Прииртышье, как и все регионы Сибири является уникальным местом, где сосуществовали, развивались параллельно, переплетались и взаимодействовали разные этнические традиции. Эта разница проявляется не только на уровне не родственных и родственных этносов, но и на уровне одноэтнических переселенцев разных губерний. Каждая такая традиция требует отдельного рассмотрения и изучения.
Однако за все годы собирательской работы в регионе специальных полевых исследований, направленных на различие и взаимодействие традиций, не предпринималось. В то же время на сегодняшний день в различных фольклорных собраниях накоплено достаточно много материала, позволяющего такие исследования проводить.
Н.К.Козлова записывает былички от жительниц с. Александровка Тевризского р-на Омской обл., 1995 г.
Самый интересный материал для исследования русской, украинской, белорусской традиций (и их взаимодействия), а также локальных русских форм, которые были занесены в Сибирь из мест исхода переселенцев (например, в том или ином отношении можно проследить традиции Русского Севера и некоторых других регионов России) дают, наверное, мифологические рассказы (былички), которые (вместе с поверьями) по праву могут быть причислены к объектам нематериального культурного наследия.
Былички и поверья, как и многие фольклорные жанры, отражают народное мировоззрение, народный взгляд на устройство мира, на природу, пытаются, в соответствии с мифологическим взглядом на мир, объяснить непонятное и загадочное в нем. В быличках мир населен духами – хозяевами тех или иных природных и даже человеческих сфер бытия. В лесу – леший, в воде – водяной, в поле – полевой, в доме –домовой и т.д. – существа, населяющие иной, не человеческий, но параллельно с ним существующий мир. Былички и поверья учат человека, как жить в ладу со своими мифическими соседями, как вести себя в создавшейся сложной для него ситуации.
Н.К. Козлова записывает былички от 80-летней жительницы с. Романово Усть-Ишимского р-на Омской обл., 1988 г.
«Бум» собирания и изучения народной мифологической прозы в отечественной фольклористике пришелся на 1990-е годы. В Омском Прииртышье отдельные тексты фиксировались с 1950-х гг. Активное и целенаправленное собирание мифологической прозы началось в 1970-х гг. XX столетия в связи с научным интересом к этой области фольклора преподавателя ОмГПУ Н.К. Козловой (ныне д.ф.н., профессора кафедры литературы и культурологии ОмГПУ). Работа по исследованию бытования мифологической прозы в регионе, запись текстов велась в основном под её руководством. Особого внимания удостоился самый северный, Усть-Ишимский район Омской области. В нем запись велась в течение ряда лет по специальным программам-опросникам.
Для сравнения: если в 1950-х гг. в экспедициях Омского пединститута было зафиксировано всего 11 текстов мифологической прозы, то в 1975 г – уже 230, в 1988 – 550.
Несказочная мифологическая проза Прииртышья (Омской области) является региональным вариантом восточнославянской мифологической прозы. В отличие от регионов с монотрадицией, традиция бытования здесь мифологической прозы представляет собой «лоскутное одеяло», состоящее из традиции русского старожильческого населения Сибири, сформировавшейся на протяжении XVII-начала XIX вв., и традиций переселенцев из различных губерний России (в т.ч. Белоруссии и Украины). В этом, а также в процессах взаимовлияния, смешения традиций (как восточнославянских, так и иноэтнических) на уровнях сюжетов, мотивов, образов быличек и поверий, состоит ее уникальность. Поздние экспедиции фиксируют в основном унификацию верований, сюжетов, образов, однако вышеупомянутая специфика при внимательном исследовательском подходе может быть обнаружена. Например, только в Усть-Ишимском районе Омской области женщину, которая колдует, называют «волхитка» (то же название бытует и среди семейских Забайкалья). В селах этого же района верили, что в бане обитает не банник, а «банница».
А специальное исследование пути миграции одного из сюжетов о змее-любовнике («Спрятанные крылья» [3: Б.VI.1.]: змей прячет крылья, принимая человеческий облик, крылья похищают) показало, что он относится к украинской традиции и пришел к нам, в частности, из Екатеринославской губернии [4].
Опираясь на этнографический очерк И.Я. Неклепаева «Поверья и обычаи Сургутского края», можно предположить, что у русского старожильческого населения Сибири покровительствовала дому «суседка» – существо женского пола. По свидетельству Неклепаева, крестьяне-старожилы верили в существование 4-х «суседок»: «Смотря по местонахождению, суседки бывают трех родов и называются: «избна суседка», «скотская суседка» и «банна суседка»» [7, с. 37].
О наличии веры в еще одну разновидность «суседок» он пишет в примечании. Это – «земляна суседка», но тут же отмечает: «…мы не смогли собрать никаких сведений о земляных суседках» [7, с. 37]. Выше, на этой же странице он пишет, что сургутяне назвают суседку «матушка-суседушка» и «никогда не приравнивают мужиков к суседкам, обыкновенно сравнивают с ними только баб и вообще женщин».
Н. Фролова (Н.К. Козлова) записывает былички от Екатерины Яковлевны Полтьевой, д. Андреевка Саргатского р-на Омской обл., 1975 г.
Ранние фольклорные записи, сделанные в Прииртышье (1975 г.), подтверждают свидетельство И.Я. Неклепаева. В старожильческом селе Качесово Муромцевского района самый возрастной информант (ФИО) утверждал с абсолютной уверенностью, что суседка – это она «матушка-суседушка»
«Да будто говорят, что есть домовой. Его не домовой зовут, а соседушка. Без неё нельзя.
Говорят старые люди, что без нее нельзя. А есть, есть она. Никто ее не видит, она не покажется, что домашняя суседушка живет.
Тут дед Авдей был. Вот ночью насыпал коням овсишка, воды налил и сам сел. Она, — говорит – вошла, деваха – домовая суседушка! Давай коней гладить, чесать.
А он взял так: «Кхе…»
Она и пропала. Она никому не покажется.
Да я еще маленький был. Степан Акимович был ссыльный политический.
«Нельзя, — говорит, без нее».
ЭК-16/75, № 19, 20. Зап. Козлова Н.К. в д. Качесово Муромцевск. р-на Омск. обл. от Шадрина Филиппа Григорьевича; 1888 г. р.
Преобладание такого названия в других старожильческих селах подтверждают свидетельство Неклепаева.
Более поздние записи фиксировали уже смешение гендерной принадлежности домового даже у русских старожилов.
Только у белорусов домовой может иметь название «лизун», представать в образе змеи.
