О чрезвычайной развращённости древнерусских церковников красноречиво свидетельствуют как письменные источники (включая не только отечественные свидетельства, но и записки иностранных послов), так и бесчисленные фольклорные записи, среди которых, пожалуй, самыми известными являются неоднократно переиздававшиеся «заветные» сказки А.Н. Афанасьева.
Причём как в старину, так и в наше время (когда количество церковных скандалов, связанных с педофилией, гомосексуализмом и т.п., которые не удалось замолчать, чуть ли не превышает количество аналогичных дел с участием светских персон) именно церковники, включая монахов, отличались просто поразительной изобретательностью в вопросах секса:
«Исповедники с явным пристрастием допрашивали монахов о рукоблудии, содомии, скотоложстве, “птичеблудии”... Некоторые описания монашеских грехов просто поражают своей изощренностью: “некогда ниц лежа в воде и стоя, и на земле ниц лежа, истекание рукою спустил, и в губу, сиречь в гриб, истекание сотворил, надувая кишку не помню какого животного, и тем в свой проход блудил”
[Из “Поновления инокам” (по требнику, ркп. XVI в. Кирилло-Белозерская б-ка). — Алмазов А.И. Тайная исповедь в православной восточной церкви. В 3 тт. Одесса, 1894 (репринт — М., 1995). Т. III. Приложения. Русские уставы исповеди. (= “А се грехи злые смертные...” Любовь, эротика, секс в доиндустриальной России (X — перв. пол. XIX в.). Тексты. Исследования / Изд. подгот. Н.Л. Пушкарева. М., 1999. С. 94]
Греховные соблазны обуревали иноков даже во время церковной службы: “в церкви во время пения и чтения божественного и в трапезе рукою своею за свой срамной уд держал и истекание многажды излиял” [Там же. С. 214 (= Пушкарева 1999. С. 95)]»
(цит. по изд.: Мороз Е. Веселая Эрата: Секс и любовь в мире русского Средневековья. М.: Новое литературное обозрение, 2011. С. 11)
По каким-то причинам к скотоложству русские церковники относились намного снисходительнее, нежели, например, их византийские «коллеги»:
«Грех этот постоянно упоминается в русских епитимийниках — сборниках вопросов, которые составлялись для священников, исповедовавших прихожан. Традиция епитимийников была заимствована из Византии, однако русские священнослужители существенно смягчили наказание за указанный грех. Если византийский источник — Правила святого Василия — требовал в случае скотоложства 15-летнего отлучения от причастия и 150–200 ежедневных поклонов, то в русской “Заповеди к исповедующимся сынам и дщерям”, записанной в XIII столетии... ограничивались двумя годами. Существенно сокращалось и число поклонов: “В скотском блуде, если блуд сотворит со скотиною. По святого Василия [правилу] — 15 лет не комкает. Мы же — два лета сухояста, в 12 часов поклоняться во все дни 200 [раз], если же облениться, то 15 да творит” [Пушкарева 1999. С. 21]»
(цит. по изд.: Мороз Е. Веселая Эрата... С. 82)
Многочисленные материалы русского фольклора сохранили яркие свидетельства, объясняющие возможные причины подобного послабления. Так, например, в знаменитом сборнике XVIII в. под названием «Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым», в песне «Стал почитать, стал сказывать», читаем красочное описание поповских утех... с кобылой:
А за кусточком, за березничком,
А четыре попа да кобылу ебут,
А и пятый поп поскакивает:
— А, братцы, попы, доброхоты мои,
Дайте мне хоть плешь обмакнуть!
Вышеприведённый текст из «заветной» (и потому редко публикуемой без сокращений) части сборника Кирши Данилова цитируется по изд.: Русский эротический фольклор. Песни. Обряды и обрядовый фольклор. Народный театр. Заговоры. Загадки. Частушки / Сост. и научн. ред. А.Л. Топоркова. М.: Ладомир, 1995. С. 36. Плешь — здесь: эвфемизм, традиционно обозначающий в русском фольклоре мужской половой член.
