На фоне текущих новостей тут озадачился. А какой обряд в современном родноверии считается самым сильным магически? Ну вот случилась большая беда, реально неразрешимая Проблема – что особенного надо сделать? Что (из ряда вон выходящего) предпринять?
Впрочем, применительно к родноверию, вряд ли вообще корректно так ставить вопрос. Насколько я понял, все обряды (радения, чистки и проч.) там составлены по определенным повторяющимся шаблонам, и различаются каждый раз в основном лишь масштабами действа. Однако, изучая славянскую традицию, мы можем выделить как минимум два направления для нашего обряда.
Первый предполагает жесткую перезагрузку бытия. И «жесткая перезагрузка» (т.н. hard reset) – это, в данном случае, не просто фигура речи, а очень точное сравнение. Обряд предполагает буквальным образом разрушение старого бытия, и возрождение его заново. Применительно к отдельному человеку – это символическое погребение (ср. то же «перепекание» больных в печи), применительно к обществу – сотворение всего мира заново. Вспомните, как во время эпидемий гасили все огни в деревне, потом трением добывали новый огонь и заново зажигали от него все очаги.
Кстати, когда мы вспоминаем про защиту от эпидемий, то на ум приходит прежде всего опахивание, когда село окружали бороздой. Сейчас мы воспринимаем данное действо как простое «огораживание», но, как показал А.К. Байбурин, в основе этого ритуала также лежит идея сотворения мира («Обряд опахивания является, по сути дела, воспроизведением основной операции, совершавшейся при основании поселения, когда плугом проводили борозду, ограничивая определенную площадь земли (…). Под борозду зарывали горшки с хлебным зерном (…), причем есть основания полагать, что использовалось первое зерно урожая … Редкое свидетельство об отражении в ритуале опахивания у восточных славян близнечного культа (что характерно для других славянских традиций) есть у Ю. Крачковского и относится к Кобринскому у. Гродненской губ.: Опахивание должен совершать близнец на волах-близнецах, и все части сохи должны быть сделаны близнецом, … Тем самым Опахивание при эпидемиях и эпизоотиях служит своего рода отсылкой к “началу”, к той ситуации, в которой впервые были очерчены границы “своего”. Теперь, в критической ситуации, когда “своему” миру угрожает смерть, необходимо воспроизвести то, что было на этом месте “в первый раз” и обновить “свое”. Нельзя не заметить, что в общих и принципиальных чертах эта схема совпадает со схемой ритуала творения, являясь частным и локальным вариантом последней (ср. роль близнецов в мифах о творении мира и основании городов). Таким образом, реконструкция концептуальной схемы обряда опахивания, совершавшегося при массовых заболеваниях и падежах скота, предполагает последовательность: ритуал опахивания — ритуал основания поселения — ритуал творения мира»[1]).
Второй вариант действий основан на т.н. «сжатии времени», которое проявляется в создании т.н. «обыденных» предметов – т.е. предметов, изготовляемых полностью в течение одного дня (например, при строительстве «обыденной церкви», в один и тот же день срубали деревья, обтесывали бревна, строили из них церковь, освящали и служили в ней первую службу). Можно сказать, что в славянской традиции именно сжатие времени считалось самым сильным колдунством. На этот вывод меня натолкнуло то, что обряды, основанные на силе сжатия времени, обычно осуществлялись во время самых тяжелых ситуаций, грозящих самому человеческому существованию – массовых эпидемий, войн и тому подобного. Приведу, чтобы не быть голословным, несколько примеров:
«… в восточной Сербии в округе гор. Пирота, в селе Костур, как только становилось известным, что будет раздор («размирица»), т.е. война, собирались в полночь девять старух, которые до утренней зари в полном молчании ткали и шили одну рубаху, через которую «пролезали» все, кто шел на войну и должен был подвергнуться опасности. Верили, что, продев через себя обыденную рубаху (…), они избегут смертельной опасности…
В Холмской губернии, в селе Колемброды Вельского уезда (раньше Радинского уезда Седлецкой губернии) и его окрестностях еще до последнего времени (сведения относятся к 1915 г. — Я. Т.) сохранились два креста, которым было присвоено название холерные, холерны крыжи. Один из них стоял в совершенно свободном от могильных крестов западном углу Колембродского кладбища, на так называемом „холерном цвинтаре”, а другой — в поле, насколько помнится, на границе полей села Колемброды и деревни Валйнна. Эти „холерные” кресты, как рассказывали местные старожилы, были поставлены народом по случаю страшно свирепствовавшей в этой местности в половине ХІХ-го века холеры, когда люди „як мухи мэрли“. Эти кресты, по словам тех же стариков, были сделаны в один день, т. е. в один день было срублено дерево, обтесано, из него был сделан крест, на котором вырезаны были и соответствующие литеры, а затем этот крест был свезен в церковь, освящен там священником и, наконец, водружен…
Одновременное изготовление обыденного полотна и обыденного креста осуществлялось во время Второй мировой войны и на Черниговщине. По свидетельству Петра Григорьевича Мороза, уроженца села Стольное Менского района, в его селе, чтобы добиться прекращения войны, собирались 12 вдов, брали лен и за сутки проделывали все работы, необходимые для того, чтобы выткать рушник: трепали лен, пряли, белили и т. д. За это же время мужчины, оставшиеся в селе, делали крест и устанавливали его на развилке дорог. На крест вешался рушник и служился молебен» [2]. То есть, сами видите, воистину крайние ситуации и воистину крайнее, самое сильное средство, для их разрешения…
Мы до сих пор продолжаем использовать метод «полной перезагрузки». Вспомните ситуации, когда человек, желая изменить свою жизнь, уезжает в другой город, скрывая от своего прежнего окружения место назначения или распространенную практику смены имени. Со «сжатием времени» и обыденными предметами, разумеется, сейчас все сложно…
Описанные два пути должны быть как-то связаны между собой. Признаюсь, я пока не могу уловить суть этой связи. Впрочем, есть версия Байбурина, которая лично мне не кажется особо убедительной, но все же: «…обыденная вещь — идеально новая и чистая, не успевшая “состариться” в процессе изготовления. Она становилась воплощением идеи обновленной жизни, такой, какой она была в начале, когда не было повальной болезни. То обстоятельство, что, как свидетельствуют источники, ритуал исполнялся исключительно женщинами (…), вероятно, говорит об особой “ответственности” женщин за подобного рода несчастья и о том, что мы имеем дело с “женским” вариантом ритуального обновления и очищения своего мира»[1].
[1] Байбурин А.К. «Ритуал в традиционной культуре. Структурно-семантический анализ восточнославянских обрядов» http://cultinfo.ru/arts/folk/demo/books/baybur/baybur11.htm;
[2]. Толстой Н.И. «Vita herbae et vita rei в славянской народной традиции» http://books.e-heritage.ru/book/10082523