В настоящее время жанры быличек и поверий переживают свой упадок. Уходят из жизни носители традиции, знатоки мифологических сюжетов, передаваемых ранее из поколения в поколение, знатоки поверий, верований, регламентировавших ранее традиционный быт. Все меньше остается талантливых рассказчиков, в чьей передаче быличка звучит полноценно и интересно. Поэтому в последнее время в основном фиксируются отрывки, схемы традиционных сюжетов. Однако вера в существование некоторых мифических существ или людей со сверхъестественными способностями еще жива (домовой, черт, покойник, колдун, ведьма и проч.) и, соответственно, мифологическая проза еще остается в живом бытовании. При этом наряду с традиционным, но уже разрушающимся ядром сюжетов и мотивов мифологической прозы, начинают бытовать различного рода новообразования, тексты, в которых традиционные верования переосмысливаются в связи с новыми условиями социальной и общественной жизни. Этот процесс по-своему интересен, т.к. иллюстрирует жизнь традиционных фольклорных жанров в современных условиях, и заслуживает изучения. Пока будет жива вера в существование мифологических существ, былички и поверья будут бытовать. Народная мифологическая проза – порождение традиционной культуры и отражает такое уникальное явления этой культуры как определенную мировоззренческую систему, принятую в науке называть «народное православие», т.е. смешение, переплетение языческих и христианских мировоззренческих пластов. Тем не менее, пласт языческий в народной мифологической прозе преобладает. Это та же мировоззренческая основа, которая определяет систему ценностей, обрядовой и бытовой практик человека традиционной культуры. Традиционная культура как образ жизни стремительно исчезает, поэтому одна из главных задач – зафиксировать, спасти от исчезновения и забвения то, что ее питало.
Студенты Омского государственного педагогического университета записывают былички в с. Казаковка Усть-Ишимского р-на Омской обл., 1988 г.
Народная мифологическая проза как объект НКН существует в настоящее время в трех формах: 1) аутентичной – т.е. находится еще в живом бытовании и фиксируется на звуко- и видеоносители участниками полевых экспедиций. В народе былички время от времени рассказывают друг другу в той или иной соответствующей ситуации. Собиратель может смоделировать ситуацию, в которой несколько собеседников могут рассказывать друг другу якобы «реальные» случаи, спровоцировав их диалог заданными вопросами. Собирателю при этом необходимо лишь направлять разговор в нужное русло и фиксировать рассказываемое на цифровые носители. Реже, но еще удается иногда просто «подслушать» свободно бытующий текст поверья, былички или легенды. Вербальный текст передается голосом. Талантливый рассказчик может мастерски рассказать быличку, используя жесты, мимику, и, можно сказать, даже актерские приемы устной коммуникации. Человек, не обладающий даром талантливого рассказчика, просто в той или иной степени подробности передает сюжет, который ему известен, или знания о мифологическом персонаже, которыми он обладает.
Вторая форма – вербальные тексты, зафиксированные знаками письма на бумаге – в экспедиционных чистовых блокнотах.
В прииртышских коллекциях мифологической восточнославянской прозы содержатся тексты разного качества записи. Если это ручная запись, то качество зависит от опытности собирателя (есть записи, сделанные профессиональными фольклористами; записи этнографов, которые не стремились записать аутентичный текст; записи неопытных собирателей, плохо передающие услышанный ими живой рассказ). При некачественной записи обычно не фиксируются диалектные особенности речи исполнителя – запись ведется на литературном языке.
Однако больше половины коллекций представляют собой третью форму: это аудиозаписи и видеоматериалы, а также расшифровки с аудио и электронных носителей. В этом случае качество зависит от исполнителя (если не считать уровень записывающей техники): есть талантливые исполнители и рассказчики, есть просто информанты. При записи на аудио и электронные носители фиксируются лингвистические особенности текстов. К последним отнесем отражение колорита народной речи, искусства сказывания, а также отражение диалектных особенностей, говоров Прииртышья (на севере Омской области – северный, старожильческий тип говора, в местах компактного проживания потомков белорусских переселенцев – белорусское диалектное наречие; у потомков переселенцев с Украины – украинский тип говора). На материале магнитофонных и диктофонных записей народной мифологической прозы можно проводить исследование бытования народных говоров Прииртышья.
Тексты мифологической прозы, хранящиеся в архивных собраниях Омского Прииртышья, зафиксированы в основном от славянских групп населения: русских, украинцев и белорусов. В селах со смешанным населением сложно отделить их друг от друга по этнической принадлежности. Поэтому в таких случаях нужно вести речь в целом о восточнославянской традиции. Однако, если предпринимать специальные научные исследования, предполагающие детальное изучение истории заселения края, биографий исполнителей и информантов, сравнительные исследования, то выявление этнической традиции или места исхода фольклорных сюжетов и мотивов во многих случаях становится выполнимой задачей. В прииртышских архивных собраниях есть также небольшие материалы по несказочной мифологической прозе, зафиксированной от эстонцев, молдаван, латышей, немцев, казахов и др. Этнографами Омского филиала Института истории СО РАН, Омского филиала Института археологии и этнографии СО РАН собран большой этнографический материал по народной мифологической прозе татар Прииртышья, часть материалов по несказочной прозе татар Прииртышья хранится в Музее археологии и этнографии ОмГУ им. Ф.М. Достоевского.
Местные жители рассказывают Н.К. Козловой о том, как раньше в этих краях чудь водилась, д. Уралы Большеуковского р-на Омской обл., 2005 г.
В настоящее время основной коллекцией текстов быличек и поверий располагает фольклорный архив Омского госпедуниверситета (ФА ОмГПУ) [8]: в общей сложности более 5000 единиц хранения. Часть текстов хранится в личных архивах собирателей, а также в архиве Омской региональной общественной организации «Центр славянских традиций».
Все это фольклорное богатство требует полной расшифровки с магнитофонных и электронных носителей, оцифровки, научной классификации и систематизации, создания систематических указателей, составления свода всего зафиксированного в Омском Прииртышье материала и, конечно же, издания.
Издания могут иметь как научный характер, так и быть адаптированными для популярного чтения. На этой основе возможно подготовить целый ряд региональных учебных пособий для школьников и студентов вузов.
В настоящее время данный объект НКН находится в стадии активной разработки и изучения. Издан ряд научных статей, две монографии по изучению несказочной мифологической прозы, в том числе и прииртышской, ведется работа над систематизацией мотивов и сюжетов. Ряд указателей уже издан [3, 5]. Издан один сборник быличек Прииртышья [6]. Планируется еще три выпуска, а также издание указателей сюжетов и мотивов мифологических тем и работа по созданию свода мифологической прозы Прииртышья.
Восточнославянские мифологические рассказы населения нашего региона представлены сюжетами и мотивами о духах природы (лешем, полевом, водяном, русалке), духами, обитающими на человеческом подворье (домовом, и баннике), быличками об огненном Змее – мифическом помощнике и мифическом любовнике, популярны рассказы, основанные на вере в особые свойства змей-рептилий (охранять дом, заползать человеку внутрь, стремиться переползти человеческую тень и проч.), и в особых змей, обладающих мифологическим статусом (полоз, горлянка, огневка, уж). Особой популярностью пользуются былички и поверья о колдунах и колдуньях, о встающих из гроба мертвецах и, особенно, о вездесущем черте, который постепенно «прибирает к рукам» свойства и функции языческих духов. Единичны упоминания о шуликунах, святошнике, кикиморе, овиннике.
