изборск второй половины IX в. был среди столиц региона. Конкретно – это был главный город северных кривичей, одного из славянских племён, стоявших со словенами у основания Руси. По всё той же легенде, «через два года умерли Синеус и брат его Трувор. И принял всю власть один Рюрик». Его преемник Вещий Олег покорил полян с их столицей Киевом, а сыну Рюрика Игорю в 903 году, согласно той же летописи, привели «жену из Плескова, именем Ольгу». Плесков – это древнее название Пскова. Ольга, ставшая в 945–960-е правительницей Руси, очевидно поддерживала свою малую родину в противовес Изборску, и в результате именно Псков вскоре стал восприниматься главным городом региона северных кривичей, а Изборск ушёл на вторые роли. Так началась история этих славных городов.

Нашу поездку мы начали именно с Пскова и Изборска, которые разделяет всего около 30 км. Я уже бывал здесь однажды, в августе 2011-го, сохранив весьма приятные впечатления об этих местах и желая потому показать их и жене. Но Псков своей нищей провинциальностью (см. пост-анонс серии) в этот раз скорее расстроил, и как мне кажется, за 7 лет, прошедшие с первого посещения, стал только хуже.

Первым пунктом к посещению я избрал реку Промежицу. В 1897 году на северном её берегу недалеко от впадения в главную артерию города – реку Великую (ныне на юге Пскова, а тогда близ его окраины) – был найден хорошо сохранившийся каменный идол эпохи, вероятно, славянского язычества, получивший по реке название Промежицкого (также иногда – Псковский идол). Промежицкий идол был интересен не только потому, что представлял собой одно из наиболее ярких каменных изваяний славянской религии, но и тем, что, возможно, был упомянут и в новое время. Вкратце перескажу эту историю, отослав за бо́льшими подробностями к классической статье: Кирпичников, А.Н. Древнерусское святилище у Пскова (гуглится).

Немецкий путешественник Иоганн Давид Вундерер в 1590-м году побывал близ Пскова, написав, среди прочего, об этом следующее: на юге

«перед городом мы видели двух идолов, которые были издревле поставлены жрецами и которым они поклоняются. Именно, Услада, каменное изображение, которое держит в руке крест, и Корса, который стоит на змее, имея в одной руке меч, а в другой – огненный луч» (Ссылка)

Вундерер не был знатоком славянских древностей, и о славянских Божествах черпал информацию у своего соотечественника Сигизмунда Герберштейна, который, в свою очередь, пытаясь в середине XVI в. самостоятельно освоить материалы летописи, так перевёл отрывок «Повести временных лет»:

(оригинал) «..постави кумиры на холъму внѣ двора теремнаго: Перуна деревяна, а голова его серебряна, а усъ золот, и Хоръса, и Дажьбога..» в (перевод Герберштейна) «..Перуна деревянного, с серебряной головой, и Услада, и Хорса..»

Итак, «ус злат» превратился в Услада. Но мы уверенно знаем, что никакого Бога Услада не существовало, что это переводческий казус.

Предположу, почему именно персонажи Услад и Хорс, а не какие-то иные, были названы Вундерером. По некоторой причине он не видел ни в одном из изваяний Перуна, Бога всё-таки известного и в то время находящего ещё живой аналог в балтском Перконсе, но чтобы подчеркнуть, что это были какие-то верховные славянские Боги, просто выписал второе и третье из списка Герберштейна имена: едва ли потому можно думать, что он опирался на какую-то иконографию или сообщения местных. Действительная славянская языческая мифология не могла его ни интересовать, ни быть известной, даже если частично соотносить остальное его описание с Промежицким памятником (это мне кажется допустимым).

А.Н. Кирпичников полагал, что Промежицкий идол – первый из описанных Вундерером, поскольку у него на груди справа (для зрителя) действительно нанесён крест. Кроме того, исследователь считал, что Вундерер видел капище, лишь вынесенное из города, но по-прежнему едва ли не действующее.

С этим вряд ли можно согласиться – скорее всего немецкий путешественник видел «изгнанное», как это бывало, языческое Божество, да и сам А.Н. Кирпичников пишет, что изваяние

«вероятно <…> было откуда-то перемещено»

Кроме того, учёный, интерпретируя крест как солярный знак, перебросил функцию Хорса на вундерерского «Услада», в чём также можно усомниться. Мне представляется, что крест был нанесён на изваяние после крещения набожными христианами с мыслью «сгинь, нечистая сила»: это типично для множества языческих памятников.

Итак, подведу итоги, как это видится мне: Промежицкий идол, если это и впрямь был идол X в., как полагал А.Н. Кирпичников, был «изгнан» из Плескова с крещением, но в конце XVI в. ещё мог быть обнаружен на подступах к Пскову с юга (возможно, в паре с другим изваянием). В конце XIX в. первое изваяние было найдено археологами. Но увы, в ходе Второй мировой войны Псков сильно пострадал, вначале захваченный немцами. После войны Промежицкий идол пропал и теперь известен только по фото и научным описаниям. Наиболее знаменитое фото Промежицкого идола приведу ниже вместе со своими фотографиями места его находки.

Впрочем, есть и скептическая точка зрения на соотнесение Промежицкого идола и объекта, описанного Вундерером, тоже весьма солидно аргументированная. Решайте сами.

Хотя Промежица – небольшой ручеёк – проходит и прямо под мостом улицы Советской армии, я хотел выйти к её устью. Некоторое время мы бродили по не оборудованной тротуаром дороге, пытаясь среди необычно дорогих для этого края вилл найти проход к реке Великой. Местные богатеи перегородили своими участками почти весь берег, который вряд ли должен являться частным владением, и мы, облаянные злыми собаками, не без ругательств воткнулись в пару-тройку тупиков, прежде чем едва нашли выход к реке и дошли до слияния Промежицы и Великой. Место было крайне живописным: за широкой Великой стоял лес вперемежку с милыми домиками, по блестящей на солнце, хотя и прохладной реке гонял на виндсёрфинговой доске парень. Берег Промежицы производил приятное впечатление, здесь было немало заметных валунов. Но мне показалось – частное мнение – что это место вряд ли могло быть изначальным местом капища. Вероятно, идол, если и почитался тут в каком-то виде, попал сюда после крещения спрятанный или «изгнанный». Я умылся в ручейке-Промежице, и мы выехали в центр.

В центре Пскова, среди прочего, высится памятник княгине Ольге, а рядом с нею, ещё ребёнком, изображён Святослав Игоревич, пожалуй самый известный русский язычник раннего средневековья. К памятнику, вообще говоря, можно придраться. Ольга, которая, как можно догадаться по моим словам выше, является святой покровительницей Пскова, изображена чрезмерно чинно, с крестом и нимбом, хотя в период малолетства Святослава можно вспомнить скорее её по-язычески жестокую расправу над древлянами, нежели последовавшее куда позже крещение. Святослав же, который к христианству вообще никакого отношения не имел ни на каком этапе своей жизни, на памятнике почему-то держит то ли икону, то ли богослужебную книгу с ликом Иисуса.

Впрочем, наверно я не совсем исключаю, что Святослав мог знать приписываемую ему не очень грамотными людьми библейскую фразу апостола Павла

«вера христианская юродство есть» (1Кор. 1:18),

приведённую в «Повести временных лет» после слов о том, что Святослав над идеей крещения «только насмехался» (в лето 955).

Далее, в нескольких минутах пешком от памятника находится Кром: таково местное название кремля. Как и все кремли земли русской, он представлял собой крепость с расположенными за каменной стеной церквями. Хотя повсюду было указано, что все сооружения «IX–XIX века», мне было хорошо известно, что всё это было реконструкцией недавнего времени: Пскову, западному форпосту России, не раз крепко доставалось в ходе его длинной истории, и одна только Вторая мировая разрушила его едва не целиком. Зашли мы и в главный храм, произведший на меня впечатление лишь высотой. Не знаю, что написать об Кроме ещё: красиво, мило, но наверно, ничего сверхкрутого.

Отсюда мы выехали на север Пскова, к памятнику Александру Невскому в честь его победы в Битве на Чудском озере 1242 года, более известной как Ледовое побоище. Отмечу, что состоялась она довольно далеко от Пскова. Надо также сказать, что за про-монгольскую позицию Александра Невского вряд ли так уж стоит видеть русским героем. Возможно, его покорно-трусливая политика уберегла от татаро-монгольского разорения Новгород, но в целом была для Руси весьма сомнительной. Тем не менее, памятник довольно велик, и к тому же располагается на возвышении с прекрасными видами, поэтому я не пожалел, что мы заехали сюда, тем более что в первой поездке мне этого сделать не удалось.

Далее был Изборск, древняя столица северных кривичей. Сегодня это даже не город, а деревушка, но возможно сейчас это его преимущество. Прежде всего, к числу примечательностей относится Изборская крепость. Она тоже в основном воссоздана на старых фундаментах, и как я помню, реконструировалась ещё в 2011-м, но ныне действительно производит впечатление древнего кремля: стена живописна и архаична, хотя внутри нет ничего, стоящего к просмотру. Ценна сама крепость. Но основная программа была дальше. В нескольких минутах пешком от крепости лежало озеро, возникшее из родников, так называемых Словенских ключей, которые, создавая водопадики, формируют необычайную красоту. Впрочем, я читал, что пить из этих родников сейчас не советуют, хотя ни одна табличка об этом не говорила, и люд массово наливал бутыли. По озеру плавали гуси и лебеди, и когда мы поднялись, двигаясь к следующему пункту – Труворову городищу – на крутой склон у озера, я, хоть и бывал здесь раньше, пришёл в восторг. Виды долины, озера, леса и склонов с высоты вызывали восхищение, ещё усиливающееся начинающимся закатом.

На северо-западном берегу озера на холме близ закрытой церквушки по паре табличек мы узнали, что дошли до Труворова городища: фотографии с археологом В.В. Седовым сопровождались подписями, что здесь находилась в IX в. и несколько позднее крепость. Теперь здесь только в одном месте воссозданы воротца. Увы, историко-археологическая особенность места не давала ничего: восторги дарила лишь природа. Тем не менее, однозначно рекомендую погулять у изборского озера каждому паломнику: это не только природные красоты, но и некоторая сила этих мест.

Из Изборска мы выехали в Смоленск на ночёвку. И ехали, скажу я, очень долго, потому что бездарно организованный ремонт всё равно безобразных дорог у Пскова отнял у нас уйму времени и нервов.

Наверно, Псков скорее разочаровал; прекрасен был Изборск, но в основном как памятник природы. Не понимаю, что мешает из таких мест со славной, древнющей историей (IX век славянского мира – да таких городов по пальцам перечесть!) сделать то, что сделали в своём Волине поляки – туристическую точку притяжения с реконструкциями и убедительной атмосферой средневековья. При должном подходе это дало бы не только просвещение, но и деньги от туристов и рабочие места небогатым местным. А так.. много ли вы знали об Изборске до этого прочтения?

