Вяч. Вс. Иванов в статье «К проблеме следов древнейшего литературного языка у славян» замечает, что в общеиндоевропейской и в наследующей ей славянской традиции:
«формулам поэтической речи был присущ ритуализованный характер.Такой явственно обрядовый элемент содержится, например, в восстанавливаемом для индоевропейской поэтической речи образе солнца как ՙколеса՚ (*kᵂe/olo-, *kᵂe/okᵂe/olo-), позволяющем удостоверить не только общеславянский [Иванов‒Топоров 1965. С. 135, 230 (реконструкции 181 и 182); Иванов‒Топоров 1974. С. 22, 221], но и общеиндоевропейский характер поэтических формул, к которым восходит полесское блр. „сонєйко колєсомъ на гору йдє“ [уточнено и исправлено по изд.: Довнар-Запольский 1895. С. 2 (№ 12)]; „(Sòŭneńko) Jest to bolszòje koleso“ [Moszyński 1928. S. 157]; блр. „Колясом, соўника, колясом! / Обсѣй, мамухна насъ оўсомъ“ [уточнено и исправлено по изд.: Шейн 1874. С. 330]; укр. „Колесомъ, колесомъ / Солнышко въ гору / Поднималось“; „Сонце колесомъ у гору идзетсь“ [уточнено и исправлено по изд.: Терещенко II 1848. С. 526, 470]; чеш. „v poledňe slunečko kolem jde“ [Susil 1859. S. 444] <...> и др. Ритуальные истоки этой мифопоэтической формулы в славянской традиции достаточно явственно обнаруживаются в многократно описанных (в частности, в Полесье и на Украине) обрядах водружения и сжигания колеса на шесте [Иванов‒Топоров 1974. С. 221]. А.Н. Афанасьев, который в исследовании этого (как и многих других) фрагмента поэтической речи предвосхитил выводы новейших трудов, сопоставив известные ему (тогда еще очень неполно) данные отдельных славянских традиций с аналогичным образом, ранее обнаруженным Куном в других индоевропейских традициях, обратил внимание в той же связи на архаизм словацкой сказки о зимнем похитителе Солнца и весеннем его освободителе. В этой сказке противники оборачиваются колесами и катятся с горы. Колесо избавителя налетело на своего противника и его раздробило [Афанасьев I 1865. С. 209]»
и т.д. [Иванов 1979. С. 14‒15].