Чтобы не быть голословными в том, что мифологическая проза Прииртышья не без основания может быть включена в список объектов нематериального культурного наследия Омской области, ниже приводим обзор представлений и сами тексты о духах природы, в основном из фондов ФА ОмГПУ. Для удобства чтения, тексты подверглись минимальной редакции. Каждый текст имеет краткие паспортные данные, содержащие архивный шифр, указание на то, кем, где и от кого он был зафиксирован.
Лесной хозяин
Все, что находится за гранью освоенного пространства, всегда таит в себе опасность – будь то горы, реки, леса, болота. Гор в нашей местности нет, а вот лесов – предостаточно. Потому и рассказывают в лесостепных и таежных пространствах о лешем. Характер лешего двойственен: с одной стороны, он так и норовит воспользоваться беззащитностью, слабостью, а то и промахами человека, попавшего на его территорию, – заманить в непроходимую чащу, болото, заставить плутать («блудить»), загубить человеческую душу:
Дарья рассказывала. У вятских такая мода была: мужики по коням не ходили утром, в поле, ежели ходят, – бабы ходили.
Говорит: «Пошла я раз за конями. Там у нас Харитон был в деревне.
Он кричит:
– Дарушка, дай уздечки, кони ваши тут!
Я – к нему. А он – от меня и все равно кричит:
– Дарушка, дай уздечки, кони ваши тут!
Ага. Я, – говорит, – шла за ним. Иду да думаю “Зачем я за ним иду?”
“Тьфу!” – говорит. Вернулась обратно. Пошла обратно – конец нашла. А он все идет дальше и кричит:
– Дарушка, кони ваши тут!»
[Тоже леший был?]
Тоже леший.
ЭК-4/90, № 63, МАГ-3/90, № 11. Зап. Козлова Н. в с. Загваздино Усть-Ишимск. р-на Ом. об. от Сорокиной Татьяны Ивановны, 1916 г. р.
Но, с другой стороны, гораздо чаще движет им не стремление погубить человека, а желание испугать, подшутить, хотя шутки лешего порой страшны и жестоки:
Говорят, леший – выше леса. В лесу он – хозяин.
Один мужчина ездил со своей женой в гости. К ним на сани леший сел. А они и не видели. Конь у них в поту – никак не везет, ехать не может.
А жена и говорит мужу:
– Ну-ка, ты перекрести дорогу, мы не лешего ли везем?
Муж слез, бичом перекрестил дорогу. А леший захохотал:
– А, – говорит, – догадались! Надо было раньше додуматься – не намучились бы!
И пошел от них – да выше леса – высокий!
Это у нас, в Костромской губернии. Харитинья, покойница, рассказывала: «Мы, – говорит, – лешего возили».
ЭК-1/90, № 54. Зап. Козлова Н. в с. Паново Усть-Ишимск. р-на Ом. об. от Куклиной Устиньи Васильевны, 1894 г. р.
У нас сват, покойничек, рассказывал.
«Ехал, – говорит, – мужик – лает щененок, зимой. Вот визжит на дороге щененок! Да что такое?! Видно, взять – взяли да бросили.
Взял его и подобрал. Подобрал, положил в сани. Ну, – говорит, – молчит щененок, лежит, пригрелся.
Ну, а потом: ехал-ехал, ехал-ехал. «Гляжу, – говорит, – у меня конь–то встает. Ага. Конь-то встает, уже не может везти-то. Что делать? Дай ка, – говорит, – я этого щененка сброшу. Наверное, из-за него: нельзя, говорят, собак возить на конях».
Взял на левую руку да бросил наотмашь. А там как закричали: «Ладно, скоро догадался!»
Вот это лешие и были!
ЭК-4/90, № 65; МАГ-3/90, № 13. Зап. Козлова Н. в с. Загваздино Усть-Ишимск. р-на Ом. об. от Сорокиной Татьяны Ивановны, 1916 г. р.
Оборотничество – одна из характерных черт лешего: он может показаться обыкновенным человеком или огромным – выше леса! Принять облик домашнего животного: барашка, щенка, теленка, поросенка и проч., а то и просто проявляет себя звуками: криком, плачем, хохотом.
Как хозяин леса строго следит за порядком на своей территории и наказывает тех, кто этот порядок нарушает или мешает ему:
Жил мужик тут давно. Однажды поехал он в лес за вениками, в баню париться. Очень много наломал, деревьев много загубил. Дома навязал веников, сколько надо, а остальное сжег. Утром посмотрел – вместо веников угли лежат. Леший ему это сделал.
ЭК-10/91, № 37. Зап. Морозова Т., Мелехина О. в д. Кайлы Усть-Ишимск. р-на Ом. об. от Дятловой Александры Ивановны, 1923 г. р.
Леший не любит тех, кто хулиганит в лесу, костры жжет.
Вот охотник пошел в лес. Костер разжег. Сел, начал есть. Приходит его друг. Тот говорит: «Что я делаю, то и он. Я огонь развожу – и он. Я хлеб ем – и он. Я сало кусаю – и он так же. И молчит». Мужик понял, что это за друг. Как дал ему по морде! А он: «А, догадался!» И ушел. Может, это лесные и ходят.
ЭК-3/94, № 32. Зап. Козлова Н., Халюта Е. в. д. Александровка Тевризск. р-на Ом. об. от Молодцовой Марии Петровны, 1930 г. р.
Человек, оказавшись во враждебном для него пространстве, должен соблюдать ряд установленных традицией правил поведения, не нарушать предписанные запреты: не ходить в лес, не попросив благословения умерших родителей, не откликаться на голоса или самому никого не звать; не ложиться спать на тропе; не ночевать три раза на одном месте и проч.:
Мне муж рассказывал: его дядя конюхом работал в Большеуковском районе. Коней пас. Пас, пас, ничего не случалось. А однажды пас, а местность была сильно холмистая – гривы* да болотца. Приехал, распряг лошадь и лег спать в ходочке*. Лошади ходили, паслись.
Он лежит и слышит, что к нему кто–то подходит и говорит: «Вставай, уходи!» Глаза открыл – никого. Немного погодя, опять подошел и сказал только построже: «Вставай, уходи!» Потом опять подошел, да как подхватит, да вместе с ходком затащил в такое болото, что потом еле выбрался!
[*ходочек – легкая повозка]
ЭК-2/89, № 45. Зап. Власова Л., Манторова М., Чарушина Е. в п. Малая Бича Усть_Ишимск. р-на Ом. об. от Михеевой Зинаиды Ефимовны, 1933 г. р.
Один дядька у нас, его видел. Оставили его в лесу сторожить коней: люди домой уехали, а он остался, коней–то надо было стеречь.