вид с северного берега Промежицы на её впадение в реку Великую; с примерного места находки Промежицкого идола

Городищенское озеро Изборска (эх, не передают фото всю лепоту места)

на Труворовом городище в Изборске

памятник Александру Невскому на горе Соколиха в Пскове

памятник княгине Ольге в центре Пскова и малолетний Святослав Игоревич с нею

псковский Кром символ Пскова Троицкая церковь

псковский Кром часть крепостной стены

у памятника Ольге; цитата «Повести временных лет» с первым упоминанием Плескова-Пскова

День 2. Древности русского и белорусского Днепра

Объясняя происхождение и распространение славянских народов в «Повести временных лет», летописец упоминает одно из важнейших племён:

«кривичи, сидящие в верховьях Волги, и в верховьях Двины, и в верховьях Днепра, их же город – Смоленск; именно там сидят кривичи»

Смоленск – как видно по летописи, один из древнейших городов Руси, и один из центров кривичей, наряду с Изборском и Псковом. Однако если Изборск и Псков стоят в стороне от «пути из варяг в греки», то Смоленск, первый крупный город по Днепру, является важнейшей его частью. Впоследствии географическое положение Смоленска также сделало его одной из важнейших русских крепостей: с XIV в. он играл важнейшую роль в наступлении с запада литовцев, поляков, французов, немцев. Не всегда город удавалось удержать, но историческая его роль как западной крепости России представляется несомненной и добавляет древнему поселению немало славы. Любопытно также то, что на гербе Смоленска изображена птица Гамаюн – возможно, единственная из дивных птиц, имеющая славянское языческое происхождение (поскольку Сирин и Алконост – однозначно «выходцы» из Греции).

Утро в Смоленске мы начали со встречи с Павлом Зуем, местным знатоком и админом СНЯ. Увы, в забитое делами утро понедельника он не смог сопроводить нас сам по смоленским и около-смоленским примечательностям, но дал ряд советов и наводок, которые стали ценным подспорьем для путешествий в этот день.

Прежде всего, мы прогулялись по центру и осмотрели остатки крепостной стены, некогда опоясывающей весь старый город. Местами она хорошо сохранилась; своей эпохой и обликом она близка скорее крепости, известной широкой публике по фильму «Иван Васильевич меняет профессию». В некоторых местах можно было найти кадры, где стояли лишь старинные сооружения и не было современного города вовсе; видеть его не хотелось ещё и потому, что во многом это было увы, привычное зрелище провинциальной русской нищеты и разрухи. В одном месте, впрочем, был весьма любопытный вид: в средневековую воротную арку въезжали машины, и этот контраст я признал бы весьма живописным. Неплохи были и некоторые парки центра города, уставленные рядом памятников, например, Василию Тёркину или древнему зодчему Фёдору Коню. Иногда прерывающаяся крепостная стена вдруг начиналась в других местах, снова формируя контраст между современностью и древностью.

Весьма любопытное зрелище также представляла одна из главных улиц города, Большая Советская. Спускаясь с холма, она являла по сторонам дома, стоящие на чрезвычайно крутом склоне; чья верхняя часть представала, например, четырёхэтажной, а нижняя – едва ли не в шесть этажей. Хотя архитектурно сооружения походили на центр родного мне Питера стилем XVIII–XIX вв., у себя я ничего подобного не видел, поскольку Питер являет собой чрезвычайно равнинный пейзаж без каких-либо возвышенностей в центре.

По этой улице мы добрались до главной примечательности Смоленска – Соборной горы с ключевым городским храмом – Успенским собором. Название «горы» в некоторой степени оправдано – я действительно не видел ещё столь возвышенной местности прямо посреди старинного города; а церковь, как полагалось, стояла на самой высоте. Здесь, среди прочего, высился и памятник Владимиру Мономаху, автора интересного «Поучения», среди прочего, дающего самое старое упоминание названия славянского рая – ирея. Мономах ещё мог знать язычество: при его правлении вятичи убили за попытку проповедовать христианство Кукшу Печерского. Также именно при Мономахе была завершена «Повесть временных лет». Владимир Мономах заложил первую церковь на этом месте, впрочем, полностью утраченную.

Далее мы пошли к Днепру. Говоря честно, я был одержим этой идеей: изучая славянские древности уже много лет, и посетив уйму исторических мест, памятников и водоёмов, я, тем не менее, никогда не видел вживую Днепр, и умыться в нём было для меня едва ли не важнее всех прочих планов в этот день. Ведь Днепр видится едва ли не главной рекой славянской старины – «Днепр Словутич», как его ласково именует «Слово о полку Игореве», был значим не только для Руси, сформированной по «пути из варяг в греки», в котором Днепр играет главную роль. Эта река, известная Геродоту как Борисфен в те времена, когда славяне, видимо, ещё не вполне разделились с балтами, издревле была известна их прародине. Полагаю, что Днепр – это первая великая река, известная праславянам, и отчасти обжитая ими уже к моменту возникновения славянского самосознания. Не требуется никаких усилий, дабы понять значение Днепра в праславянской (не говоря уж о древнерусской) истории и культуре – и конечно, посещение реки было для меня важнейшей частью всей поездки, и Смоленска в частности.

От Соборной горы до Днепра – менее 10 минут пешком. Увы, набережная реки в Смоленске совершенно убога. Здоровенные провалы в земле, неудобные тротуары и подходы, убитые дороги, горы мусора. Но я стремился к священной славянской реке, не особенно рассматривая всё это. Перескочив заграждения, я наконец умылся в его тёплых и неспешных водах, после того стащив кое-какой мусор из них в соседнюю помойку. На фоне крепостных стен на берегу есть небольшой участок для туристов: здесь стоит памятник крестителю Руси Владимиру Святославичу, с глубокомысленным выражением лица держащим крест и глядящим на Днепр. Зафоткав это место, мы покинули Смоленск.

Впрочем, касательно истории города языческой эпохи надо сделать одну важную поправку. Часть древнейшей славы и значения этих мест надо отдать не непосредственно Смоленску, а Гнёздову. Это название внешнее: как назывался город в языческую старину, не вполне ясно. Гнёздово – это именование, известное с нового времени: так называлось поселение в 12 км на запад от Смоленска по Днепру. Именно здесь в XIX в. археологи обнаружили городище и громадный курганный комплекс. Выяснилось, что город в некоторые периоды IX–X вв. превосходил Смоленск по размеру и значению, было найдено немало важнейших памятников. Так, именно в Гнёздове была найдена корчага (кувшин) с самой древней (925–950-е гг.) известной ныне кириллической надписью (Википедия) на территории Руси. Но ряд памятников указывает на значительное скандинавское влияние: множество захоронений сделаны в «викингском» стиле, здесь уйма украшений и предметов быта, сделанных по скандинавским образцам, и даже известен «карманный» свинцовый идол XI в., находящий параллели именно в изваяниях скандинавского пантеона (см. статью: Мурашева В.В. «Карманный божок» эпохи викингов). Непонятно, основали ли варяги этот город или лишь колонизировали его, привнеся сюда немалый элемент своей культуры. Хотя и разумно полагать, что город был прежде всего славянским, тем не менее отрицать значимость скандинавского элемента – равно быть в плену самообмана. Однако ясно, что в некоторый древний период (начало XI в.) город исчезает с политической карты: его не знают древние летописи и вероятно в какой-то момент он был разрушен или заброшен, а оставшееся население переместилось в Смоленск. Кое-какие интересные факты о Гнёздово можно также прочестьздесь

Из Гнёздово тоже можно было бы развить неплохую туристическую примечательность, сделав упор и на древности славян и на ныне модных викингов. От скандинавских гостей бы отбою не было при должной рекламе, и они с охотою везли бы сюда свои кроны и евро. Но что бы вы думали? Выехав из Смоленска, можно, конечно, наткнуться на пару неприметных указателей на Гнёздово и упоминание его археологической ценности. Но ещё легче пропустить эти указатели и уехать далее, ничего о них не узнав. Никакой парковки рядом нет; мы подъехали к чьему-то дачному участку и внаглую припарковались рядом; в Германии за такое дело нас в лучшем случае бы штрафанули. Далее мы зашли в лес – самый настоящий лес с соснами, папоротниками и малиной – и оказались предоставлены сами себе. Ни указателей, ни нормальных дорожек, никаких ориентиров – ничего этого не ждите от Гнёздово. По наводкам Павла мы двинулись на юг, недоумевая, туда или нет, мы идём. Минут через десять, сто раз сбившись с пути, мы наткнулись на ищущих грибы бабулек, которые примерно указали направление. Вскоре, и правда, пошли курганы – небольшие холмики, поросшие деревьями и кустами, и если бы мы не знали, что здесь должны быть сотни курганов, то мы вполне приняли бы их за обычные возвышенности. Честно скажу – не знаю, как мы вышли к памятнику корчаге с Гнёздовской надписью – не просите меня пояснить маршрут, поскольку понять его не удалось и мне самому. Вероятно, лишь настойчивость и везение привели нас сюда. Правда, по лесу стояли тут и там некоторые интересные сооружения, как сказал Павел, разных реконструкторов, периодически тут бывающих. Но понимания местности всё это нам не прибавило. В итоге посмотрев-таки могильник и памятник, мы поспешили покинуть Гнёздовский лес (именно так это и надо называть!), не желая снова блуждать по его неведомым дорожкам, путаясь в паутине и колючках малины. Где-то в этих краях, как говорил Павел, находился ещё знаменитый немецкий бункер времён Второй мировой Bärenhöhle, но нам хватило глухого смоленского леса и в одном Гнёздово.

Мельком посмотрев Катынь (хоть здесь парковку сделали), до которой тоже ехать совсем недалеко на запад вдоль Днепра (этот памятник не имеет отношения к славянским древностям и я на нём не остановлюсь), мы двинулись к белорусской границе. Как выглядело её пересечение? Ну примерно так: вначале стояли таблички, свидетельствующие о выезде из Смоленской области России, а затем пошли таблички, говорящие, что мы заехали в Витебскую область Белоруссии. Никто нас не остановил, не было никакой таможни, вообще ничего, что свидетельствовало бы о попадании в другую страну. Всё это было для меня, проведшего в разных таможенных очередях не один час, довольно диковинно. Хотя мы и купили зелёную карту, как полагалось, ни разу ни на границах, ни в самой Белоруссии мы не общались с представителями МВД, и могли, в общем-то её и не приобретать. Сомнения, что мы-таки въехали в Белоруссию помимо навигатора дали появившиеся названия на белорусском, значительно выросшее качество дорог (хотя на тот момент это было сюрпризом) и вид какого-то невероятного для современного русского глаза числа обрабатываемых полей.

Первым нашим пунктом в Белоруссии было село Большой Старый Шклов Могилёвской области. Здесь в большом овраге под названием Кукушкин ров (белор. Зязюлін роў) у реки Серебрянка был найден в 1963 году самый известный идол Белоруссии – Шкловский, который позже мы увидим в Минске. Село мы нашли без труда, но вот поиск оврага оказался значительной сложностью: кое-кто, как ни дивно это говорить, не понимал по-русски, пытаясь что-то отвечать по-белорусски, а большинство людей, хотя и сносно говорили по-русски, были не местными. Наконец, один дед (не знавший про идола ничего), тем не менее, уверенно отвечал, что знает Кукушкин ров, и описал нам как его найти. Овраг находился в стороне от реки на краю деревни; он сильно зарос деревьями, а вокруг были поля. Я немного «пообщался» с местом: не утверждаю чего-то объективного, но лично мне показалось, что тут не было ничего важного. Просто однажды пришло христианство и не желавшие разбивать идол люди решили его укрыть подальше. Ведь от Днепра досюда было всего 3–4 км.

