Ну вот мы и добрались до дня зимнего солнцестояния, когда, согласно народной поговорке, «солнце поворачивает на лето, зима – на мороз». И, как водится все последние годы, в соцсетях, в блогах и даже в СМИ начинает сыпаться пурга про древний великий славянский языческий праздник Карачун. Может, вы даже получите от кого-то из знакомых подобную открытку.
Вы можете просто ввести в «Яндексе» поисковый запрос «карачун праздник» и на вас выльется поток псевдонаучной ерунды на эту тему. До источников информации вы, понятное дело, там не докопаетесь – так, в лучшем случае найдёте глухие упоминания неких древних летописей и книг каких-то учёных, где про это написано.
Хотя зачем искать в «Яндексе»? «Дзен» сам заботливо преподнесёт вам другие материалы на тему Карачуна. Вот, например, недавняя публикация в местных блогах. Ох, автор порезвился! «Карачун, существо из нижнего мира нави»; «это второе имя Чернобога, тёмный лик семиликого Велеса». «Наши предки описывали его как седого старика в белом одеянии, непременно окружённого своей верной свитой – птицами-вьюжницами, волками-метелями, медведями-шатунами (буранами) и душами замерзших насмерть людей». Ещё бы ссылочку приложил, где это наши предки такое описывали... Но, судя по тому, что «пипл» это «хавает», авторы могут себя не утруждать приведением каких-то доказательств. Собственно, на том блогосфера стояла, стоит и стоять, вероятно, будет. Увы...
Но что на самом деле знает о корочуне (карачуне) наука?
Я счастлив известить своих читателей, что не далее, как в этом году вышла обширная и весьма убедительная статья двух отечественных филологов, где очень подробно освещается этот вопрос. Вот она: Березович Е. Л., Сурикова О. Д. Кто такой восточнославянский карачун? (слово, имя, персонаж) // Вопросы ономастики. 2023. Т. 20. № 2. С. 193–246.
Объём статьи, как вы видите, пугающе большой. Поэтому я возьму на себя труд очень сжато пересказать её суть.
В общем, авторы проделали впечатляющую работу по поиску и анализу всех доступных к настоящему моменту источников, где встречается это слово (разнообразных словарей, художественных произведений русских дореволюционных писателей, летописей) и пришли к ряду интересных выводов.
Слово бытует как в акающей форме произношения и написания – «карачун», так и окающей – «корочун». Словарями чаще фиксируется
именно последняя форма, встречается в северо-западных и северных окающих говорах.
Это слово больше присуще русскому языку, в белорусском и украинском оно встречается реже.
У этого слова имеется целый ряд значений. Основное из них – смерть. (Первая фиксация этого значения относится к 1780 г.) Вариациями этого значения выступают такие значения, как смертельные болезни и предсмертные состояния. Далее идут близкие значения конец какому-то начинанию («За одну, пожалуй, фразу, Карачун всему рассказу!») и действующая сила (актор) проклятий («Чтоб на тебя карачун напал!»).
Из этого ожидаемо выводится такое значение, как злой дух. Но, что интересно, в действительности такое значение фиксируется очень редко (известно всего 3 случая фиксации, причём без подробностей, которые позволили бы привести хоть какие-то подробности об этом персонаже).
Далее идут ещё менее распространённые значения: скрюченный человек, кривое дерево.
Ну а далее самое интересное. Откуда же взялось представление, что этим словом обозначался древний языческий праздник?
Итак, в древнерусских летописях встречается всего одно (!) упоминание этого слова в качестве календарного термина. В Новгородской первой летописи (XII в.) сообщается: «В лѣто 6651. Стояше вся осенина дъждева, от Госпожина дни до Корочюна, тепло, дъжгь; и бы вода велика вельми въ Волхове и всюде». Из контекста совершенно ясно, что речь идёт о каком-то дне, но о каком? Проблема в том, что в русских исторических источниках больше упоминаний об этом дне нет. Вообще. Так что же это за день и почему филологи, составители словарей сочли, что это день зимнего солнцестояния (солнцеворот)?
