В работе С.В. Горюнкова «О сюжете «Илья Муромец и Соловей Разбойник»» автором предложено интересное прочтение данного сюжета: как метафору противостояния культов Велеса и Перуна, а позже — христианства и язычества, а местом действия описываемых событий автор определил на Брянщине и сопредельных областях.
Ниже представлен пересказ для быстрого обзора. Тех, кто заинтересуется более глубоким изучением проблемы, отсылаю к источнику: «Русский фольклор ХХХII. Материалы и исследования», С-Пб., 2004, Сс. 229-264.
Автор обратил внимание на то, что смысл слова «разбой» со временем сузился до уголовной сферы, в прошлом же был таким: «нарушение исходного единства с применением силы или противостояния» в отношении различных вещей и явлений. Например, порог «Разбойный», это не место обитания разбойников или разбивания лодок (все пороги «грешат» этим), но место, где поток воды разделяется, разбивается розно, на протоки. Соответственно, имя « Соловей -разбойник» означало нарушителя некого единства (Сс. 232- 238)
Интересно, что дохристианские юридические документы Руси (договоры с греками) не содержат рассматриваемые слова, они появляются в большом количестве в письменных источниках начиная с эпохи Владимира Крестителя, то есть в то время тема «разбойников» стала актуальной и обсуждаемой. При этом, наказания разбойников, введенные Владимиром, носят скорее воспитательные цели. Многие былины о Соловье Разбойнике заканчиваются не казнью, а помилованием и принуждением к христианскому смирению. Автор предполагает, что летописные и былинные «разбойники», иногда прямо называемые «кумирники», это подданые Владимира, открыто саботирующие его политику христианизации страны. А летописное сообщение о «славном» (то есть «знаменитом») разбойнике Могуте» — пример крупной капитуляции языческой оппозиции, и былины про Соловья- разбойника из этой же «серии».
Далее автор обращает внимание на то, что в отношении Соловья многие места данного сюжета воспроизводят устойчивый «жреческий комплекс», а именно:
- локализация Соловья в дубраве (подобно друидам);
- умение говорить на языках животных (свист, шипение, крики по-звериному в вариантах былин);
- отчество «Рахманович» (с вариантами), как отголосок знаний о жрецах-брахманах;
- описание подвесных ворот в подворье Соловья, характерных для сакральных сооружений древности: «Как техническая деталь входной конструкции, падающая на голову входящему доска не имеет аналогий в постройках бытового назначения» (С.242);
- дочь Соловья перевозчица на Дунае (как легендарные Кий и Ольга), то есть она установительница связи между «этим» и «тем» мирами, подобно древнеримским жрецам – понтификам (дословно «устроители переправ»);
- планы Соловья на кровосмесительную женитьбу его детей, подобно фараонам Египта, древним царям Персии и Ближнего Востока;
- тема строительства культовых зданий Соловьем после его пленения для искупления вины;
- в сказках Соловей — владыка собственного города, Горюнков предполагает это первоначальной версией событий., которая может объяснить встречающийся в вариантах былин не совсем понятно для чего вставляемый мотив освобождения Ильей осажденного города (жители которого спрятались в церкви) с помощью пойманного Соловья разбойника. По его версии, язычники — жители города Соловья, напали на жителей- христиан этого же города, те заперлись, как было принято, в церкви. Илья, пленивший главу города, жреца Соловья, «одним заложником победил многих»[1];
- эпизод «пускание стрелы» Ильей, Горюнков предлагает понимать как инициирование Ильей обряда «пущание стрелы», сохранившегося до настоящего времени на территориях Брянщины и сопредельных областях. Илья берет на себя жреческие функции ведущего обряда, чем лишает Соловья жреческого статуса, в следствие чего Соловей свергается с дуба, теряет глаз, оказывается в плену (С.с. 251-253).
Добавим сюда же мнение и других исследователей: имя Соловей – разбойник содержит анаграмму имени Волос[2]. То есть можно предположить жрецом какого божества мыслился жрец Соловей.
Далее Горюнков отмечает, что в былинах и сказках данного сюжета просматриваются и более древние пласты, например, в образе воина Ильи тоже есть признаки архаичного «жреческого комплекса»:
- обретение Силы / здоровья путем испития воды (как прикованный Кощей в сказках);
- получение посвящения / напутствия от странников / «апостолов» («на бою тебе смерть не писана», запрет кровавить меч);
- устроение пути (рвет дубы, мостит мосты, запруживает реки), в варианте с Пинеги перевозит старцев через реку, за что получает исцеление;
- разгром врага «волшебным» образом: с помощью вырванного дуба, стрелы, направленной в землю, «шапки земли греческой», схваченным противником.
«Столь древние коды «посвященности» заставляют и само идеологическое противостояние Ильи Муромца и Соловья Разбойника рассматривать не столькона уровне описания борьбы христианства с язычеством, сколько на гораздо более архаичном уровне собственно -языческой парадигматики» (с.261).
Как верно заметил Е. А. Костюхин:
«Подлинная семантика популярных эпических сюжетов может быть выяснена только с учетом их мифологического подтекста»[3]
А раз так, то былинное противостояние Ильи и Соловья отсылает нас к мифу о победе Громовержца над Змеем.