Двигаясь далее вдоль Днепра на юг от Шклова мы доехали до Могилёва. Первым пунктом здесь стало небольшое городище на севере города, называемое как Пелагеевским, так и Змеевкой. Вкратце история этого места сводится к существованию в праславянское время (ещё с V–VI в.) поселения антов, которое было разрушено аварами, однако и позднее так или иначе славяне проживали здесь вплоть до плохо известного основания собственно Могилёва. Теперь это большой холм на берегу реки Дубровенки; рядом стоит стилизованный деревянный идол или памятник, установлена табличка.

Затем мы выехали в центр Могилёва. Здесь нас снова приятно удивила обустроенность вроде бы провинциального и небольшого городка; спуски к Днепру по шикарным лесенкам с народными орнаментами, ухоженные дорожки с красивыми фонарями; всё это было сильным контрастом в отношении к недавно виденным Пскову и Смоленску. Попрощавшись с Днепром, мы пошли гулять по уже вечернему городу, зафоткав Советскую площадь и центр, столь же ухоженный и милый.

Правда, в этот же вечер мы словили и два самых неприятных впечатления от всей Белоруссии. Вначале в Могилёве мы пришли поужинать в кафе («Модерн», Ленинская 15), где часть еды была просто безобразной; тьмой летали плодовые мушки, да и сервис, мягко говоря, не порадовал. А затем в Бобруйске – да, мы ночевали именно в этом знаменитом городе-меме – в отеле Amaks (ул. Советская, 97/26) мы встретили СОВОК. Вначале несчастная девочка на ресепшене, работающая первый день и почему-то без опытных ребят рядом, чуть не плача, доставая звонками коллег, заселяла нас едва не полчаса, а затем мы встретили чрезвычайно убогий не вполне чистый номер с СОВЕТСКИМ туалетом в духе 1970-х и кроватями. К счастью, ничего подобного потом не случалось, и, к чести сказать, и еда в кафе и отель стоили достаточно дёшево, чтобы мы могли смириться с таким «качеством». Но конечно, рекомендовать это безобразие не стану.

Долгое время я хотел включить в планы на день и Ходосовичские святилища (Википедия), но знаток Белоруссии Дмитрий Скворчевский сообщил, что теперь там ничего особо интересного нет; не вполне ясно было и где именно это находится – потому я предпочёл время на этот пункт посвятить отдыху. Не знаю, не зря ли, отпишитесь кто знает.

средневековые стены и дороги Смоленска

встреча с Павлом Зуем где-то во дворах Смоленска

знакомство с Днепром. Сверху справа видно часть смоленской стены

Владимир Мономах и Олег Владиславович

памятник Гнёздовской надписи на месте её находки. Позади типичные маленькие курганы Гнёздово и столь же типичный его хвойный лес

памятник зодчему Фёдору Коню, строителю крепостной стены

табличка на Змеевском городище. А так там теперь просто могучий холм у реки

Успенский собор, символ Смоленска

стилизованный памятник-идол у Пелагеевского городища Змеевки на севере Могилёва

Кукушкин ров Большого Старого Шклова (Шкловский район Могилёвской области), место находки Шкловского идола. Улыбаюсь, да, я ехал в Белоруссию за оврагами)) Кто, если не я?

День 3. Юг Белоруссии и древний Туров на реке Припять

Утром из Бобруйска мы приехали в село Паричи, что на реке Березине. Здесь в церквушке св. Марии Магдалины я хотел посмотреть довольно раскрученную белорусскую древность: Здудичский каменный крест, который мог, как полагают, восходить к языческим идолам. Я думал, что церковь, как это обычно везде бывает, постоянно открыта, мы приехали, кажется, к 9 утра, и я готов был подождать, если надо, ещё часок до открытия. Но у входа висело объявление рабочего расписания: выходило, что церковь открывали лишь по особым событиям (например, поминки или крещение) раз-два в неделю на несколько часов. В тот день никаких мероприятий не было. Мы отловили местную бабульку, она знала, у кого ключи, но сказала, что «сейчас сбор урожая; все на полях». Вскоре мы поняли, что в церковь не попадём и Здудичский памятник не увидим; это был первый и последний облом в поездке. В утешение бабулька рассказала нам о местном ~чуде, которому она почти была свидетелем. Некая её знакомая переживала по поводу того, что сын уехал устраиваться в большой город, и не зная, как он там, пошла к той самой церкви, где встретилась с бабулькой. Вдруг во время молитвы (видно также, на улице у закрытого храма) она увидела на высоком стоящем подле кресте сидящую на перекладине Богородицу. Пока она сообщала о виде́нии, и наша бабулька переводила взгляд на крест, святая исчезла. Однако вскоре позвонил сын, который заявил, что устроился на хорошую работу, что позволило интерпретировать увиденное как добрый знак. Кажется, бабулька была расстроена не меньше нас, что мы не смогли увидеть святыню, но ждать до вечера, пока не вернутся с полей священники, мы не могли. Я пошёл умыться в Березине – не это ли название притока Днепра приписал самому Днепру как «Борисфен» Геродот и вообще древнегреческая география? – река здесь просто напрашивалась на холст любителя пасторальных пейзажей; а затем, немного злой, покинул с женой Паричи.

Зато следующий пункт получился, как ни удивительно, одним из самых интересных в поездке.

Знаток Белоруссии Дмитрий Скворчевский, разбирая со мной во время подготовки поездки вероятные пункты для посещения, указал на некий каменный крест из Буйновичей, фотки примерно трёхлетней давности которого у него были, но у которого сам он никогда не бывал и даже не знал точно, где он. Особенностью этого креста была фигурка на нём, интерпретируемая как ребёнок; а закруглённый (как и у Здудичского креста) верх указывал на его древность.

«Не древний идол ли это [некой Матери с ребёнком]?»

– эта мысль, засевшая в голове у Дмитрия, стала вполне актуальна и для меня.

В Белоруссии сохранилось только два памятника с такой иконографией, и если один был хорошо изучен и давно возведён в музейные экспонаты в самом Минске (Долгиновский крест – о нём ещё будет, его тоже увидим), то второй – тот самый крест из Буйновичей – Дмитрий даже не мог точно локализовать. Я решил попробовать найти его, хотя никакой гарантии успеха в этом Дмитрий мне не давал. Он прислал фотку, на которой вдали за крестом было видно пару строений; кроме названия села и этой «локализации» у меня ничего не было.

Буйновичи оказались довольно большим селом. Но ещё при разборе карт и спутниковых снимков я сделал верное предположение, что место креста – у церкви, с которой почти всегда соседили старинные погосты. Мы подъехали к единственной церкви Буйновичей – Рождества Богородицы – и вышли на разведку. Если Здудичский крест не пожелал мне показаться, то Буйновичский, наоборот, был замечен мной аж с дороги. Я свернул в поле, проверяя себя, и уже вскоре с удовольствием сделал снимок с того же места, откуда был пойман кадр, посланный мне Дмитрием. Стремясь получше увидеть фигурку, уходящую с крестом в землю, я начал рукой копать у креста вглубь, постоянно натыкаясь на стеклянные осколки от самых разных, как было видно по форме, изделий. Наконец я сильно порезал палец, пошла кровь, раскопки замедлились. Вдруг появились местные жители, жена немного запаниковала, но я с улыбкой уверил её, что как дипломированный специалист в области славянских древностей, я вполне имею право заниматься археологией.

Местных возглавил дед, чей дом находился ближе всего к кресту. На перемешанном с белорусским русском он вежливо пообщался с нами, мигом понял кто мы и зачем здесь, и вместо ругани, которую наверно мы немного ждали, вызвался помочь. Пока я продолжал копать – уже выданной им лопатой и с забинтованным им пальцем – он продолжал рассказывать о кресте и вообще истории села. Жаль, что мы не засняли всё это на видео или не записали на диктофон, потому что получилась бы отличная этнографическая запись. Однако я прекрасно запомнил его основные тезисы, тем более что он частенько повторялся.

Село Буйновичи – довольно старинное, и род деда жил здесь несколько веков. Некоторым образом оно было связано с какими-то участниками наполеоновских войн, но я на этой теме направил деда на более интересные мне эпохи. Дед сказал, что церковь на том же месте, где и сейчас, стояла и раньше (возможно, другие здания, но место примерно то же). У церкви было кладбище – посреди села! – на котором и был когда-то давно поставлен этот крест. В советское время новая власть решила уничтожить кладбище и влияние местной церкви. Однажды на пасху, как сказал дед, когда он ещё был мальчишкой, он попытался тайно поучаствовать в крёстном ходе вокруг церкви, но был «пойман» и выставлен назавтра перед классом с осуждением; а родителей даже вызвали в партийные органы, где они получили значительные проблемы. На краю села советская власть сделала новое кладбище, куда перенесла бо́льшую часть захоронений, зачастую довольно варварски. На месте же старого кладбища хотели сделать поле; вывезли с изначального места и тот самый крест с фигуркой. Но местные жители опасались сверхъестественных неприятностей, которые им могли принести такие перестановки. В итоге втайне, «на волах», несколько самых значительных и старых крестов привезли обратно. Чтобы быстрее закопать их, хватали всё подряд, чуть ли не кучи мусора, и потому в земле так много стекла. Думаю, вероятно, что часть стекла происходила из подношений старого кладбища, перерытого в ходе описанных перипетий. В итоге, по словам деда, гнева похороненных удалось избежать, а крест вернулся более-менее на своё место. По́ля здесь так и не сделали, хотя основное кладбище-таки перенеслось.

«Есть ли что-то особенное в этом кресте?»,

спросил я деда и тех, кто подошли с ним.

«Да вроде нет, крест на чьей-то могиле старый, да и всё»,

отвечали мне.

О происхождении креста, кроме того, что он «очень старый», увы, дед, да и другие ничего не знали:

«при Советах не говорили о всяком таком, боялись. Может, чего и было, да не знаем теперь»

Примерно то же самое мне пришло с небольшой медитацией: я склонен думать, что умерла (при родах? или с ребёнком?) некая уважаемая селом мать, которую похоронили с чадом; фигурка на кресте изображала именно его. Так мне кажется. Рядом с этим крестом стоял другой крест, более ортодоксальной формы и даже с надписью даты – 1835 год, но в свете истории деда это ничего не значит, поскольку кресты стоят не точно на изначальных местах. Тем не менее, по субъективным ощущениям, мне не думается, что памятник восходит к языческой эпохе, хотя Дмитрий позже старался привлечь аргументы за это. Сфотографировав свой небольшой раскоп, и начав закапывать крест обратно, я хотел взять выкопанные стекляшки до ближайшей помойки.

Но дед был категорически против:

«нельзя ничего брать с кладбища! Ты ещё молодой, зачем тебе эти неприятности»

Не став слушать мои слова, что я забрал бы стекляшки только до помойки и не далее, он отобрал их и зарыл обратно в паре метров от креста. Вот такая народная религия!

Душевно попрощавшись с местными, которые к тому же напоили колодезной водой и угостили яблоками, мы выехали дальше, сами становясь персонажами местного фольклора:

«знаменитый у нас крест, приезжали тут люди с Питера его изучать..»

Далее был Туров, один из древнейших городов Белоруссии и восточнославянского мира вообще. Некогда столица племени дреговичей, вскоре он стал центром Туровского княжества, одного из первых государственных образований на землях будущей Белоруссии, сгинувшего лишь в период упадка Руси в ходе монгольского ига, будучи захвачен литовцами.

Хотя «Повесть временных лет» говорит, что город назван в честь некого князя:

«Тур держал власть в Турове, по нему и прозвались туровцы» (в лето 980),

есть мнение, что это именование могло также учитывать тура – дикого быка, истреблённого в новое время.