Осталось практически неизвестным для широкой публики «открытие на стене внутреннего помещения храма Софии [выделение наше, — прим. В.] в Полоцке процарапанной здесь в XII столетии надписи “пизда”... информация о которой, по крайней мере к моменту написания этих строк, передается только изустно — от исследователя к исследователю»
(цит. по изд.: Мороз Е. Веселая Эрата... С. 11)
Справедливости ради следует отметить, что само это слово, безусловно, табуированное официальной церковью, было широко распространено и, в определённом смысле, «любимо» в народе:
«Наиболее показательны в этом отношении данные срамной топонимики, известной по документам русского Средневековья. Самую многочисленную группу составляли в ней словоформы, производные от “пизды” (“пезды”) и “манды”: деревни Пезделка, Пездлевская, Пиздюрино, пустоши Пезделово, Пезделево-Долгое, Мандырево, починок Пиздоклеин, селище Пездлево, речка Пиздюрка и т.п. [Назаров В.Д. “Срамословие” в топонимике России XV–XVI вв. // Пушкарева 1999. С. 562]. В XVII столетии существовала даже фамилия Пиздякины [Акты писцового дела (1644—1661 гг.) / Сост. С.Б. Веселовский. М., 1977. С. 255]»
(цит. по изд.: Мороз Е. Веселая Эрата... С. 35)
Как можно убедиться, «реальность самым решительным образом расходилась с требованиями строгих исповедников. В своем отношении к сексу русские люди исходили из убеждения, что “хоть пизда и грéшна, да утешна” и “не на то пизда сшита, чтобы сыпать в нее жито, а на то отец родил, чтобы хуй в нее входил” [Пословицы и поговорки эротического содержания // Пушкарева 1999. С. 162, 159]»
(цит. по изд.: Мороз Е. Веселая Эрата... С. 40)
Не удивительно, что зачастую распалённые собственным воображением исповедники сами провоцировали свою «паству», открывая для неискушённых новые грани сексуального опыта, волновавшие буквально до состояния одержимости (видимо, по причине вынужденного подавления) их самих:
«Когда летом 2005 года в одной из севернорусских деревень была обнаружена старая книга, упоминающая различные формы сексуального поведения, известие об этом появилось в газетной статье под заголовком: “Под Вологдой нашли старорусскую Камасутру?” [Черный А. Под Вологдой нашли старорусскую Камасутру? // Комсомольская правда. 29.06.2005].
Вопросы — “Не держала ли кого за срамное место?”, “Не тыкивал ли жене рукою, ногою или иным чем?”, “Языка своего жене не давал ли?”, “За сосцы жену не хватал ли?”, “Не согрешил ли в задний проход?” [Там же.] — кажутся похожими на содержание индийского любовного трактата, однако цель русского сочинения была принципиально иной. Книга принадлежит к числу т.н. епитимийников, которые служили руководством при исповеди и должны были помочь священнику обличить грешника»
(цит. по изд.: Мороз Е. Веселая Эрата... С. 6)
«Нечто подобное происходило и на католическом Западе. Здесь отмечена даже ситуация, когда исповедь не только не остановила осуждаемые любовные склонности, но, напротив, провоцировала их. Приор цистерцианского монастыря близ Кельна Цезарий Гайстербахский (ок. 1180 — ок. 1240) описывает в своем “Диалоге о чудесах” (III: 47) историю некоего брабантского священника, который ненамеренно искусил свою духовную дочь, выспрашивая ее о грехах, прежде этой женщине неведомых [Гуревич А.Я. Культура и общество средневековой Европы глазами современников (Exempla XIII века). М., 1989. С. 326]»
(цит. по изд.: Мороз Е. Веселая Эрата... С. 12–13)
Церковниками, демонстрировавшими поразительную личную осведомлённость в вопросах секса,
«Решительно осуждались прикосновения к эрогенным зонам и даже любовные поцелуи между супругами. Тем более греховным представлялось занятие сексом в “неподобающих” позах, отличных от т.н. “миссионерской” позиции — лицом к лицу, мужчина сверху.