На самом деле, всё не так однозначно. Это значение вошло в «Словарь древнерусского языка (XI–XIV вв.)» и подтверждается именно ссылкой на летопись. Фактически, это догадка составителей словаря. И было бы правильнее сделать пометку, что это предполагаемое значение. А вот в «Материалах для словаря русского народного языка», которые собирал драматург А. Н. Островский, приводится значение Рождественский пост,
Филипповки. Как мы понимаем, сорокадневный пост – это куда более широкое хронологическое соотнесение, нежели конкретный день солнцестояния. Ещё один словарь фиксирует значение святочный обряд, коляда (записано в начале XX в. в Орловской области), что в общем, тоже намекает на тот же период, но опять-таки без всякой привязки к солнцевороту. В белорусском языке календарных значений нет. В украинских (карпатских) говорах встречается значение большой рождественский хлеб. А вот в словацком языке у слова Kračun отмечены значения рождественские праздники (в целом), рождественский сочельник (24 декабря), день зимнего солнцеворота, Рождество, рождественский хлеб, рождественское деревце, рождественская соль и др.
В болгарском языке диалектное слово крачун обозначает народный праздник летнего или зимнего солнцеворота, 8–21 июня и Рождественский
сочельник.
Как отмечают авторы: «Далее лингвогеография ведёт нас в смежные неславянские зоны, где отмечены венг. karácsony ‘сочельник’, молд. крэчун, рум. crăciun ‘Рождество’, ‘обрядовый хлеб’, pomul de crăciun ‘рождественское дерево’ и т. д.».
Получается, что «календарные значения образуют непрерывный ареал (болг., словац., рум., молд., укр., венг.) с карпато-балканским эпицентром. Выпадают из ареала только русские данные».
И здесь рождается изящное объяснение того факта, что в Новгородской летописи было использовано это непривычное для восточных славян календарное обозначение. Тот фрагмент летописи, где встречено это слово писал знаменитый Кирик Новгородец, древнерусский книжник и мыслитель. Он был хорошо знаком с болгарскими рукописями и мог с лёгкостью использовать болгарские термины (что подтверждается ещё некоторыми наблюдениями над языком летописи).
Читаем далее: «Сопоставление восточнороманской формы kračun (молд. крэчун, рум. craciun) и южнославянской крачун с алб. kёrcun (< *karcun) ‘пень, чурбан, обрубок дерева’ даёт возможность истолковать значения ‘праздник зимнего солнцестояния; сочельник, Рождество’ в свете данных балканской этнографии. У всех народов Балканского полуострова засвидетельствован в качестве важнейшего элемента праздника зимнего солнцеворота обряд сжигания специально доставляемого из леса обрубка древесного ствола (с.-х. бадњак), сопровождаемый ритуальной трапезой и облечённый магической символикой, охватывающей значения возрождающегося солнца, священного огня, плодородия, а также тесно связанный с этим кругом значений культ предков».
Таким образом, по мнению авторов статьи, южнославянское слово «крачун» с календарными значениями и русское слово со значениями, разобранными выше, являются омонимами (да-да, вспоминаем школьный курс русского языка – что такое омонимы?) и в плане происхождения друг с другом не связаны.
В общем, пока ничего особо интересного, да? Ну, были у восточных и южных славян два схожих по звучанию, но разных по значению слова. Эка невидаль!
Интересно то, что со словом «карачун» стало происходить на российской почве потом!
В 1770 г. выходит роман М. И. Попова «Славенские древности, или Приключения славенских князей», ставший весьма популярным и переизданный в 1784 г. В романе мы встречаем могучих богатырей, прекрасную славянскую княжну Милославу и... страшного чародея Карачуна, который характеризуется следующим образом: «лютый Карачун, сей гнусный карло», «сей свирепый урод», «сей лютый волшебник, который по всему свету причиняет великие бедствия многим людям».
Совсем скоро эта трактовка была повторена в волшебно-приключенческой «Повести о сильном богатыре Чуриле Пленковиче» В. А. Левшина, вышедшей в 1780 г.
Ну и пошло-поехало. Дальше этот чародей появляется в театре, где начал путешествовать из одной оперы в другую: «Карачун, или Старинные
диковинки» (1816 г.), «Аскольдова могила» (1835 г.), правда в последнем произведении он именуется новгородский боярином.