История Турова в X–XI вв. – это история одного из центров восточного славянства, крупнейшего и наиболее развитого города региона. Мне было особенно любопытно узнать, что изгнанный в ходе языческого восстания 1007 года в Поморье некогда епископ Колобжега Рейнберн – тот самый, в связи с которым Титмар Мерзебургский дал первое в истории упоминание факта о язычестве поморян (о Богах, обитающих в море) – под конец жизни попал епископом в Туров, пытаясь отсюда транслировать западную версию христианства на Русь, и потому закончив не особенно удачно (Титмар, VII.72).

Несмотря на то, что сегодня Туров – всего лишь, по сути, крупное село, и невдалеке от памятников пасутся овцы и гуси – как и всюду в Белоруссии, здесь всё обустроено для туристов. В центре городка на главной площади сделан большущий паркинг, стоят памятники и указатели. Я умылся в реке Припять – очень скверно, конечно, что ныне она известна скорее в связи с Чернобыльской катастрофой, нежели в отношении античной и средневековой историей славянства. Не знаю, блин, кто может не считать Горбачёва худшим правителем в истории России.. Жене мне пришлось не раз подтвердить, что мы находимся много выше по течению, чем Чернобыль, да и вообще довольно-таки от него далеко: в этом отношении тот же Киев куда опаснее, будучи не только вдвое ближе, но ещё и получая через Днепр воды, идущие через Чернобыль. Некогда же река Припять была более известна как одна из северных рек славянской прародины; они жили здесь уже в то время, когда ещё только становились славянами.

Мы подошли к музею-реконструкции старого храма, который оказался закрытым на обед (14.00–15.00), что заставило нас побродить рядом; мы наткнулись вскоре на яркого и здоровенного богомола, которого я видел в природе впервые: они побольше кузнечиков. Я захотел выйти к памятнику Кириллу Туровскому, стоящему за зданием музея. Мы пошли к нему, и я рассказывал жене, что где-то между памятником и фундаментом храма археологи открыли славянское капище (об этом можно подробно прочесть в статье П.Ф. Лысенко. Языческое святилище древнего Турова).

И тут меня прямо-таки накрыло.

Настолько мощных мест мне случалось посетить всего пару-тройку – я только успел брякнуть

«да вот здесь оно было, потом до памятника дойдём»

и уселся на газон.

На самом деле место, где меня «накрыло», находилось не между памятником и музеем-реконструкцией (между ними наверно метров 30), как я это мог вынести из статьи, а скорее у юго-западного угла музея – у южной стены сразу у дорожки. Ближайшие минуты подарили мне – дело хозяйское, как вы отнесётесь к этим моим сугубо личным ощущениям – яркое впечатление, что здесь находилось капище Перуна, существовавшее очень долго и пропустившее через себя огромное число людей. Что любопытно, некоторым образом «накрыло» и жену, хотя она куда как менее склонна к подобного рода опытам; она сказала, что по её впечатлениям, на этих местах «много плакали». Что ж, во все века люди приходили на святилища просить помощи высших сил, и конечно, как ныне в церквях, плакали и тогда люди на капищах, прося защиты, здоровья, благополучия. До самого открытия музея я так и медитировал на травке газона рядом со зданием музея с ощущением присутствия Перуна. Невероятно, невероятно крутое и сильное место, и немного подобных мест я б мог назвать! Хотя, скажу честно, я не ждал от этого посещения ничего такого заранее, а мест старых святилищ посещал немало кроме того – но подобного не помню.

Когда музей открылся, мы пошли его посмотреть: ничего выдающегося, но посетить советую, хотя изнутри то место меня не сильно впечатлило. Здесь под крышей музея лежит фундамент церкви XII в., которую возвели после разрушения капища, а вокруг сделана экспозиция. Затем мы-таки дошли до памятника Кириллу Туровскому – крупному церковному писателю и деятелю XII в. Отсюда мы вернулись в центр, где стоит туровский собор св. Кирилла и Лаврентия Туровских, а возле храма – старинный почитаемый крест X в., удостоенный отдельной часовенки.

Затем с некоторой неохотой покинув центр города, мы заехали на туровское кладбище, знаменитое своими «растущими крестами». Хотя это было именно что местное кладбище, и многие родовые фамилии повторялись на множествах надгробий, даже здесь сделали несколько табличек для туристов и выделили для них дорожку, ведущую от одного «растущего креста» к другому, а место у самих крестов накрыли беседками. Легенда об этих крестах состоит в следующем: говорят, что тут растут кресты; они не только идут вверх из земли, что ещё можно было бы объяснить какими-то геологическими процессами, но и будто бы вширь, как грибы. Некогда на этом месте, согласно преданию, был похоронен местный святой – Мартин Туровский (тоже XII в.), чью могилу «сгубили», но как он и предсказывал, он всё же и после того покажет, где был захоронен и продолжит служить на благо народа. Так и объясняют появление первого креста; но почему-то вскоре начал «расти» и второй. Камни, согласно табличкам, растапливают снег на себе и вокруг, и разумеется, по словам верующих, обладают невероятными целебными свойствами. От обычных крестов они отличаются старинным видом, маленьким размером и отсутствием надписей.

Кстати, вот любопытная особенность белорусских кладбищ и вообще любых крестов (а также и почитаемых здесь язычниками мест): на них повязывают ленты, иногда с народным орнаментом, иногда какие-то простые, разных цветов. Такого изобилия лент на кладбищах ли, или на других почитаемых объектах, как в Белоруссии я больше нигде не наблюдал. Некоторые из них уже почти стёрлись со временем; другие явно повязаны недавно. Они висят на крестах, деревьях, оградах, камнях – иногда в огромном количестве..

По пути на ночёвку в Брест мне удалось умыться в реке Горынь, ещё одной известной и крупной артерии славянской прародины. А Туров.. это было прекрасно. И неожиданно. Я его полюбил.

церковь св. Марии Магдалины в Паричах (в Светлогорском районе Гомельской области), место где находится Здудичский крест; увы, вид только снаружи

река Березина в Паричах; геродотов Борисфен

у немного мною выкопанного каменного изваяния Буйновичей (Лельчицкий район Гомельской области)

Буйновический крест с фигуркой

Буйновический крест с фигуркой

в центре Турова; табличка с цитатой из «Повести временных лет» о городе. Слева внизу за оградой немного видно воды Припяти

древний почитаемый каменный крест у Туровского собора

музей-реконструкция Турова близ Туровского городища

«место силы» у южной стены Туровского музея-реконструкции: здесь находилось древнее славянское языческое капище. На заднем плане памятник Кириллу Туровскому

Туровский собор, символ города

богомол у набережной Припяти в Турове

День 4. Брест, Пружаны, Слоним: каменные изваяния юго-запада Белоруссии

Наша поездка предполагала программу на 6 дней, и в отношении географии получилась довольно-таки изящной: на третий день мы достигли Бреста, где заночевали: таков был и временной и пространственный экватор маршрута. Брест был самой удалённой от Питера точкой поездки, самой юго-западной точкой Белоруссии; оттуда мы едва ли не по прямой дальше ехали и ехали обратно в сторону Питера на север – те же три дня, которые сюда «забирались».

Роль древнего города Брест рано свелась к статусу пограничной крепости, не раз переходившей из рук в руки. Это и сейчас пограничье: Брестская крепость, о которой чуть ниже, омывается водами реки Западный Буг, по которой проходит граница Белоруссии (а также Украины и некогда СССР) с Польшей. До Варшавы отсюда почти вдвое ближе, чем до Минска.

Хотя Брест не прославился в связи с какими-то событиями языческого периода, здесь теперь есть музей с прелюбопытными экспонатами, которые как раз имеют с язычеством связь. Это Брестский областной краеведческий музей. Из средневековых его древностей меня, конечно, привлекали прежде всего три каменных изваяния, которые все разместились в одном уголке. Подробнее о них можно прочесть в статье Дмитрия Скворчевского: https://www.ufo-com.net/publications/art-7261-yazyche..

Два больших происходят из одного района – Жабинковского, этой самой Брестской области. Самый большой памятник был найден в селе Залузье. Это валун оранжевого цвета, с ясно вырезанным лицом наверху. Туловище, если и прорисовано, то линиями, которые, впрочем, трудно понять в отношении композиции. То ли на не вполне обработанном камне спереди идёт линиями изображение креста, а от его боковых концов к подбородку (где вершина креста) тянутся две диагональные линии. То ли это всё же контур тела в схематичной юбке (или иной одежде) с двумя ножками в стиле «палка-палка-огуречик». Других заметных изображений на камне нет. Возможно, что ваятель лица (красивой и сложной техникой барельефа) и чертящий линии – были разными людьми, и могли жить в разные эпохи. Но не обязательно. См. статью: https://be.wikipedia.org/wiki/Залузскі_ідал

Второе по величине изваяние – Грабовецкое – по форме ясно напоминает крест. Крест также вырезан посреди него двумя глубокими линиями. Однако верхняя часть – закруглена, а кроме того, внутри на ней прорезан овал, контуром напоминающий лицо, например, в платке или капюшоне. На предмет того, есть ли на изваянии черты лица, между мной, женой и музейным сотрудником завязалась дискуссия. Там есть некоторые углубления, которые могли бы, в общем-то быть поняты как рот и глаза; с одного ракурса на «лице» вообще будто бы проступает силуэт как у черепа. Однако всё это настолько нечётко, что утверждать что-либо окончательно я не возьмусь: контуры лица мы иногда видели по-разному. Так или иначе, даже если кто-то хотел нанести туда черты лица, он не сделал этого явно – как были сделаны очертания «платка» и креста, глубокие и несомненные. https://be.wikipedia.org/wiki/Грабавецкі_ідал

Третье изваяние в литературе известно как Остромечевский «гриб» или идол. Все эти сёла – Грабовцы, Залузье и Остромечево – находятся не так уж далеко друг от друга: от Бреста до любого из них ехать с полчаса, хотя в этот раз мы не стали объезжать места находок. Остромечевский памятник – немногим больше кулака, по форме он напоминает гриб, но на одном месте под «шляпкой» ясно вырезано нечто вроде носа. Рот и особенно глаза можно предположить в небольших углублениях, но они не акцентированы. Также я не буду первым, кто подчеркнул бы его сходство с фаллом и уздечкой. https://be.wikipedia.org/wiki/Астрамечаўскі_ідал

Остромечевский идол был выкопан из-под земли; о нём не дошло никаких преданий, но отмечалось, что он был найден на холме, где некогда была дубрава – это вполне типичное потенциальное описание священной рощи. Два больших валуна, полагаю, были почитаемыми сельскими камнями, хотя хорошей литературы по этому вопросу я не встречал – а было бы недурно ознакомиться с этнографией насчёт этих памятников.

Возникает вопрос – что это? Высказывалось мнение, что это – идолы; кресты же были нанесены позднее с мыслью изгнать таким образом «бесов». Но было бы немного странно видеть идолы сохранными и почитаемыми всю христианскую эпоху до XX в., когда они попали в столь хорошем состоянии в музей. Увидев некоторую сложность с объективным анализом, я решил «помедитировать» и поймать хоть что-то субъективное. Что ж, моё мнение таково: большие валуны не были идолами, и даже вряд ли восходят к языческой поре. Они были почитаемы как некие, если угодно, святые камни, и отождествлялись быть может даже с некими персонажами народного христианства. Но вот маленький идол из Остромечево произвёл на меня впечатление именно древнего идола – причём идола кого-то из верховных Божеств, понимаемого, возможно, и славянами, и балтами – и славянами скорее. Маленькое изваяние производило совсем другое ощущение, чем Жабинковские памятники. Да и по типологии оно похоже на известных идолов куда больше, отличаясь от некоторых аналогов разве что размером.