С особой строгостью запрещалось использование позы, при которой женщина находится сверху. Эта сексуальная практика представлялась просто чудовищным нарушением божественных установлений, требующих главенства и, стало быть, верховного положения мужчины, в том числе и во время сексуального общения: “Всякая жена, восседающая на мужа? — 6 лет да покается, и поклонов 12 утром и 12 вечером и комкает (постится. — М.Е.) от Пасхи до Пасхи, понеже божий образ осквернила”
[Из “Некоторой заповеди” — худого (т.е. сокращенного) Номоканона (по ркп. XIV–XV вв.) — Смирнов С.И. Материалы для исследования древнерусской покаянной дисциплины. М., 1913. С. 28–30 (= Пушкарева 1999. С. 29)].
В сборнике “Вопрошание-исповеданье” XIV века указанная позиция упоминается среди “великих грехов” наряду с кровосмесительными связями, мужеложством, скотоложством и пр. И даже на этом фоне верхняя поза оценивалась особо сурово. За мужеложство полагалось 4 года “сухо есть” (поститься), за скотоложство — 1 год, за блуд с монашенками — 2 года, но мужчин, которые “на себя жен впущают, понуждая их”, ожидало семилетнее наказание
[Алмазов 1894. С. 274–277 (= Пушкарева 1999. С. 24)].
В сборнике “Вопрос женам” XV века женщина, потерявшая девственность “с двумя или с тремя”, наказывалась трехлетним постом, уморившая некрещеного ребенка — 40 днями, но если “на мужа лазила” — 5 лет поста
[Там же. С. 100 (= Пушкарева 1999. С. 35)].
Даже анальный секс оценивался существенно менее строго, чем позиция “женщина сверху”. Если последняя рассматривалась как сознательное изуверство, то в анальном сексе видели скорее следствие пьяного безобразия. В “Вопрошении-исповеданье” (XIV век) об этом говорится следующим образом: “Многие есть, которые со своими женами нелепство сотворяют в задний проход, или обычаем злым или в [под]питии”
[Там же. С. 274–277 (= Пушкарева 1999. С. 24)].
Внимания исповедников удостоилась также поза, при которой мужчина находится сзади. При несомненном осуждении, эта форма сексуального поведения не вызывала столь непримиримого отвращения. Она воспринималась, скорее, как специфический грех простецов, следующих примеру скотины: “Если кто с женой сзади грех сотворит, да наречется скотом, и поклонов ему 300”
[Из “Некоторой заповеди”. — Смирнов 1913. С. 28–30 (= Пушкарева 1999. С. 29)].
“Если муж с женой блудит сзади, а не лицом к лицу, — 40 дней поста, ибо это скотство есть”
[Из “От правил святых апостолов” (сб. 2-й половины XV в. из б-ки Кирилло-Белозерского монастыря). — Смирнов 1913. С. 61–62 (= Пушкарева 1999. С. 51)].
<...> Уже автор первого дошедшего до нас русского летописного свода — “Повести временных лет” (начало XII века) упрекал язычников в склонности к разврату, которая ассоциировалась для него с представлением о звериных обычаях и скотской жизни: “А деревляни живяху звѣрьскымъ образомъ, живуще скотьскы: ...браченья в нихъ не быша, но умыкаху у воды дѣвица”
[Повесть временных лет / Подгот. текста, пер. ст. и коммент. Д.С. Лихачева. Под ред. В.П. Адриановой-Перетц. 2-е изд. СПб., 1996. С. 10–11]. [Летописец-христианин предпочитает “не замечать” явно обрядовую сторону древлянского обычая: “умыкание” девиц происходит у воды, что, возможно, следует связывать именно с брачным (от слова брать, означающего как собственно “выбор”, так и “сексуальное обладание”) ритуалом, связанным с Купальскими торжествами, — прим. В.].
Обвинения в “скотском” разврате запечатлены и в русских епитимийниках при обличении людей, которые занимаются сексом в задней позе. Это совпадение явно не случайно, ибо в ряде епитимийников данная сексуальная практика ассоциируется с отпадением от православия. Так, в правилах “Аще двоеженец” (цветник XVI века из Московской синодальной библиотеки): “Если муж с женой блудит сзади, а не лицом к лицу, епитимьи — две недели, ибо это скотски есть, вельми закон бранит. Если же кто не откажется от своего обычая, то он чужд правой веры и [ему] не входить в церковь. Если же то поп или дьякон, да извержет сана”
[Смирнов 1913. С. 152 (= Пушкарева 1999. С. 54)].