Первую ночь хорошо переночевал, на другую ночь тоже хорошо. А он знал, что нельзя ночевать на одном месте три ночи подряд, но не перешел никуда.
Леший и пришел на третью ночь к нему и стал его дергать. Он глаза–то открыл – а перед ним дядька выше леса, а ручища там выше меня. Как заговорил он на весь лес: «Что ты мне покоя не даешь?!»
Этот дядька соскочил с телеги – и драпать*. Мы его возле Михайловки встретили. И с тех пор никто не остается ночевать с конями.
[*драпать — убегать]
ЭК-51/80, № 17. Зап. Батракова В., Желтухина О. Шершень И в с. Голубовка Седельниковск. р-на Ом. об. от Голубевой Марины Егоровны, 1930 г. р.
Особенно страшным оказывается родительское проклятие. Скажет мать в сердцах: «Унеси тебя леший!», и леший тут же уведет отданного ему неосторожным словом:
А вот еще я тебе расскажу. Еланские две девчонки. Мама говорит: «Идите, полейте капусту».
Они не идут.
– Идите, полейте!
Поругала их. Они взяли ведра и пошли. Как пошли, так пошли, и пошли, и пошли. И целый месяц ходили.
И тогда мы коров загоняли. Подошли и пошли на завод. Я говорю:
– А, бабы, гляньте – вон, верно, девки те идут.
– Да ну, девки. Это так, наверное, балуются.
Ну, тогда мы остановились, молоко поставили. Мы их кричим – они утекать* от нас. Мы в контору.
Управляющий вышел и поймал их, этих девчонок.
А ведра у них пятнадцатилитровые и в каждом ведре ковшик (как пошли поливать). На ногах у них понабиты мозоли: ну-ка, походи месяц!
Кто платье несет им, кто рубаху. Баню вытопили, помыли этих девчонок. Поглядели, а на них вот такие лемешки** на плечах.
Спрашиваем:
– А кто вас кормил?
– А нам дедушка хлебушка давал.
Показывают – куряшки*** – на березах растут. И в ведре у них лежали. Глянут друг на друга – заливаются, хохочут. Одичали совсем.
Одной девятый годок, другой пятнадцать.
И тогда Митька коней запряг да в Еланку отвез их. Да родители прямо чуть не озолотили его. Целый день был – все не пускали его.
Это в Миколаевке, давно было.
[*утекать – убегать; **лемешки – мозоли; *** куряшки — здесь: гриб-чага]
ЛА Козловой Н.К. 1987, № 19. Зап. Козлова Н. в д. Покровка Нижнеомск. р-на Ом. об. от Архиповой Ефросиньи Ивановны, 1910 г. р.
Лесные есть, ребятишек же заводили.
Парнишечку одного завел. Искали, искали, а он на пенечку сидит и труташечку* грызет.
– А с кем ты ходил?
– А дедушко меня водил и кормил.
А сам труташечку грызет.
Домой привели, к бабушкам сводили, полечили, и не стал ходить.
[*труташечка – березовый гриб — чага]
ЛА Козловой Н.К. 1987, № 72. Зап. Козлова Н. в д. Покровка Нижнеомск. р-на Ом. об. от Зверевой Татьяны Федотовны, 1907 г. р.
Если нежелательное столкновение с хозяином леса все же произошло, то необходимо знать, как выйти из опасной ситуации. Помогали при этом не только молитвы, крестное знамение или «универсальный» мат, но и особые, применяемые только для лешего способы. Например, нужно было подражать его же обычаю: перевернуть всю одежду навыворот, наизнанку, поменять стельки в сапоге с левой ноги на правую или с пятки на носок.
Наши былички отражают в основном уже позднюю стадию представлений о лешем, когда он воспринимается как сила нечистая, страшная, враждебная человеку. И все же некоторые тексты донесли, сохранили другое отношение к лесному хозяину: отношение уважительное, которое и подобает проявлять к духам природы:
Мужик и баба работали в поле. Поехали домой, а ребенка-то в люльке на березке забыли, потом вспомнили и вернулись.
Смотрят – большой человек выше леса качает люльку и поет: «Баиньки-баю, отец бросил, мать забыла». Мать подходит к нему и говорит:
– Что, кум, водишься?
Сразу ветер подул, и его не стало.
Потом леший все лето корову гонял ей домой и приговаривал «Иди, кумушкина корова».
ЭК-66/80, № 3. Зап. Михалева Е. в д. Елизарово Седельниковск. р-на Ом. об. от Гардополовой Марьяны Григорьевны, 1911 г. р.
Еще единолично жили, и пешками ходили. Все пешком, пешком.
И шли муж с женой. Шли коло лесу. Идут, разговаривают. А потом слышат – кричит ребенок, орет!
Она: «Давай, – говорит, – посмотрим».
Он: «Ну, да! Чтоб жулики выскочили, убьют нас».
Пошли дальше. А ребенок орет!
Не выдержала жена: «Пойдем, посмотрим!»
Пошли. Зашли в лес. Голенький ребенок лежит орет.
Она была в фартуке. Развязала фартук, накрыла этого ребенка.
Накрыла – выходит лесная хозяйка:
– Благодарю, благодарю. Мы тебя наделим.
– Да кого там, за этот лоскут наделять будете.
– Придешь домой, посмотри в сундук. Только в край не смотри.
Пришли домой, посмотрели в сундук – а там холста трубка лежит большая.
И было у них 7 дочерей. Всех дочерей замуж отдала с этим холстом, и краю ему не было. А потом поинтересовалась конец найти. Как раскатала, так больше не прибавлялось.
Доброму человеку это показывается.
ЛА Козловой Н. 1987, № 82. Зап. Козлова Н. в д. Покровка Нижнеомск. р-на Ом. об. от Зверевой Татьяны Федотовны, 1907 г. р.
Полевой хозяин
Количество быличек и поверий о полевике в ФА ОмГПУ исчисляется несколькими текстами. Связано это, видимо, с утратой крестьянином чувства хозяина своего земельного надела.
Подобно лешему, полевик – хозяин. Хозяин той сферы, в которой обитает. Ревностно следит он за порядком на своей территории. Часто в этом случае он имеет антропоморфный (человекоподобный) образ:
Я пошла с мужем на косьбу. А с нами еще сестра с мужем были. Когда все обедали, пошла я по ягоду, по смородину. Слышу сзади: шур-шух, шур-шух. Идет человек в белой одежде, волосы большие. Я окликнула его: «Кто пошел?» А это хозяин полосы проверял: как мы скосили
ЭК-40/80, № 70. Зап. Сивоха Н., Супрун Н., Юрова Л. в с. Ложниково Тарск. р-на Ом. об от Сазоновой Пелагеи Корниловны, 1915 г. р.