На самом деле, в славистике существует значительная проблема почитаемых старинных изваяний. Почему на крестах можно найти вроде бы языческие символы; а вроде бы языческие изваяния – так подвязаны под кресты? Почему языческие фигурки, если это они, сохранялись в христианское время? Но если это христианские артефакты – то что у них за лица? Могло ли быть так, что из старых идолов вырезались новые формы, которые становились почитаемыми у христиан? Почему население так тяготеет к переносу таких камней на кладбища или к церквям? К какой эпохе надо отнести почитание камней, крестов, изображений с лицами? – Полагаю, здесь нет всеобщего ответа, и на каждый памятник нужно искать свой собственный. Почитаемые каменные (а иногда и деревянные) изваяния с весьма неопределённым статусом широко распространены в славянском мире, особенно в западном ареале восточного славянства, и вынести им какую-то окончательную характеристику очень трудно. В этот же ряд входят изваяния, встроенные в стены церквей, которые я описывал в сообщениях о поездках в Германию и Польшу. Кроме того, часть памятников могли восходить к неславянским народам: например балтским или финским.

Брест – довольно милый город, хорошо готовый к приёму туристов, и вообще, наверно, наиболее туристически представительный из всей белорусской провинции. Из музея мы направились в Брестскую крепость, памятник Второй мировой, весьма живописный и включающий, среди прочего, музей средневекового Берестова. Очень советую побывать в Брестской крепости, если уж заедете в город – она действительно впечатляюща и живописна; это огороженная стеной и валами большая крепость с рядом памятников. Есть из неё и спуск к великой реке Западный Буг, в быстрых водах которой я с удовольствием умылся: эта река тоже хорошо была известна праславянам с самого их начала.

Пружаны – небольшой городок в часе езды от Бреста. Здесь есть музей: Пружанский палацик, созданный из некогда усадьбы богатого шляхтича. Просмотр его по завершению показался мне необязательным: интересующие меня памятники стояли на улице рядом, в то время как внутренние экспозиции XIX–XX вв. показались скучноватыми. У дома лежит несколько камней, по виду некоторые – очень старые, раннехристианского периода. Есть тут и чашечник. Один камень стоит – это Пружанский крест (кажется, из гранита), найденный в расположенном неподалёку селе Бутьки. На верхней его грани – ясно видно лицо, причём глаза были не вырезаны, а наоборот, сделаны выпуклыми, есть нос и рот. По всей вероятности, лицо стёсывали – по причине ли христианской набожности или какой иной – мне неизвестно. В середине вырезан крест с полукругом сверху; не знаю, стоит ли его понимать как символ Мировой оси с Небом наверху – наверно это возможно. Каких-то других атрибутов или символов нет, хотя изваяние обработано с боков и сзади до ровности форм. Происхождение его и функции неясны; впечатления языческого идола он не произвёл, хотя вполне мог быть почитаемым иначе.

Музей города Слоним – следующего нашего пункта – поинтереснее Пружанского, но тоже невелик. Сам Слоним – город древний, однако уже христианского времени. Я ехал сюда чтобы посмотреть Слонимский идол. Это небольшая каменная голова (меньше размером, чем в натуральную величину), проработанная чрезвычайно реалистично. Можно увидеть помимо основных черт лица губы, складки у щёк, и даже попытку процарапать на глазах радужку. Правда, для этого не очень удачно подобран камень: он, очевидно, сильно крошился в процессе обработки, создавая много неровностей и маленьких сколов. Общий контур головы тоже обработан, хотя нельзя уверенно сказать, шапка, шлем или высокая причёска у него обозначены сверху и сбоку, предполагалась ли борода (скорее да). В языческую пору эти края принадлежали в основном балтам; последние сомнения развеял и местный экскурсовод, рассказавший, что идол нашли вне комплекса при строительстве дороги на востоке Слонима – видимо был спрятан (возможно, при крещении) – а типологически он расходится со всеми славянскими памятниками. Гид был уверен, что изваяние – не славянское, собственно, в этом здесь окончательно убедился и я. Правда, помимо балтов местный специалист предполагал и каких-то «доиндоевропейских насельников», но ни визуально, ни по ощущениям так или иначе идол не показался славянским. https://be.wikipedia.org/wiki/Слонімскі_ідал

Затем мы выехали в Минск на ночёвку, по пути пролетев Неман (здесь все его называют Нёман). Увы, мост скоростной трассы был длинным и неудобным, и умыться в этой реке мне не удалось. Придётся как-нибудь доехать до Литвы и застать реку там, а то как же.

Кстати, надо сказать, что такой шикарной погоды, как выдалась в эту поездку, нам не случалось поймать даже в июльской Германии прошлого года. Дня со второго дневная температура строго держалась выше +20С, иногда переваливая и за +27С, и порой на небе не было ни одного облака, хотя буквально назавтра по возвращении и в Питере, и, как я слышал по радио, в Белоруссии началась настоящая осень.

И по поводу радио и вообще языка. Есть мнение, что белорусы не всегда рефлексируют на предмет того, на каком языке они говорят, и я с ним наверно соглашусь. Мы ловили местное радио – исполнители всё те же, что и у нас, и вроде даже я не слышал ничего местного, но интересно другое. В основном всё по-русски; однажды ведущая проводила какой-то конкурс и позвонила слушателю, спросила его по-белорусски, он ответил по-русски и она потом перешла на русский; мне кажется никто кроме не знающих белорусского слушателей типа нас не заметил этого перехода. Государственные географические указатели почти все на белорусском; правда, на въезде во многие места стоят ещё советские надписи-памятники, они все остались на русском. Рекламы частных фирм – на 90%, если не на 95% – на русском. Мне вспоминается общение с одной знакомой русской из Украины: мы общались на русском много месяцев, а может даже и несколько лет, и однажды она употребила некоторое слово (увы, забыл), которое я не понял. Когда я спросил, что это за слово, уже она меня не поняла.. Лишь проявив настоящее лингвистическое разыскание, мы выяснили, что она употребила украинское слово, всю жизнь полагая, что оно русское. Таким образом, для многих двуязычных язык – это не предмет некой геополитики или национальной самоидентификации: это просто не вполне отрефлексированное само собой разумеющееся явление. Правда, начитанный Дмитрий Скворчевский пишет большинство статей на белорусском: я спросил его, разве не рациональнее было бы писать по-русски, ведь русская аудитория потенциально составляет минимум 180 млн, а белорусская – максимум 8 млн, и русская практически всю белорусскую перекрывает – но он отметил, что пишет «для своих», очерчивая белорусским языком некую что ли область «посвящённых», без лишних кадров. Всё это очень любопытно, как по мне.

изваяния Брестского областного краеведческого музея (и я для масштаба)

изваяния Брестского областного краеведческого музея изваяние из деревни Залузье

изваяния Брестского областного краеведческого музея изваяние из деревни Грабовцы

изваяния Брестского областного краеведческого музея Остромечевский идол

изваяния Брестского областного краеведческого музея

Пружанский каменный «крест»

Слонимский идол

в Брестской крепости

великая река Западный Буг в Бресте

День 5. В краю дреговичей: примечательности Минска и округи

Было сразу видно, что Минск – это столица: широченные дороги, везде толпы, наглые манеры вождения соседних машин на дороге. Удалось увидеть несколько станций метро – единственного в Белоруссии. Наутро пятого дня, предпоследнего в поездке, мы встретились с Дмитрием Скворчевским, знатоком белорусских древностей. Он освободил первую половину дня (был четверг 20.09) под общение и сопровождение нас по некоторым примечательностям Минска – а их в отношении язычества тут немало, несмотря на то, что город неизвестен в языческую эпоху. Только в 1067 году «Повесть временных лет» впервые упоминает город в контексте войны между Всеславом Полоцким (тем самым, который в «Слове о полку Игореве» «великому Хорсу волком путь перебегал») и сыновьями Ярослава Мудрого. Всеслав держал Минск, а Ярославичи «подошли к Минску, и минчане затворились в городе. Братья же эти взяли Минск и перебили всех мужей», а вскоре после битвы основных сил «на Немиге месяца марта в 3-й день» Всеслав попал в плен.

«Слово о полку Игореве» ругает эту междоусобицу:

«Немиги кровавые берега не добрым засеяны, засеяны костями русских сынов»

Впрочем, реку Немигу, некогда проходящую через Минск, закопали, оставив в подземных трубах. Совсем другие пункты были у нас тут по плану.

В деревне Крыжовка (15 минут на машине от Минской кольцевой, которая тоже называется МКАД) на холме у дороги лежит известный этнографии «Волос-камень». Вроде камень как камень, однако известно, что его почитали и в старину, и было видно, что почитают сейчас. На дереве рядом висел череп коровы, вокруг были повязаны ленты, у самого камня лежали как подношения монетки и яблоки. Как я часто это делаю, после рассказа Дмитрия я немного помедитировал, но впечатления языческой святыни и связи с Богом Велесом мне не открылось.

«Думается, это был просто почитаемый камень, который мог исцелять скот, помогать пастухам, не будучи связанным с Божествами или чем-то подобным»

– сказал я Дмитрию, и он согласился.

В Белоруссии описано порядка десятка камней, в названиях которых упоминаются ~имена языческих Божеств (хотя часть «известна» только по отдельным статьям этнографов, и где эти камни сейчас – неясно). Три с названием «Перун», два – «Волос» (ещё один – «Волосень»), один – «Дажьбог». Я хотел посетить по одному «виду» каждого, но Дмитрий отсоветовал всех «Перунов» по разным причинам, в итоге в поездку я включил только «Дажьбога» и этот «Волос». Впрочем, откуда название «Волас» (по-белорусски так) – непонятно (христианский св. Влас? позднее литературное?).

Мы вернулись в Минск, направившись в Институт геологии на окраине города. Здесь сразу в холле за вахтой стоял первый памятник. Это был Долгиновский крест, который я упоминал ранее в связи с изваянием из Буйновичей (см. День 3). https://be.wikipedia.org/wiki/Даўгінаўскі_ідал Как и на Буйновичском кресте, на Долгиновском была изображена фигурка, часто интерпретируемая как дитя. Но есть и различия: Долгиновский крест в несколько раз больше; фигурка изображена здесь не параллельно основному контуру, а на нижней грани и почти определённо у ней есть лицо. Сам облик Долгиновского креста куда более человекоподобен, нежели Буйновичского – особенно в отношении «рук»; наверно можно осторожно предположить и нос (а значит лицо?) на верхней части. Сзади на Долгиновском кресте нанесён ряд так называемых 12-конечных крестов (см. https://www.ufo-com.net/publications/art-7261-yazyche..) Впрочем, кресты могли нанести позже. Хотя Дмитрий считал его идолом некоторого материнского начала, «медитация» не убедила меня в его языческом происхождении и сущности – хотя последнее, конечно, есть не что иное как субъективное частное мнение.