Еще более определенно говорится об этом в “Правилах святых [отец] о епитимьях” (сборник XVI века из Волоколамской библиотеки), где занятие сексом в задней позе объявляется признаком язычества: “Грех есть сзади блудить с женой, это языческое [выделение наше, — прим. В.]. Епитимья — 40 дней, сухоядение <...>. Если же не откажется от своего поступка, значит, [он] чужой веры”
[Алмазов 1894. С. 278–285 (= Пушкарева 1999. С. 47)].
<...> Очевидно, характеристика “языческое” в данном случае не случайна, но основывается на каких-то обстоятельствах, понятных составителю епитимийника»
(цит. по изд.: Мороз Е. Веселая Эрата... С. 7–8, 17)
Языческое в собственном смысле (безотносительно к позам) отношение к сексу действительно отчасти сохранилось у русского народа. И прежде всего — благодаря сбережению архаичных черт свадебной обрядности, призванных обеспечить плодородие и чадородие как самих молодых, так и Матери — Сырой Земли и даже Матери Природы в целом.
Не случайно неоднократно цитировавшийся нами Евгений Мороз высказывает предположение, что «Появление надписи “пизда” в полоцком храме Софии можно объяснить тем, что разгулявшиеся участники свадебного торжества вспоминали срамные свадебные песни во время церковного венчания»
(цит. по изд.: Мороз Е. Веселая Эрата... С. 36)
И далее:
«А.А. Панченко разделяет общее представление “об особой магической силе матерного слова” и отмечает “особую роль матерных выражений в культовой практике” [Панченко А.А. Матерная брань в религиозном контексте // “Злая лая матерная...”: Сборник статей / Под ред. В.И. Жельвиса. М.: Ладомир, 2005. С. 139]. Это с очевидностью следует из самого характера русской праздничной обрядности, в основе которой лежит представление о сопричастности человеческой сексуальности и производящих сил природы. Как уже отмечалось: “Описание женских и мужских гениталий в фольклоре явственно коррелирует с их реальной демонстрацией в обрядах, призванных стимулировать общее изобилие и плодородие...”
[Топорков А. Эротика в русском фольклоре // Топорков 1995. С. 16]
Данная закономерность не является какой-то специфической особенностью русской культуры. Восприятие сексуальности как великой вселенской силы, проницающей весь мир и сближающей человеческий род с миром животных и растений, относится к числу своеобразных мировоззренческих универсалий
[Элиаде М. Аспекты мифа. 3-е изд. М., 2005].
В древних культурах Средиземноморья и Передней Азии, в доколумбовой Америке, в Африке, Океании сексуальность повсеместно воспринималась в связи с культом плодородия, символами которого являлись изображения гениталий. Соитие подразумевало представление о зачатии и рождении, причем не только в животном, но и в растительном мире. Разделение функций прекрасной Афродиты и плодоносной Деметры — сравнительно позднее явление, отражающее специфическую особенность греческого политеизма. В более архаичных традициях любовь и плодовитость воспринимались как функции одной и той же богини. Таковы месопотамская Иштар/Астарта, египетская Исида, малоазиатская Кибела, индийская Парвати, тамильская Корраваи... Уже то обстоятельство, что Мокошь являлась единственным женским божеством на высшем уровне восточнославянского пантеона, позволяет предположить, что эта богиня относилась к тому же универсальному типу. Однако и забвение Макоши ничего не изменило в отношении русских людей к природному миру. В двоеверном народном христианстве почитание Иисуса Христа сочеталось с откровенным природопоклонничеством. Замечание Мирчи Элиаде, относящееся к народным обычаям Юго-Восточной Европы, вполне может быть отнесено и к русской культуре: “Мистическое единение с природными ритмами, яростно отвергаемое пророками Ветхого Завета и едва терпимое Церковью, стало ядром религиозной жизни сельских районов”
[Там же. С. 163]»
(цит. по изд.: Мороз Е. Веселая Эрата... С. 36–37)
Список литературы и пояснения к иллюстрациям
1. Акты писцового дела (1644—1661 гг.) / Сост. С.Б. Веселовский. М., 1977.