Антропоморфная ипостась полевика – результат позднего этапа жизни мифологических представлений, зооморфная – более ранняя. Еще более ранним можно считать терриоморфный образ (змееподобный). В мифологии многих народов мира мифический змей часто связан с плодородием. У болгар, например, змей является покровителем селения, полей и виноградников, которые он защищает от посягательств враждебных змеев.
Восточные славяне практически утратили образ змея-покровителя. Но былички все-таки донесли до наших дней воспоминание о древних представлениях. Таким «воспоминанием» можно считать сюжет о полевой (межевой) и домовой змее. Такие мифологические рассказы встречаются и у южных славян.
В каждом доме змея живет, в подполе. Многие не верят, но это так. Один мужик поехал на пахоту, заснул на меже. Проснулся – а около него – змея! Он ее и убил.
А потом ему приснилось, что пришла к нему змея и сказала: «Скажи кужевой, что убил межевую»
Домой пришел – ночью змея его и удавила!
ЭК-41/80, № 49. Зап. Сивоха О., Супрун Н., Юрова Л. в с. Ложниково Тарск. р-на Ом. об. от Полуниной Екатерины Семеновны, 1903 г. р.
Водяной
Наша область, богатая реками и озерами, текстами о водяном не богата. То ли собиратели о нем мало спрашивали, то ли с течением времени его черты стерлись в народной памяти. Хотя убеждение, что он подстерегает купающихся и при каждом удобном случае хватает их и тянет на дно еще живого. В старину даже считалось, что спасать тонущих, то есть отнимать добычу у водяного, нельзя. Прогневается он – беда всему селению. Поэтому всегда лучше соблюдать осторожность и не нарушать установленные традицией запреты: не купаться в урочные часы: в полдень, полночь и на закате. Не купаться летом на Ильинскую и Ивановскую неделю, когда водяной имеет особую силу. Да и в обычные дни, заходя в воду, нужно осенять себя крестом или принимать другие меры предосторожности.
Бывает, что на закате или в полночь видят у воды голого или, наоборот, черного, косматого, лохматого старика – это дедушка-водяной выходит из воды:
Черта, все говорили, видели в воде. Из воды вылез, сидел – раскосматился на пеньке. А потом опять в воду прыгнул. Небольшой такой, волосы длинны таки. Захохотал и побежал в воду
[А где Вы его видели?]
– А в Ключе-то.
ЭК-16/75, № 58. Зап. Козлова Н. в д. Качесово Муромцевск. р-на Ом. об. от Суриной Анисьи Александровны, 1925 г. р.
К мельнице хозяин воды питает особую любовь «Водяной относительно мельницы является с тем же значением, с каким домовой относительно жилого дома», – писал в свое время А.Н. Афанасьев [1].
А с мельниками у него свои отношения такие же, как у лешего с пастухами:
У нас Петрушенька – поляк был, рассказывал. Собирались раньше слушать, как поляк врать будет. Ох, он и врал, поляк-то. А другой человек верил, что это правда.
На мельницу поставили его сторожить. Водяные-то мельницы были. Колесо-то крутится водяное.
«Вижу, – говорит, – черт на колесе. Таки рога!
Он его видел с рогами. «И он как – трах-бах! – Как по воде захлопал! Ну, я и убежал, не выдержал…»
Врал, поди, может, его попугать кто пришел.
ЭК-16/75, № 66. Зап. Козлова Н., Новоселова Л. в д. Качесово Муромцевск. р-на Ом. об. от Кутузовой Александры Степановны, 1905 г. р.
Но водяные мельницы давно исчезли с наших деревенских ландшафтов, а с ними – и народные рассказы об обитавшей на них «нечистой силе».
Зависели от прихотей водяного и рыбаки. Особенно любил он над ними подшучивать
Друг рассказывал. Ловил он с братом рыбу в озере. И вытащили на сети здоровенного карася. Пока один пошел за дровами, второй хотел карася на берег вынести. Только подошел, а карась как прыгнул от него на корму лодки. Захохотал, прямо как человек, и в воду прыгнул. Говорят, что это был сам хозяин этого озера
ЭК-3/81, № 8. Зап. Верзилова И., Шайновская В. в с. Старокарасук Большереченск. р-на Ом. Об. от Вавилеткова Александра Степановича, 1910 г. р.
Русалка
Если об одном мифическом обитателе водоемов – водяном – мы имеем очень мало сведений, то о другой жительнице вод – русалке – за годы фольклорных экспедиций записано свыше 200 текстов. Практически в каждом селе, стоящем на берегу Иртыша или расположенном близ маленькой речки или озера, можно было услышать рассказы о встречах человека с «русалкой», «водяной ведьмой», «водяной чертовкой».
В поздней интерпретации русалку представляют красавицей – полурыбой-полуженщиной, с обнаженной грудью и рыбьим хвостом…
Такой она предстает и в некоторых прииртышских быличках:
Раньше люди видели девку с косами до пояса, а после пояса – рыбий хвост. Выплывает она на берег и плачет. Это давно-давно было: за 200 лет. И сейчас встречали русалок за Екатериновкой. Но тот мужик, который видел, умер уже.
ЭК-10/73, № 53. Зап. Козлова Н., Витман Е. в с. Екатериненское Тарск. р-на Ом. об. от Порхомчук Евдокии Федоровны, 1914 г. р.
Отец рассказывал, он сам видел. Русалка – как девушка, только хвост рыбий. У нас в Белоруссии река Бяроза протекала. А на этой реке был камень, и его чуть видать. Пошел он по рыбу рано утром и слышит: поют так красиво. А где? Послухал маленько да поехал. Вечером поздно-поздно возвращается – опять поют. «Когда я камню этому подплыл, вижу – сидят три девушки, волосы волнистые, а так поют красиво, аж мороз по коже! Как с камнем поравнялся – они исчезли». Домой приехал – отец ему сказал, что это русалки. Другой раз он к ним совсем близко подплыл и увидел: до пояса все женское, а тут – хвост рыбий и крылушки рыбьи. И в чешуе.
[А кто такие русалки?]
Это така рыба. Не рыба, а нечиста сила. Но они абы где не будут жить, только где река камениста да чиста вода.
ЭК-7/91, № 80. Зап. Козлова Н.К. в с. Утускун Усть-Ишимск. р-на Ом. об. от Шведовой Нины Трофимовны, 1924 г. р.
Ходили мы один раз на речку под какой-то праздник, уж не помню, какой. Я ещё пацанкой была. Дождались полночи. И я даже и не заметила, как она счудилась! Сидит на воде, волосы расчесывает, а ноги у неё – не ноги, а рыбий хвост.
Мы чуть зашевелились – она услышала, плюхнулась о воду и исчезла. Еще долго её хохот был слышен.
Говорят, что русалки – это утопленницы, незамужние девушки. Было даже такое, что матери ходили смотреть на них – вдруг своих детей увидят, которые утонули.
ЭК-25/87, № 59. Зап. Фадеева И. в с. Новопокровка Горьковск. р-на Ом. об. от Фадеевой Марии Ивановны, 1909 г. р.