И вот тут мы можем наблюдать любопытнейшее явление – вторичную фольклоризацию, когда авторское произведение «ушло в народ» и стало восприниматься как фольклор.
В 1975 г. фирма «Мелодия» выпустила грампластинку с записями народного хора с. Подбужье Калужской области, где звучит песня «Близко-близко городу Славянску» со следующим текстом:
Близко-близко городу Славенску
Ой да наверху, братцы, крутой горы
Ох да жил боярин большой именитый
Ой да на прозванье да яво Карачё.
Если не заниматься источниковедческими изысканиями, которые чётко говорят о происхождении этой песни от оперной арии, то, конечно, можно впасть в восторженное настроение, свойственное армии мифологов-любителей, которые на таком никчёмном материале могут развернуть целую теорию о глубокой укоренённости образа Карачуна в русском фольклоре.
Свою лепту в закрепление представлений о волшебнике Карачуне внёс русский лубок. В середине XIX в. это имя всплывает в лубочной сказке «О Иване-богатыре, о прекрасной супруге его Светлане и о злом волшебнике Карачуне» писателя и издателя Ф. М. Исаева (1856 г., переиздана в 1859 г). В основе текста лежит версия лубочной же сказки о царевне-лягушке. Сказка Исаева обрела большую популярность и на протяжении XIX столетия в разных издательствах вышло несколько её редакций.
Дальше ещё интереснее. Постепенно в этих сказках образ Карачуна начинает сближаться с образом Кащея: «Карачун ударился о землю и превратился в Кощея Бессмёртного», «волшебник-карачун царь Кощей Бессмёртной» и т. п. (Да, написание в источнике именно такое, буква ё там – не опечатка.)
Ну а дальше, как вы понимаете, подтянулись учёные...
Мифологи XIX в. (как, впрочем, и некоторые их последователи последующих столетий) не утруждали себя верификацией (проверкой) материала. Учёные труды мало чем отличались от беллетристики. В итоге Карачун, непонятно с чего (хотя нет, как раз понятно, на основе соотнесения с солнцеворотом) стал изображаться богом солнца. Дальше совсем смешно – Карачун превратился в... злое божество скотского падежа! (У меня рождается вопрос – есть ли вообще в мире примеры богов с таким функционалом?..) Некоторым авторам он представлялся подземным богом, повелевающим морозами. И ладно бы они остановились хотя бы на этом! Но нет, у этого «бога» появляется биография. Так, С. В. Максимов писал о нём следующее: «Он воевал со светлым богом Перуном и, зная, что родится «божич» (красное солнышко), оборачивался в медведя, набирал стаи волков (мятели) и гонялся за женою Перуна (громовницей, или калядой, или пятницей), которая пряталась между ивняками и на деревьях и там родила сына Дажбога».
Как говорится, и смех, и грех.
Мифологизация Карачуна продолжилась и в XX, и в XXI веке. Я не буду приводить примеры, кому интересно, можете найти в оригинальной статье.
Здесь я хотел бы процитировать очень здравое замечание авторов статьи: «Симптоматично, что авторы подобных экзерсисов создают сеть взаимоцитирований (и, конечно, ссылок на «проверенные временем» тексты — мифологов XIX в.) и порождают друг у друга и у невзыскательного читателя полную иллюзию «окончательности» и надежности информации, не утруждая себя её верификацией».
И далее авторы приводят примеры того, как сербские и болгарские исследователи, которые традиционно неплохо знакомы с работами российских исследователей, некритично воспринимают эти версии о боге Карачуне. Ну и, конечно же, о злом духе Карачуне можно прочитать в российской «Википедии». Ну а у нас ведь как? Раз что-то написано в «Википедии», значит, так оно всё и есть...
Всё, миф оформился. И множатся в интернете вот такие картинки.
Но вот вы дочитали этот текст до конца и узнали, что это миф. А теперь прикиньте, какая жалкая горстка людей (читателей моего блога, читателей указанной научной статьи) понимает, как сформировался этот миф. А все остальные? То-то и оно....