В 5–7 минутах пешком отсюда – Музей валунов Минска. Он представлял собой парк, но особый. Прежде всего, все его объекты – дорожки, деревья, скопления камней, даже возвышенности и низменности в миниатюре воспроизводили карту Белоруссии. Когда мы шли по той или иной дороге, Дмитрий говорил что-то вроде: «эта тропка – типа река Днепр.. А этот холм – на месте самого высотного региона..» и т.п. Где-то на «юге» этой «карты» мы начали экскурсию – уже издали Дмитрий указал на «тот самый Дед-камень» (по-белорусски Дзед) – разумеется, к этому кругловатому гранитному валуну у нас был особый интерес. Это без сомнения, самый знаменитый почитаемый ныне камень славянского мира. Полагаю, что значительная часть тех, кто дочитал-таки до этого места, не нуждается в его подробных представлениях. Но я всё же дам некоторую информацию. Надёжные источники зафиксировали ещё во второй половине XIX в. (!) культ, связанный с этим памятником. Существовало святилище с собственным наследственным жрецом (!), а также дубом. Люди приходили с самыми разными просьбами – о здоровье, благополучии, но важнее всего роль камня виделась как помогающего с детьми. Жрец в огне рядом сжигал принесённых в жертву коз и кур, забирал подношения – деньги и зерно. Несмотря на давление сначала церковных, а затем советских властей, культ в каком-то виде сохранялся. Почти невероятно, что речь идёт о XIX–XX вв., ведь практически ничего подобного в славянском мире этой поры не известно – и именно это и принесло Дед-камню такую славу. Впрочем, неизвестно когда это почитание началось, насколько оно было древним. https://ru.wikipedia.org/wiki/Дед_(валун) Надо и подчеркнуть, что изначально Дед-камень находился совсем не здесь: его святилище было в ныне центре Минска (но на то время – отмечаю это особо – на глухой окраине города), на берегу реки Свислочь; он был лишь частью комплекса (наряду с дубом, костром и местной водой).
Дмитрий вначале начал рассказ о соседних с Дедом камнях – около десятка из них имели особенности: рисунки (иногда в виде символа шеста с полусферой – Мировое Древо с Небом наверху) или знали в своей истории почитание местных жителей. Я вначале думал, что весь Музей валунов состоит из таких камней, и полагал, что мы здесь надолго. Но Дмитрий, описав несколько памятников, перешёл к Деду.

«А другие?»

– спросил я.

«Нет, все почитаемые возле Деда»

– ответил знаток, и мы сосредоточились на главном памятнике.

На камне была некоторая лишайниковая растительность, растущая так, что можно было указать, что камень регулярно чем-то поливали. Так и есть – и поныне к камню приходят люди с просьбами, приносят подношения. Сделали его и мы, отмечая здесь множество монет, фруктов и конфет. БРАТИЕ! Давайте подносить требы конфетами без обёртки! На некотором этапе полиэтиленовые фантики становятся бесячим и гадким мусором. Конфеты – в требу, фантик – в карман! Берегите Природу! Дмитрий не без гордости отмечал, что часть возрождающейся славы Дед-камня он может приписать себе, поскольку регулярно проводил здесь экскурсии и даже обряды.

«Теперь это меньше нужно. Народ уже сам знает, что как, и зимой здесь вокруг всегда вытоптан снег»

Камень произвёл на меня довольно сильное впечатление, он был привычен «общению» с человеком и добро к нему настроен. Очень понравился он и жене. Но я не ощутил в нём какой-то связи с языческими Божествами. Да и сам Дмитрий на пути от камня к машине высказал подобное мнение – описанный источниками жрец по многим свойствам представал обычным местным знахарем, находящимся в рамках «народного христианства». Это, впрочем, нисколько не уменьшило наших симпатий к одной из самых известных святынь Белоруссии – Дед-камню, и святынь, подчеркну, ныне актуальных прежде всего для язычников.

Мы выехали в центр города – к точке, где Дед-камень стоял изначально. Она, кстати, даже отмечена на гугл-карте (рядом с рестораном «Старое русло»). Место не произвело на меня особого впечатления, хотя надо признать, что здесь очень мило. В отдалении от больших дорог и толп вдоль тихой речки высятся ивы, здесь гуляют с колясками, ездят велеки. В нескольких сотнях метров можно увидеть осветительные мачты Олимпийского стадиона Динамо. Как я говорил, была сказочная погода, и мы получили удовольствие здесь даже просто от самой парковой прогулки. Я умылся в Свислочи – подозрительно зелёной, но вскоре стало ясно, что река чистая, просто из-за крайне медленного течения и небольшой глубины вода сильно зацвела.

Отсюда Дмитрий повёл нас к Национальному историческому музею – шли мы кажется, от старого места Деда минут 10–15. У входа мы душевно распрощались – ему пора была ехать по делам, а мы в Минске увидели всю заказанную программу (кроме собственно музея внутри). Впрочем, есть ощущение, что в Минске есть что увидеть даже и вне нашего контекста, а я своим пробегом только по языческим местам много упустил. Что ж, ещё один повод вернуться.

Выше я писал о Шкловском идоле и месте где его нашли (2й День поездки). А привезли идол именно сюда, в Минск, и он был нашей главной целью посещения музея. https://ru.wikipedia.org/wiki/Шкловский_идол Почему-то у истукана не было таблички, и экскурсовод ничего не смогла рассказать о нём (кроме уверения, что это оригинал), да и стоит он в углу экспозиции в не самом удобном для рассмотрения положении. Зато памятник находился за стеклом – что мне кажется полезным. Несмотря на действительно невыразительный облик (шкловцы, нашедшие его, обозвали изображённого «ёлупом» – «олухом»), указывающий на низкое мастерство ваятеля (впрочем, как знать, как он выглядел с не отбитым носом!), в отношении духовного впечатления в «медитации» истукан произвёл очень сильное ощущение: в моих глазах это несомненно славянский идол эпохи язычества, изображающий кого-то из высших Божеств. Да и в остальном историческая экспозиция была хороша, хотя и невелика. Славянские древности, представленные лунницами, височными кольцами и т.д.; древности более ранних эпох, как например, довольно известный Осовецкий идол (?) из дерева (неолит; памятник задолго дославянский). Любопытно, что в реконструкции поселения бронзового века мы неожиданно увидели полную копию знаменитого праиндоевропейского Керносовского идола. https://ru.wikipedia.org/wiki/Керносовский_идол В целом музей, несомненно, заслуживает посещения.

Затем мы покинули столицу. Вначале мы посетили «Дажьбогов камень», что лежит недалеко от деревни Крэмянец. Пройдя несколько минут по полному кустов лещины подлеску, мы вышли к артефакту. Его, известного изначально в том числе как «Богов камень», с довольно далёких пор и по сей день местные жители используют для контроля над погодой. Чтобы вызвать дождь, камень под определённые обряды приподнимали палками (их, явно недавние, мы разыскали невдалеке), оставляя так на нужный период. Когда дождь следовало прекратить, камень ставили обратно. По всей вероятности, не столь давно по каким-то причинам название «Богов» слилось с «Дождь-камнем», из чего появился «Даждьбог-камень». Дмитрий был всецело согласен с вероятностью такой теории и уверенно говорил, что культ Дажьбога (Божества хотя и небесного, но не особо-то и связанного с дождём; см. https://dajbojic.livejournal.com/2757.html) здесь почти гарантированно отсутствовал – перед нами яркий случай казуса народной этимологии. Даже в этой глуши на редкой здесь грунтовой дороге – у камня стояли таблички, дескать, памятник истории, охраняется государством. Наверно было бы банальным сказать, что камень произвёл «водное» впечатление вне связи с Божествами – но так оно и было.

С последним пунктом программы – «Сцёп-камнем» (рус. «Степан-камень») вышло целое приключение. Я уж думал убирать его из маршрута, но Дмитрий вдруг заявил, что считает этот камень едва ли не самым значимым объектом в своём ви́дении белорусских почитаемых древностей; он описал его район как место силы и пограничье балтийского и черноморского водораздела, как некий центр мира – а в местных деревнях сохранились «самые интересные» и архаичные фольклорно-этнографические представления. Я решил дерзнуть, тем более что до заката, как нам казалось, оставалось ещё много времени. Сейчас я вспоминаю случившееся с улыбкой, но честно говоря, на месте было не особенно весело.. За глухой деревней Бояры грунтовая «дорога» свернула в лес. Было видно, что по ней только изредка ездили на тракторах и спецтехнике, и она не была даже просёлочной. Сколько могли, на скорости чуть больше пешехода, мы объезжали кочки и лужи (откуда!?), но вскоре встали посреди леса перед целым океаном на дороге, и далее, закрыв машину (и потом напрасно за неё тревожась, поскольку сигнализацию её средь леса никто бы не услышал), пошли пешком. Проблема была в том, что было непонятно куда. От дороги туда и сюда отходили тропы; вначале мы ориентировались по нанесённым краской стрелкам на деревьях, но вскоре стало ясно, что они ведут в разные стороны. Нас вело упорство и везение, примерно как в Гнёздово; однако здесь лес был куда глуше, больше и дальше от дорог и поселений. Людей мы после деревни не встречали. Уже много пройдя, мы наткнулись слева от дороги на огромную сосну, явно выделяющуюся среди остального пейзажа. Я знал, что это ориентир, но в окружающих условиях он был довольно шатким: мы поняли что до этого момента наверно шли верно, но как идти дальше, было всё равно неясно. Мы пошли по одной дороге – и вернулись, потом также по другой.. Я смотрел на навигатор офлайн приложения maps.me – но ему требовались бо́льшие расстояния.. Вскоре мы обнаружили начавшую зарастать молодым, но уже довольно высоким лесом вырубку. Там на нас скопом напали одни из самых мерзких обитателей хвойных лесов – лосиные вши, гадского вида летающие твари, не боявшиеся, в отличие от слепней или мух отгона руками. Забравшись куда-нибудь под одежду, они некоторое время могли незаметно сидеть или, создавая ужасное ощущение, ползать там, а затем резким бегом забраться в волосы, откуда их и вовсе невозможно было выудить. Их трудно прибить: они выдерживают какое-то невероятное давление, а на одежде сидят так цепко, что даже сильнейшим выстрелом пальцев их не скинуть сразу. Отбиваясь от лосиных вшей, бродя в начавшем темнеть раньше, чем на открытой местности, лесу, мы пробовали одну дорожку за другой, не зная, сколько по какой идти – и не зная, не нашли ли бы мы наконец нужного места, если б прошли ещё немного. В одном месте мы спугнули огромную олениху, которая ещё с минуту сотрясала землю уже невидимыми среди деревьев тяжёлыми прыжками на копытах. Хорошо ещё, что на тот момент я не вычитал в википедии, что оказывается, лосиные вши не безобидны, как я думал раньше – а могут кусать почти как клещи и быть разносчиком болезни Лайма.. Злые и потные, в темнеющем лесу, ругаясь на лосиных вшей, мы не знали куда идти или не идти. Да, сейчас вспоминать забавно. Кстати, последнюю вшу в вещах мы обнаружили уже в середине следующего дня ближе к концу полоцкой программы! Но укусов я вроде не ощущал; я знал тварей и по глухим лесам своей тверской деревни, но всю жизнь думал, что они питаются волосами и потому по факту безобидны..