Однако подобных текстов немного, и отражают они поздний этап жизни представлений о русалках. Такой образ связан с книжной традицией, с апокрифическими легендами о «фараонах» и «фараонках», возникшими в результате народной переработки библейского сюжета о переходе Моисея через Черное море: воды моря расступились, пропустив Моисея и ведомый им народ, но сомкнулис?
Однако подобных текстов немного, и отражают они поздний этап жизни представлений о русалках. Такой образ связан с книжной традицией, с апокрифическими легендами о «фараонах» и «фараонках», возникшими в результате народной переработки библейского сюжета о переходе Моисея через Черное море: воды моря расступились, пропустив Моисея и ведомый им народ, но сомкнулись над головами преследователей. И в воде египетское войско превратилось в полулюдей-полурыб.
В большинстве же случаев русалка предстает совсем иной. Вспомним стихотворение А.С. Пушкина «Русалка»:
И вдруг … легка, как тень ночная,
Бела, как ранний снег холмов,
Выходит женщина нагая
И молча села у брегов…
Вот такую «женщину» чаще всего и видят герои прииртышских быличек. Вся ее необычность только в том, что сидит одна в безлюдном месте у реки, озера или болота (иногда у мельницы – вспомним водяного!), часто в урочный час (на закате, в полночь, рано-рано утром) и расчесывает свои необычайно длинные и красивые волосы:
Вот в Ключе все видели. Пришли на речку, а она сидит и волосы, гребешком чешет. А длинны волосы!.. На пеньке сидит и чешет. Волосы длинные, гребешок у нее такой беленький, а как нормальный человек. Они захихикали, в ладоши захлопали, и она исчезла. Это мне мама или свекровка рассказывала. Вечером, на закат пошли. Нельзя, говорят, купаться на закат. Покой надо давать, они уже хозяйничают.
ЭК-16/75, № 30. Зап. Козлова Н. в д. Качесово Муромцевск. р-на Ом. об. от Шадриной Анны Яковлевны, 1927 г. р.
[Говорят, что раньше русалки были?]
Были, конечно, были. Мой сват Ефрем видел. Сват Ефрем – бещаульский. Идут, а она – волосья большие, сидит и чешет на берегу. «А потом, как увидела меня, – и в воду...»
ЭК-30/81, № 62. Зап. Козлова Н. в с. Покровка Нижнеомск. р-на Ом. об. от Бородиной Федоры Терентьевны, 1904 г. р.
Русалки-то раньше были, это точно, сама видела. Вечером это было. Пошли мы с подружками к Иртышу, а она на берегу сидит. Гребешок у нее хороший такой, весь блестящий, прозрачный. Сидит она эдак и волосы чешет. Долго мы на нее смотрели – такая она вся красивая. Тут хлопнул кто-то – она скорее в воду, и больше потом не вылезла.
ЭК-27/81, № 47. Зап. Гнездилова Т., Сулаева Н. в с. Старомалиновка Нижнеомск. р-на Ом. об. от Бабиковой Анны Васильевны, 1911 г. р.
Русалки в Верхоевке были.
Пошли мы по ягоды с девчонками. А через речку у нас запор*. Она сидит на нем и косы чешет. Пока ягоды собирали, наклонившись, – ее не видели. Потом головы подняли – она чистым золотым гребнем волосы чешет. Волосы черны длинны. Мы кричать стали, а она – ныр в воду, и волосы по воде.
ЭК-12/82, № 53. Зап. Козлова Н., Никифорова О., Алимбекова С. в с. Форпост Большеуковск. р-на Ом. об. от Рябовой Анны Дмитриевны, 1915 г. р.
В традиционной культуре отношение к волосам всегда было особое. Замужняя женщина не должна была «светить волосом» и убирала все до одной пряди под женский головной убор, девушка аккуратно заплетала косу. Распущенные же волосы были признаком нечеловеческой, «нечистой» природы.
Кроме длины отмечается и цвет волос. Чаще всего они черные (что подчеркивает принадлежность русалки к враждебной, нечистой силе), иногда – зеленые или золотые (что совсем необычно).
Примечательна такая деталь, как гребешок, которым русалка расчесывает свои длинные волосы и который может впопыхах оставить на берегу. Он тоже необычен или по цвету: белый, зеленый, прозрачный, блестящий, золотой, или по форме: имеет большие зубья.
Но как бы ни был красив русалочкин гребень, человеку брать то, что принадлежит иному миру, нельзя. Нарушение этого запрета чревато опасными последствиями:
Раньше русалки были прямо в Иртыше.
Мама моя пошла белье полоскать. Идет – а она сидит на мосту и чешется. Волос длинный-длинный, русый, и чешется. Человек и человек, говорит, прямо женщина. Она увидела ее – и прыг в воду. А гребешок оставила на мостике. А гребешок знаете, какой? Вот бывает, как слюда – блескучий-блескучий.
И моя мама взяла его и принесла домой. И год проболела. Нельзя брать, а она не знала. И ей сон приснился. «Принеси, – говорит, – мой гребешок, тогда болеть не будешь». Она отнесла, и на то место положила. И болеть не стала.
ЭК-30/81, № 8. Зап. Козлова Н. в с. Старомалиновка Нижнеомск. р-на Ом. об. от Гринковой Евдокии Ильиничны, 1907 г. р.
Тятя рассказывал.
Мы жили у Коноплянки. Шел он около Коноплянки, а в ней камыш такой здоровый. Вся Коноплянка заросла. Идет и видит: девка сидит и чешет волосы. Он камень кинул, и она булькнула в воду. А золотой гребень оставила.
Он его взял. И она кажду ночь приходила и говорила: «Отдай гребень, отдай гребень». Он тогда рассказал отцу. Отец говорит: «Отнеси гребень на место». Отнес – и перестала она приходить к нему.
ЭК-29/81, № 100. Зап. Ильина Е., Понтанькова Н. в с. Хутора Нижнеомск. р-на Ом. об. от Турко Пелагеи Никитичны, 1918 г. р.
Обычно русалка просто перестает беспокоить человека, вернувшего взятый им гребешок. Сюжет, в котором она награждает за это женщину, превращая воду в ее ведре в золото, явно испытал влияние сказки:
Одна баба пошла на Иртыш белье полоскать. Подходит к мостику, а на нем русалка сидит, золотым гребешком волосы чешет. Оглянулась русалка, бабу увидела и исчезла в речке, а гребень-то оставила.
Баба белье прополоскала, воды набрала и гребень взяла.
И русалка кажду ночь приходила, в окно стучала, просила, чтобы ей баба гребень вернула. Стало бабе жалко русалку, пошла она на реку, положила на доску гребень и ушла.
Утром проснулась, а во дворе в том ведре, где вода была, – золото! Это русалка ее наградила за гребень, видно, дорог он ей был.