От себя напомню, во времена Святослава воины клялись Перуном и Велесом при заключении международных договоров, что говорит о равной высокой значимости данных божеств. Но в процессе «языческой реформы» его внука Владимира идол Велеса не был установлен на столичном капище. Возможно, эти факты, вкупе с фольклорными данными сюжета «Илья Муромец и Соловей Разбойник» отражают противостояние языческих культов Перуна и Велеса, вернее, их служителей – жрецов.
Перунисты взяли верх, а позже поддержали Владимира в выборе христианства и воинственный жрец Илья мог быть среди них весьма почитаем.Однако, «...греческой церкви ...нужен был не тот Илья – победитель Соловья, который воспринимался древнерусским массовым сознанием в рамках и категориях мифа о «Поединке Громовержца со Змеем», а тот, который воспроизводил бы своей деятельностью дух одноименного Илье беспощадного ветхозаветного пророка.
Реальный же Илья этому условию не слишком – то, видимо, удовлетворял, что и предопределило на века вперед как замалчивание событий раннего этапа христианизации Руси, так и саму полузапретную судьбу Ильи Муромца в русской исторической памяти (с.261). Также, могло иметь значение предполагаемое происхождение Ильи из ветви Мальфредов – Свенельдичей, носителей особой, «корсунской» традиции древнерусского христианства, которая в борьбе за верховную власть на Руси Х века активно противостояла пришлой династии Рюриковичей (с. 262).
По поводу локализации описываемых в былинах событий, Горюнков отмечает, что большинство топонимов и гидронимов, встречающихся в вариантах сюжета «Илья Муромец и Соловей Разбойник», имеют аналоги на Брянщине: леса брянские, река Смородинная, село Девятидубье или Девять дубов, урочище «Соловьев перевоз», город Карачев, город Вщиж, городище Бежица,город Севск / Себеж,обилие населенных пунктов с названиями аналогичными Чернигову и Смоленску (С.с.253- 255).
Завершая тему историко- географической локализации рассматриваемой былины, Горюнков отмечает обилие на Брянщине и сопредельных территориях топонимов типа «Буда», с вариантами, например, селение с древним отименным названием Будимир (напомним отчество Соловья — Будимирович).
То есть Брянщина, как часть территории вятичей:
«…могла бы быть отождествлена с той самой территорией, которая в Геродотовом известии о «будинах» описана как сосредоточие деревянного храмостроительства» ( С. 256)
Почему Горюнкову можно верить?
- Все предыдущие исследователи использовали для изучения темы сравнительно небольшое количество исходных текстов: несколько десятков, а Горюнков более сотни (Сс. 229-232).
- Только он подошел к изучению проблемы не узко специализированно, как его предшественники, но комплексно, привлекая данные языкознания, фольклора, этнографии, топонимики, археологии.
- В работе Горюнкова некоторые доказательства выглядят слабо, например, интуитивная догадка о связи былинного эпизода пускания Ильей стрелы, роющей землю с обрядом «Пускания стрелы» строго не доказана. Однако, на сегодняшний день, только гипотеза Горюнкова увязывает в логичную цепь все эпизоды рассматриваемых былин и сказок данного сюжета.
- Вне сомнений, история как языческих культов , так и различных форм раннего христианства на Руси состояла из событий разной степени значимости, которые могли оставить след в фольклоре.Летописное свидетельство о крещении «огнем и мечом» новгородцев говорит о сопротивлении жителей крупнейшего города древней Руси. Несомненно, что в дебрях Брянщины достать сторонников языческих культов было сложнее и продержались они дольше.
Старинные поговорки о характере брянцев отмечают такие их качества как обособленность («брянский волк тебе товарищ»), гордость («как брянская коза вверх глядит») , безшабашность («брянцы – куролесы»). А количество поговорок времен Великой Отечественной войны о сопротивлении и уничтожении оккупантов с упоминанием брянских лесов, населенных пунктов и рек Брянщины в несколько раз превышает количество поговорок с упоминанием других мест России. Все это говорит об особом характере населения, устойчивого на протяжении веков.
Былины и сказки рассматриваемого сюжета описывают образ Соловья с точки зрения сторонников Ильи, так же, как и поговорки о брянцах были сложены сторонними наблюдателями, и мнения тех и других совпадают. Образ Соловья – разбойника вполне укладывается в «брянскую ментальность»: он встречает Илью как лютый зверь, он высокомерен и реально располагается над Ильей (на дубе), он не умирает от позора, когда Илья привозит его к семье притороченным к седлу, как охотничью добычу.
Все эти совпадения повышают вероятность того, что сюжет «Илья Муромец и Соловей Разбойник» на определенной стадии своего бытования отражал события религиозной истории Брянщины.
Отрицательное мнение о работе Горюнкова на странице реконструкторов.
[1] Такая ситуация повторялась многократно, в том числе и на Брящине: Под 1340 г. в летописи читаем: "Брянцы — злые крамольники", брянцы взбунтовались против своего князя Глеба Святославовича и хотели его убить. Князь срятался в одной из церквей, но толпа, нарушая святость алтаря и обычай ("из алтаря не изымать"), вытащила князя и забила его насмерть.
[2] Иванов Вяч.Вс., Топоров В.Н. К проблеме достоверности поздних вторичных источников в связи с исследованиями в области мифологии (Данные о Велесе в традициях Северной Руси и вопросы критики письменных текстов // Труды по знаковым системам. Тарту, 1973. Вып.6. с.61).
[3] «Два великих гусляра – Садко и Добрыня // «Русский фольклор ХХХIII. Материалы и исследования», С-Пб., 2008.ё С. 135