И вдруг новая попытка принесла плоды. По очередной тропке недалеко от большой сосны (реально недалеко – не более 100 м) мы снова вышли на ту вырубку, но с другого края. Заходить внутрь мы не стали, поскольку идти там становилось почти невозможно. Мы пошли вдоль вырубки по опушке старого леса и неожиданно жена увидела на краю вырубки (в середину было бы не посмотреть, поскольку площадь её очень большая) – уж не знаю как – что-то похожее на камень. И впрямь, это был он. Особый «восторг» доставил тот замеченный только на месте факт, что в карте maps.me при достаточном приближении, оказывается, «Стёп-Камень» был отмечен! Он был окружён простенькой деревянной оградой; здесь лежало много подношений, повязаны ленты. Сам артефакт – это большой валун, самый крупный из виденных нами почитаемых камней в поездке, больше человека ростом. Впрочем, ничего особенного. Рядом лежал другой валун – согласно одному из сказаний, Степан превратился в камень вместе со своими волом. Было здесь и место для костра и опять конфетные фантики. Мне показалось, что некогда камень был ориентиром для сбора весёлых обрядов и празднеств, но сам по себе не представлял какой-то особенной, и тем более языческой святыни – а вот место и впрямь было сильное. С удовлетворением, что недаром излазили эти дебри, мы добрались до машины, а затем на ней – уже выехали на завершающую ночёвку этой поездки. [Подписи – под фото, на текст ещё нет места]

«Волос-камень» в деревне Крыжовка под Минском. На дереве слева – череп коровы

«Дед-камень» в Музее валунов Минска

На месте изначального положения старого святилища с Дед-камнем, слева река Свислочь, вдали в центре видно Олимпийский стадион Динамо (Минск)

«Сцёп-камень» в лесу у деревни Бояры Докшицкого района Витебской области. На переднем плане «окаменевший вол» Степана

С Дмитрием Скворчевским у входа в Национальный исторический музей Минска

Долгиновское каменное изваяние в Институте геологии Минска

Средневековая (славянская) экспозиция в Национальном историческом музее Минска, лунница, «секира Перуна» и т.д.

Средневековая славянская экспозиция в Национальном историческом музее Минска, лунница, фибула со свастичным символом и т.д.

Шкловский идол в Национальном историческом музее Минска (VI–X вв.)

«Дажьбог-камень» в деревне Крэмянец Логойского района Минской области. Видны щели под камнем, куда, поднимая его для вызова дождя, просовывали шесты

День 6, завершающий. Земли южных кривичей (полочан): Полоцк и Себеж

Описание славянских племён в «Повести временных лет», среди прочего, содержит следующее:

«иные сели по Двине и назвались полочанами, по речке, впадающей в Двину, именуемой Полота, от неё и прозвались полочане»

Далее говорится, что как у киевских полян, так и

«у древлян было своё княжение, а у дреговичей своё, а у славян в Новгороде своё, а другое на реке Полоте, где полочане. От этих последних произошли кривичи, сидящие в верховьях Волги, и в верховьях Двины и в верховьях Днепра»,

и упоминается их Смоленск.

В следующем далее списке славянских племён нет кривичей – но полочане есть. Однако ещё далее летопись (в лето 862 – в связи с установлением власти варягов) снова говорит, что «в Полоцке – кривичи». Всё это надо понимать следующим образом. Племя кривичей – одно из крупнейших восточнославянских племён в IX–X вв.; наряду со словенами и некоторыми финскими народностями именно оно участвовало в призвании варягов. Значительные просторы ныне Псковской, Смоленской, Тверской областей России и Полоцкой (и не только) в Белоруссии заселяли именно эти славяне. Однако летописец видел «родину» кривичей прежде всего на реке Полоте, что в общем-то логично, поскольку славянское заселение Руси двигалось с юга на северо-восток.

Таким образом Полоцк, последний наш значительный пункт в белорусской программе, представал своего рода ключевым центром всего кривичского мира. Наряду с Минском и Туровом этот древнейший город Белоруссии имел самое насыщенное расписание в нашей поездке.

Вначале мы посетили деревню Бикульничи, примерно в 27 км на юг от Полоцка. Здесь располагается мегалитический комплекс, который называют ни много ни мало «белорусским стоунхенджем». Я бывал в английском, «оригинальном» Стоунхендже и захотел сравнить оба, да и вообще посмотреть, что есть подобного в славянском мире.

Как это часто бывает в Белоруссии, подъехав по роскошной дороге к небольшой и ничем не выдающейся деревне, мы увидели на въезде громадный паркинг, на котором наша машина оставалась в то утро единственной. Быстро пройдя пешком часть деревни, мы попали во фруктовый сад, где народ организованно собирал с неисчислимых яблонь разных сортов вёдрами кузов грузовика. Снова наслаждаясь жаркой солнечной погодой, мы вышли к берегу озера, где отдыхало или рыбачило несколько человек, и издали увидели валуны. Я бы условно распределил увиденное в три «кучи». У первой стояла табличка, мол, исторический памятник; на наиболее крупных валунах лежали яблоки-подношения (не знаю, не из соседнего ли сада), зерно. На комплекс это не походило, скорее просто нагромождение. Примерно то же самое представляла вторая «куча». Но вот третья, самая восточная – была уже явно организованным пространством. Камни разного размера, от очень больших до почти полностью укрытых травой явно были выложены буквой «П».

Существует хорошая статья, разъясняющая смысл Бикульнических мегалитов: https://www.ufo-com.net/publications/art-8287-iz-dvuh.. Вкратце перескажу её: буква «П», выложенная камнями, направлена нижней гранью на северо-запад, где за озером находится холм под название гора Волотовка. Если наблюдать закат Солнца по направлению граней буквы «П», то будет видно, что светило садится за эту гору примерно в конце мая – начале июня. По всей вероятности, мегалитический комплекс, среди прочего, был построен для того, чтобы вычислять эту дату, вероятно, приуроченную к каким-то пред-купальским событиям и обрядам. За это говорят и местные названия: село на другом берегу озера, где находится гора, называется Святица, а само озеро – Яново.

Уточню на всякий случай, что Ян – один из вариантов имени Ивана Купалы, изначально Иоанна Крестителя, который в Библии, среди прочего, бросает весьма удачно вписывающуюся в календарный солнечный цикл фразу (про Иисуса):

«ему должно расти, а мне умаляться» (Ин. 3:30)

Каменные сооружения не произвели на меня невероятного впечатления. Полагаю, это было место сбора весёлых ночных гуляний с кострами и песнями. Однако, построили этот комплекс, конечно, не славяне – он возник задолго до их появления здесь. Индоевропейские народы редко баловались подобными сооружениями, хотя могли использовать и поддерживать то, что создали до них. То же самое касается и английского Стоунхенджа – его создали до прихода в Британию индоевропейцев, хотя кельтские и позже германские народы тоже могли как-то его учитывать. Визуально, как ни странно, названные два комплекса я не назову очень разными: да, в британском Стоунхендже каменные арки кажутся более сложными и живописными конструкциями, чем просто организованная россыпь валунов, но там всё тоже небольшое, невзрачное и не дающее какого-то необычайного ощущения силы. Бикульничи мне понравились скорее озёрными пейзажами на солнце.

В самом Полоцке проспект Франциска Скорины – создан для пешей прогулки туристов, и мне даже немного жаль, что мы проехали его в основном на машине, выйдя только в одном месте. На аллее и рядом стоит несколько небольших памятников, лавочек, фонтан. Мы же направились к древнему центру города, где на большой возвышенности на слиянии рек Западная Двина и Полота стоит Софийский собор, третий по старшинству (по дате заложения) в Руси после Киевского и Новгородского. Здесь в трёх минутах друг от друга расположено сразу несколько памятников. Во-первых, я умылся в широкой и живописной Западной Двине – реке, священной не только для славян, но скорее даже для балтов, которые называют её Даугава.

В латышском эпосе А. Пумпура «Лачплесис» (этакая «калевала» Латвии) эта река упоминается постоянно и есть даже легенда о её создании (отчасти опирающаяся на народные предания):

«Звери да птицы в старину умели
Говорить по-нашему; сошлись, зашумели,
По приказу Перкона все собрались в стаи –
Даугаву великую рыть вместе стали» (II.343–346).

Затем Чёрт (латыш. Velns) подговорил паву копать яму, куда попытался загнать все воды реки; звери испугались и разучились говорить, но Перкон

«..ударил Чёрта громовой стрелою, Даугаву заставил течь стороною» (II.369–370)

В том числе на подобных песенках балтов в «теории основного мифа» в соперники уже славянскому громовержцу Перуну вывели Велеса, с чем я, повторюсь, не согласен.

Во-вторых, разумеется, я отдельно умылся в Полоте, которая даже на своём устье предстаёт довольно маленькой речушкой с быстрыми холодными водами. Далее, в Полоцком Софийском соборе есть подвальное помещение-музей со старинным фундаментом, по стенам также расставлена некоторая экспозиция. У собора на возвышенности стоит любопытный памятник «Полоцк – колыбель белорусской государственности», где мы застали экскурсию – гид как раз рассказывал, как князь Владимир, захватив Полоцк в 978 году, изнасиловал его княжну Рогнеду, а затем убил её отца Рогволода. Несмотря на все трудности этого брака и последующие замужества Владимира, именно сын Владимира от Рогнеды Ярослав Мудрый и его потомки продолжили правящую династию. С памятником рядом стоит Борисов камень, валун с надписями конца XI – начала XII в. Таких камней известно несколько, это достопримечательность северной Белоруссии, и Полоцкий из них – самый знаменитый. Тут же, на спуске к реке находится родник с еле капающей водой, а рядом – камень, в котором некоторые видят древний, возможно и дохристианский жертвенник. Камень-чашечник (т.е. с углублением для воды), действительно, несмотря на обыкновенный вид, чем-то цепляет; под ним и у родника я увидел немало монет. Хотя встречалось мнение, что на месте Софийского собора было некогда капище, я не особенно почуял что-то особенное в этом месте.

Затем мы выехали на север города к памятнику Всеславу Полоцкому. Я уже упоминал его в связи с первым появлением Минска на страницах «Повести временных лет» (в лето 1067; см. День 5-й), напомню, что этот правитель Полоцка, правнук Владимира и Рогнеды, на некоторое время смог стать и Великим князем, правителем Киевской Руси в XI в., пока не был свергнут сыновьями Ярослава Мудрого.

Внимание ему уделяет «Повесть временных лет», «Поучение Владимира Мономаха», а в «Слове о полку Игореве» в связи именно с ним, оборотнем, единственный раз упоминается Бог Хорс:

«Всеслав-князь людям суд правил, князьям города рядил, а сам ночью волком рыскал: из Киева до рассвета дорыскивал до Тмуторокани, великому Хорсу волком путь перебегал. Ему в Полоцке позвонили к заутрени рано у святой Софии в колокола, а он в Киеве звон тот слышал. Хотя и вещая душа была в дерзком теле, но часто от бед страдал. Ему вещий Боян еще давно припевку молвил, смыслёный: “Ни хитрому, ни удачливому… суда божьего не избежать!”»

Памятник Всеславу, надо сказать, сто́ит просмотра, он красивый и имеет некоторую шаманскую и тотемную контаминацию с соколом у князя за плечом.

Наконец, мы решили глянуть Воловье озеро на севере Полоцка. Высказывалось мнение, что там на окраине, как в Киевском Подоле, могло быть святилище Велеса (в то время как Перун стоял в центре города). Нынешний вид был довольно удивителен: озерцо настолько заболотилось, что представляло собой не водоём, а огромную непроходимую заросль камыша выше человеческого роста – со всех сторон. К воде подобраться не удалось, и вообще «озеро» (со всех сторон обжитое) не впечатлило. Потратив последнюю белорусскую наличку, мы покинули Полоцк, а затем и Белоруссию с её хорошими дорогами и чистотой, что, как я писал в посте-анонсе, резко стало сладким воспоминанием, едва мы попали в Россию.