ЭК-9/91, № 35. Зап. Гильденберг М., Терновая Е. в Красноярке Усть-Ишимск. р-на Ом. об. от Кузнецовой Александры Ивановны, 1920 г. р.
Заметим, что русалка, расчесывающая у воды свои длинные волосы, чаще всего не проявляет враждебности к людям, она сама их пугается: сразу «булькает» в воду и исчезает.
Так как в прииртышских текстах переплелись традиции различных регионов России, а также украинцев и белорусов, то и образ водяницы в них самый различный: от романтической нагой красавицы до безобразной «чертовки». Последнее характерно для Русского Севера, фольклорная традиция которого лежит в основе традиции русского старожильческого населения Сибири:
Приехал старик в лес, на озеро. Караси ночью хорошо идут. Поставил сети, развел огонек возле реки. Пошел в избу. Вылазит из реки здоровая баба и хохочет идиотским смехом. Баба нагая, волосы до колена. В дверь не проходит, сильно здоровая. «Ладно, – говорит, – не залезла к тебе, не смогла, хотела с тобой пожить». Дико захохотала, развернулась и пошла в воду. Говорят, это правда было, в Граковке. Это была русалка.
ЭК-5/88, № 5. Зап. Козлова Н., Глотко Н., Шестопалова И. в с. Никольск Усть-Ишимск. р-на Ом. об. от Перминева Афанасия Васильевича, 1922 г. р.
Очень интересен большой пласт текстов, рассказывающих о русалке … лесной. Иногда они предстают как самостоятельные мифические существа, и рассказчики даже удивляются, когда начинаешь спрашивать о русалках водных. Иногда их связывают воедино. Вероятно, лесная и водная русалка – это разные ипостаси одного и того же образа, связанного и сводной стихией, и с плодородием земли, летним ростом злаков и трав. Лесная русалка и русалка, загадочным образом связанная с цветением жита и трав, характерна для белорусской традиции и русско-белорусского пограничья. Наши тексты зафиксированы как раз от преселенцев из этих регионов.
Период активности лесных русалок – русальная, «гряная», семицко-троицкая неделя, «кривой четверг» после Троицы. Любимое занятие водной русалки – расчесывать свои длинные волосы. Длинные волосы – характерная черта и лесной русалки. Лесные русалки, как и водные, чаще – нагие. Недаром в одной из песен, поющихся на русальной неделе, русалка просит у девушек дать ей сорочку.
На гряной неделе
Русалки сидели.
Ой, рано, рано,
Русалки сидели. Гу-у-у …
Русалки сидели,
На девок глядели.
Ой, рано, рано,
На девок глядели. Гу-у-у
На девок глядели,
Девочек просили.
Ой, рано, рано,
девочек просили. Гу-у-у …
– Девицы-сестрицы,
Дайте нам сорочки.
Ой, рано, рано,
дайте нам сорочки. Гу-у-у …
Хоть льняненьку,
Вышиванненьку.
Ой, рано, рано,
Вышиванненьку. Гу-у-у …
Хоть посконеньку*,
Да додольненьку*.
Ой, рано, рано,
Да додольненьку. Гу-у-у …
[* посконная рубаха – сшитая из грубого конопляного пролотна
*додольная рубаха – цельная рубаха, сшитая из 4-х полотнищ]
ЭК-26/79, № 37; МАГ-8/79, № 22. Зап. Козлова Н.К. в с. Алексеевка Горьковск. р-на Ом. об. от Заколюжной А.Н. и Федорец У.Н.
В некоторых быличках она уже сидит на березке «в рубашечке» или «в белом».
Любимое занятие лесной русалки – раскачиваться на деревьях и зазывать к себе в компанию девушек. Хотя девушки как раз в это время должны соблюдать запрет ходить в лес, чтобы избежать нежелательных и опасных встреч с русалками, ведь они могут и защекотать до смерти.
Раньше были русалки ети. На березах они сидели. У них волосы длинные, распустят... Я видала.
Сидит вот так на сучку, на березе и будет кричать:
– Кума, ходи сюда! Кума, ходи сюда!
Как подойдешь, так она тебя защипает, защекочет. Как женщина она. Сама я видала, своими глазами. У нас лес большой был, густой. Она на женщину похожа.
[Почему их сейчас не стало?]
Сейчас и трактора и все. Где им тут быть? А раньше тутотька и дикие свиньи были, и дикий народ.
ЭК-30/81, № 93, 94. Зап. Козлова Н. в с. Покровка Нижнеомск р-на Ом. об. от Архиповой Ефросиньи Ивановны, 1910 г. р.
Отец нам рассказывал. Был случай: мужчина шел и где-то видел — они на качелях качались и все пели:
– У-лю-ли!
– У-та-та!
И раскачиваются.
У них шибко длинные волосы, волосатые такие, как обросшие, как рассомаха – русалка, и название такое. Страшно...
Увидели и захватили этого мужчину… я уже сейчас забыла. Защекачивают они. Как начнут щекотать и могут до смерти его защекотать, если на кого нападут.
ЭК-27/79, № 50. Зап. Козлова Н.К., Устинова И., Захарченко И., Дворжицкая А. в с. Алексеевка Горьковск. р-на Ом. об. от Федорец Ульяны Назаровны, 1916 г. Р. и Заколюжной Анастасии Назаровны, 1911 г. р.
Русалок видела. К дедушке ехала погостить. По одну сторону река Туй, а по другую – болото, тонкий лес: осинник растет, густо-густо. И оне тут: волосья длинные-длинные. И на ветках качаются. Просто, как девушки. Рубашечки были надеты всякие. Они схватятся за дерево, качаются и кричат:
– Марья, Дарья, ходи когутаться
ЭК-11/92, № 19. Зап. Кожевникова О., Шишкина Н. в д. Журавлевка Тевризск. р-на Ом. об. от Годовой Аграфены Емельяновны, 1918 г. р.
А я вот видела русалок. Там, на Брянщине, у нас деревня, а недалеко – луг. На лугу, на этом не косили, ходил скот, кони паслись. А там такие сопочки, а на сопочках росли березочки, они же не росли большие; кривенькие такие, небольшие березочки.
А нас батька все кони пасть заставлял. Ну, погнали кони, согнал наш батька, напутал кони: «Вот сидите тут». Вот мы сидели с сестрой. И русалки частенько-частенько там ходили: три штуки, – девки, только голые-голые. У них косы вот такие вот большие, волосы большие, ниже колен. Только худенькие такие, щупленькие и голые-голые, так же и грудь у их...
И вот эти березки нагневали и играли. А нас не видят. Так играют, а кричат, их же не поймешь, они не наши, не русские. Нагнут березку, качаются…
А мы сидели с сестрою. Их много видели там.
Вот так покачались, покачались и опять пошли туда.
ЭК-64/80, № 27. Зап. Стебловская Л., Башарова В. в с. Васюшки (Михайловка) Тарск. р-на Ом. об. от Алешиной Софьи Борисовны, 1922 г. р.