2. Алмазов А.И. Тайная исповедь в православной восточной церкви. В 3 тт. Одесса, 1894 (репринт — М., 1995).
3. «А се грехи злые смертные...» Любовь, эротика, секс в доиндустриальной России (X — первая половина XIX в.). Тексты. Исследования / Изд. подгот. Н.Л. Пушкарева. М.: Ладомир, 1999.
4. Гуревич А.Я. Культура и общество средневековой Европы глазами современников (Exempla XIII века). М.: Искусство, 1989.
5. «Злая лая матерная...»: Сборник статей / Под ред. В.И. Жельвиса. М.: Ладомир, 2005.
6. Мороз Е. Веселая Эрата: Секс и любовь в мире русского Средневековья. М.: Новое литературное обозрение, 2011.
7. Повесть временных лет / Подгот. текста, пер., статьи и коммент. Д.С. Лихачева. Под ред. В.П. Адриановой-Перетц. Изд. 2-е, испр. и доп. СПб.: Наука, 1996.
8. Русский эротический фольклор. Песни. Обряды и обрядовый фольклор. Народный театр. Заговоры. Загадки. Частушки / Сост. и научн. ред. А.Л. Топоркова. М.: Ладомир, 1995.
9. Смирнов С.И. Материалы для исследования древнерусской покаянной дисциплины. М., 1913.
10. Черный А. Под Вологдой нашли старорусскую Камасутру? // Комсомольская правда. 29.06.2005.
11. Элиаде М. Аспекты мифа / Пер. с фр. В.П. Большакова. 3-е изд. М.: Академический проект; Королёв: Парадигма, 2005.
12. Янин В.Л., Зализняк А.А., Гиппиус А.А. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 2001—2014 гг.). М.: Языки славянской культуры, 2015.
13. Daniel E. Collins. Reconstructing the pragmatics of a medieval marriage negotiation (Novgorod 955) (англ.) // Russian Linguistics. 2011–4. Vol. 35, iss. 1. P. 33–61.
«Запретное граффити» у Золотых ворот древнего Киева, обнаруженное в конце XX в. во время раскопок под руководством С.А. Высоцкого. Содержание изображения было таким, что автор так и не решился полностью опубликовать его полностью до своей смерти. В довольно условной манере на граффити изображён половой акт: стоящий на коленях мужчина в колпаке или шапке, в застёгнутой на пуговицы одежде, склонился над схематично прорисованной обнажённой женщиной, лежащей лицом вверх. Справа от них находится ещё одна фигура, как бы подглядывающая в замочную скважину или полуоткрытую дверь, и надпись: «Господи по[мози] рабу Дми[тру]». Надпись и третья фигура прорисованы более тонкой линией, — возможно, другим инструментом и другим человеком. Граффити датируется XI–XII вв
В 1981 г. вышеупомянутое граффити была найдено на двух обломках штукатурки XI в., залегавших в грунте на глубине около 2,5 м. Общий размер рисунка относительно небольшой: всего 13 × 22 см. Находилось изображение, по мнению С.А. Высоцкого, в воротном проёме Золотых ворот, на высоте, доступной росту человека, т.е. там, где обычно писали на стенах
Новгородская берестяная грамота № 955 (XII в.): письмо от свахи Милуши к Марене. Текст: «Ѿ МилУшѣ къ Марьнѣ. Коси вѣликее пъехати бъ еи за Сновида. Маренко! пеи пизда и сѣкыле! Рѣкла ти! такъ Милушѧ: въдаи 2 гривене вецѣрашенеи» (цит. по изд.: Янин В.Л., Зализняк А.А., Гиппиус А.А. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 2001—2014 гг.). М.: Языки славянской культуры, 2015. С. 54–59)
Прорисовка грамоты. Перевод текста: приписка: «Говорит (букв. сказала) тебе Милуша: дай две гривны вчерашние»; основной текст: «От Милуши к Марене. Большой Косе — пойти бы ей замуж за Сновида. Маренка! Пусть же напьются пизда и клитор!» (цит. по изд.: Daniel E. Collins. Reconstructing the pragmatics of a medieval marriage negotiation (Novgorod 955) (англ.) // Russian Linguistics. 2011–4. Vol. 35, iss. 1. P. 33–61