Последним городом, где нам предстояло остановиться в ходе поездки, был Себеж, небольшой областной центр Псковщины. В этом провинциальном городке находится один из самых известных и упоминаемых восточнославянских (да и вообще славянских) каменных идолов – Себежский (конца I тысячелетия), относящийся, видимо, к древностям кривичей, которых вообще в этих краях между кривичскими столицами Полоцком, Псковом и Смоленском немало.

Себежский музей – вот где мы увидели настоящий «совок». Экспозиция здесь явно не обновлялась уже несколько десятилетий, разбавленная марксистскими пояснениями ко всей исторической секции (есть здесь также небольшая биологическая). Музейный работник, сидящий в отдельном помещении, посетовал, что с концом летних каникул посещаемость снизилась до 3–5 человек в день, поэтому он всё закрывает и выключает пока не придут посетители. Кроме того, он попросил не ругаться на «некоторый хаос по причине ремонта». Ремонта в музее мы не увидели, но в нескольких комнатах экспозиция была разбросана беспорядочно, сбиты или отсутствовали подписи. Некоторые образцы, представляющие, полагаю, определённую историческую ценность, сбившись в кучу, валялись открыто на подоконнике или без стекла на столах. Рядом с экспонатами неолита стояли банки с заспиртованными змеями. Бардак как есть. Особенно интересно здесь оказалось с туалетом. Знаете, наверно, песню группы Сектор Газа «Сельский туалет» – она была бы здесь уместна (к счастью, при нас никто не упал с треснувшей балки). Посмеиваясь, сотрудник сказал, что фотографировать его можно «только как экспонат».

Но все нужные мне памятники в музее было нетрудно найти. Прежде всего, конечно, Себежский идол, обнаруженный в 1920-х в болотах этого края (вероятно, сброшен туда во времена крещения). Это гранитная голова в княжеской шапке общей высотой 67 см. Можно увидеть следы тёмной краски, некогда изображавшей усы, бороду и брови. Справа выцарапаны – исследователи солидарны, что в позднейшее время – буквы НВА (или что-то подобное). Довольно странное ощущение дала мне медитация. Да, это было изображение одного из высших Богов славян, сильная и любопытная вещь. Но тут мне показалось – хотите смейтесь – что истукан хотел бы, чтоб я его отсюда вынес. Я вначале несколько позабавился этой мысли, но затем погрустнел, подумав, что и вправду смог бы обеспечить этой древности больше уважения, чистоты и порядка у себя, чем в этом непутёвом музее. Попытки похитить его, я конечно, не предпринял, хотя сделать это было здесь вполне возможно. Впрочем, сколько камень весит, я не представляю.

Стоящий рядом камень Пестун не имеет лица; хотя этнография зафиксировала представления о нём как об окаменевшей девушке, а некоторые особенности камня толкуют как косу и часть груди. Это тоже сильный артефакт, хотя и не такой, как идол. Подставка его была прямо-таки завалена монетами. Слева в углу помещения валялись без всяких подставок и подписей, прямо на полу, ещё несколько камней. Один походил, по словам открывшего комнату и ушедшего сотрудника, на голову быка, а ещё один был вырезан в точности как княжеская шапка на Себежском идоле (да и на многих других славянских). Правда, головы не было; я приподнял камень и осмотрел его снизу – трудно сказать, что там могло быть. Самого сотрудника памятники средневековья не занимали – он писал книгу о Второй мировой, и этой же теме был посвящён весь второй этаж. На улице у выхода стоит ещё несколько каменных изваяний, крестообразной или подобной формы. Один из них довольно любопытен, но я не готов, наверное внести их в число идолов, хотя их следовало бы науке изучить внимательнее.

Наконец, мы покинули музей и прошли несколько сотен метров на «Замковую гору» Себежа. Это холм на оконечности полуострова, вдающегося в центр Себежского озера. Здесь мы поймали несколько роскошных предзакатных кадров – со всех сторон стояло большое озеро, кое-где плавали лебеди, росли деревья, и только с некоторых сторон были поселения. Красота-лепота. По набережной, где тоже довольно мило, мы прошли к машине и выехали к Питеру, так завершив поездку.

мегалитический комплекс у Янова озера (у деревни Бикульничи Полоцкого района Витебской области)

мегалитический комплекс у Янова озера; видно левую и верхнюю грани буквы «П»

на фоне Софийского собора у памятника «Полоцк – колыбель белорусской государственности»

памятник Всеславу Полоцкому

Полоцк, впадение Полоты (на переднем плане) в Западную Двину

Себежский краеведческий музей, почитаемый камень «Пестун»

Себежский краеведческий музей, Себежский идол (VIII–X в.)

Себежский краеведческий музей, не идентифицированные каменные памятники

Себежский краеведческий музей, загадочное крестообразное изваяние во дворе

Вид на Себежское озеро с «Замковой горы» Себежа

Итак, с 16 по 21 сентября 2018 года на своей машине мы проехали 3200 км от Питера по следующему маршруту (основные пункты): Псков и Изборск (день 1), Смоленск, Шклов и Могилёв (день 2), Туров (день 3), Брест и Слоним (день 4), Минск (день 5), Полоцк и Себеж – Питер (день 6). В центре нашего внимания находились языческие и около-языческие древности славян: старые идолы и места их находок, священные водоёмы и мегалиты, почитаемые камни, места древних капищ. Хотя в Белоруссии, которая была основной целью нашей поездки, множество разного рода интересных сакральных мест и артефактов, почитаемых святынь, охватить всё это за неделю, конечно, было невозможно. Славяне жили на землях Белоруссии – во всяком случае южной – с самого своего выделения в рамках индоевропейского этногенеза по сей день, и конечно, оставили множество памятников; я попытался включить в маршрут наиболее интересное и доступное. Кое-что из интересных древностями мест, например, Браслав или Гродно, посетить не удалось, но в целом за пять дней в Белоруссии мы повидали многое, сумев побывать во всех административных регионах страны без исключения.

Как я говорил в посте-анонсе, я полюбил Белоруссию, и включил её в тройку лучших виденных мною стран с Польшей и Италией, хотя я – и это можно понимать практически в прямом смысле слова – объездил пол-Европы (бывая и за её пределами) и много посмотрел. Добрые и работящие славяне повсюду, уйма красивых девчонок, отсутствие варваров, бережное отношение к своим древностям и природе, чистота, хорошая инфраструктура и прекрасные (на фоне России) дороги – всё это категорически настроило меня к Белоруссии положительно. Особенно на фоне посещённых в ходе этой же поездки земель Ленинградской, Псковской и Смоленских областей России, самой моей любимой страны, но увы, выглядящей во многом недостойно.

Для граждан России попасть в Белоруссию легко – повторюсь, что никакого паспортного контроля на границах нет. Русский язык понимают все. Помимо этой простоты, нам повезло с погодой – хотя это была вторая половина сентября, мы застали настоящую жару и уйму солнца. Кроме того, как раз в этот сезон по всей Белоруссии проходили Дожинки – праздники, посвящённые завершению сбора урожая. У десятков сёл на огромных полях, которыми, как говорилось, покрыта вся Белоруссия, мы видели забавные конструкции, построенные из рулонов сена. Иногда это могла быть огромная статуя, например, зайца, в другой – раз паровоз с вагонами, в третий – семья. Рулоны сена, покрытые плёнкой, имели соответствующие рисунки и были снабжены атрибутами. Да, здесь, в этом живом, в отличие от значительных территорий России, сельском населении многие древние славянские обряды остаются актуальными – просто потому, что и сейчас урожай играет большую роль. От старых колхозов здесь, впрочем, осталось не так много – отдельные здания и монументы, да и всё (это лучше, чем заросшие развалины в России); остальное выглядит современно и зачастую явно местного производства (стало ясно, почему и в Россию везут реально здесь востребованные тракторы «Белорус» и прочие БелАЗы).

Прежде всего, как учёный и язычник, я хотел посмотреть древних идолов – Шкловского, изваяния Бреста, Слонимский (хоть он и не славянский), Себежский – и это удалось. Как и посетить знаменитые почитаемые камни, например, Дед-камень в Минске или «Дажьбог-камень» в Крэмянце. Я умылся из целого ряда священных водоёмов, среди которых выделил бы впервые мною виденные реки Днепр, Березину, Припять, Свислочь, Западную Двину. Среди «мест силы» совершенно невероятное и неожиданное ощущение доставил мне Туров, пожалуй, самое могучее место всей этой поездки. Было весьма любопытно глянуть на мегалитическую обсерваторию в Бикульничах под Полоцком. Как турист, я получил большое удовольствие прежде всего от Изборска, Турова, Бреста, Минска, Полоцка и Себежа с его шикарным озером. Если в России только некоторые памятники снабжены табличками и внесены в какие-то культурные или природные реестры, то в Белоруссии мы натыкались на них даже в самой труднодоступной глуши почти у всего посещённого. Не было видно также, чтобы какие-нибудь «деятели от традиционной религии» собирались сломать, например, современный идол-памятник у Пелагеевского городища в Могилёве. Увы, не удалось увидеть Здудический каменный крест и умыться в реке Неман – но в остальном всё сложилось прекрасно.

Что я мог бы посоветовать паломнику по белорусским древностям? – Езжай, пан, полюбуйся этой прекрасной страной. Не пропусти Туров, Минск, Полоцк и Брест – эти города именно в такой последовательности вызвали у меня наибольшее удовольствие. По пути туда в России лежит Изборск, да и в Себеж, пожалуй, стоит заехать. Как и везде в нормальных странах, в Белоруссии можно забронировать отель в тот же день на booking.com и почти всюду расплачиваться картой – мы напрасно купили много белорусской налички. Здесь здорово развита сфера сувениров, и я даже прикреплю кое-какое фото в подтверждение – потому что и у нас в стране за такого рода вещицы любители язычества могли бы заработать. Здесь почти всё продуктовое стоит дешевле чем в России, и даже бензин, как ни странно, почти также. Правда, работающий везде в России мобильный теле2-интернет по пересечении границы погас (сама сеть ловила), но есть такое андроид-приложение – Maps.me, куда можно скачать карты нужных регионов перед поездкой и затем использовать офлайн. Это приложение шикарно выполняло свою функцию также в Германии и Польше, только пару раз приведя нас к тупикам ремонтируемых дорог. Зато в нём – диво! – можно найти даже такие памятники как Стёп-камень в глухих лесах Витебской области.

В общем, я очень доволен этой поездкой, готов подсказать тем, кто соберётся тоже, и даже сам намерен как-нибудь добраться до Минска (а, глядишь, и не только) повторно. Ведь хороша Белоруссия!

Себежский идол (VIII–X в., Себежский краеведческий музей)

аналог «волосовой бородки», «памятники» из рулонов сена на Дожинки

кое-какие сувениры Белоруссии, наклейки, магниты

в Смоленске на лавочке с гербом города (птицей Гамаюн на пушке) на фоне священного Днепра

Городищенское озеро Изборска почти с места Труворова городища

Дед-камень в Музее валунов Минска

каменные изваяния Брестского областного краеведческого музея и рядом фото других каменных древних изваяний Белоруссии

Софийский собор в Полоцке и Борисов камень

Туровский музей-реконструкция на месте древнего славянского капища; на заднем плане памятник Кириллу Туровскому

Шкловский идол (VI–X вв.) в Национальном историческом музее Минска