Из прииртышских быличек мы узнаем о таком способе состязания с русалками – их нужно переплясать:
На гряной неделе
Русалки сидели.
Холодок копали,
Да не выкопали.
Старовая ветка
Не красит, не ясит.
Только красит девочка
У батьки и матки…
Русалка услышала песню и кричит: «Наши, наши!» Захлопала в ладоши и в трубу улетела.
ЭК-3/79, № 54. Зап. Белкина Л., Тарасова В. в с. Астыровка Горьковск. р-на Ом. об. от Антоненко Матрены Ефримовны, 1898 г. р.
То, что побежденные в этом состязании русалки отдают людям свою «девку», – черта глубоко мифологическая. Она уходит своими корнями в древние представления о возможности дружеских и даже любовных контактов между существами «того» и этого миров. Эти же представления лежат в основе сюжетов о том, как русалка жила у людей:
Поедет мужик пахать на поле. До обеда пашет. А в обед выпрягает лошадей и чертит большой круг. Лошадей этих в круг ставит, и сам садится в этом круге обедать.
И тогда шибко много русалок было. Вот они бегают, бегают, хохочут, одна одну толкают. Но боятся в круг попасть. Ведь если попадут – то навек останутся, не выйдут. По-видимому, знали что-то люди...
Вот толкали, толкали и одну затолкали в круг. Она как в него попала, так никуда и не пошла.
Мужик ее взял, да домой привел.
И целый год русалка у них жила. Хозяйка станет печку топить. Она сидит на печке, дышит воздухом этим, от пищи, воздух этот же хлебает. И только им и жила. Не разговаривала, все сидела, пряла. Всю зиму все пряла.
Пришла весна. Она сидит на печи и смотрит. И наверно, увидела русалок. Как закричала: «Наши идут! Наши идут!». С печки спрыгнула – за дверь, и ушла.
ЭК-32/81, № 102. Зап. Иванова Н., Назьина Т. в с. Старомалиновка Нижнеомск. р-на Ом. об. от Воскресенцевой Натальи Кирсановны, 1913 г. р.
Кто же такие русалки? Д.К. Зеленин, известный этнограф начала XX века, посвятивший этим мифологическим персонажам специальное исследование, связывал происхождение слова «русалка» с названием праздника и игр «русалий». И считал, что на Руси он совпадал с языческим праздником в честь «заложных» (умерших неестественной смертью) покойников [2]. От умерших неестественной смертью людей происходят русалки и в части наших текстов: в них русалками становятся утопленники, «приспанные» (когда мать нечаянно может придавить грудью младенца, спящего рядом с ней), проклятые, умершие некрещеными дети. Недаром в одном из текстов русалки приговаривают: «Меня мать родила, мне имя не дала». Иногда они просят встречных дать им имя.
Но русалкам приписывается способность влиять на цветущую рожь. В одном из наших текстов они пляшут во ржи, не стаптывая ее.
Один раз мы жали рожь. Слышим — визг нечеловеческий: вот визжат, вот поют. Заинтересовало нас, и мы пошли смотреть. Залезли мы на пни и глядели, как они плясали. Их штук 15 было. Все роста небольшого, в ладоши так хлопают и пляшут. Как 12 часов кончилось, они и пропали. Потом мы пошли посмотрели, стоптали они рожь или нет. Нет, не стоптали. Вот я на своем веку два раза видела.
С-1/73, № 36. Зап. Козлова Н. в с. Валуевка Тюкалинск. р-на Ом. об. от Фроловой Ульяны Ивановны, 1909 г. р.
Русалка каким-то таинственным образом связана с коноплей. Нечистая сила обычно боится этого растения. Русалка же не только не боится, но и живет в «коноплях». Она ходит по меже:
Если человек увидит русалку на Ивана Купала, и она побежит за ним, то нужно убегать поперек борозд (межи), дорог, потому что русалке тогда бежать тяжело, и она не сможет догнать. А по меже они бегают очень быстро, и человек убежать не сможет. Если она поймает человека, то защекочет и утащит к себе под воду.
С-1/95 № 19. Зап. Трашкова О. в с. Ермиловка Тевризск. р-на Ом. об. от Мартыновой Домны Павловны, 1922 г. р.
«Сторожит» расстеленный для беления холст (IV.12),
Моя мама пошла холст колотить – а она сидит возле холста на кочечке. Сидит, как женщина. Волосы вот так вот висят. Мама подошла, оробела – она нырк – и в воду нырнула.
Это она знаешь чего? Она сидит, холст караулит. Только вода бульк – булькнула вода…
ЭК-12/82, № 111. Зап. Козлова Н. в д. Коновалиха Большеуковск. р-на Ом. об. от Мантровой Веры Яковлевны, 1914 г. р.
Просит у девушек сорочку, умеет прясть, катается на бороне:
Люди старые говорили: они на бороне катались. Она садится прямо на зубья и кричит:
– Оглянись назад, оглянись!
А че оглядываться?
Она – как человек: ты вот разденься – такие. И волос такой. Бежит раздевшись.
Говорили, что не ходите, а то ходят русалки. Поймает да защекочет. Щекочет она сильно, прямо до смерти.
Их, говорят, счас закляли на 40 лет, чтоб не было.
ЛА Козловой Н.К. 1987, № 69. Зап. Козлова Н. в с. Покровка Нижнеомск. р-на Ом. обл. от Качесовой Екатерины Прокопьевны, 1913 г. р.
Интересно, что обряд «проводов русалки» приходится на период, который в народном календаре связывается с ростом, цветением, набиранием силы трав, злаков и другой растительности (от Троицы до Ивана Купалы). В подобных обрядах русалку часто изображает лошадиный череп, насаженный на палку. Поэтому появление у этого персонажа лошадиных черт – тоже не случайное явление. В одном из текстов русалка предстает заколдованной девушкой с … собачьими ногами.
Все это говорит о том, что образ этот сложный, к «заложным покойникам» не сводится, и генезис его до конца не прояснен.
Вера в русалок в настоящее время сильно ослабла. В поздних записях порой происходит смешение образов русалки и ведьмы, или русалка предстает женской ипостасью черта. В народной традиции появляются тексты, навеянные мотивами газетных публикаций «бульварного» толка, падких до сенсаций: о том, как когда-то, где-то из реки (или другого водоема) якобы выловили водяное существо женского пола.
Классические же былички о русалках – это в основном повествования о далеком прошлом: «Это давным-давно было, за 200 лет». Исчезают мелкие речки и озера, которыми раньше изобиловала наша область, исчезают вместе с ними и русалки. И рассказчики находят этому свое объяснение, то суеверное: «Говорят, что раньше земля была незаклятая, вот и были русалки. А когда закляли землю, то они исчезли» (Старомалиновка Нижнеомск. р-на Ом. об. Е.Г. Матлахова); «Говорили раньше: Бог ходил по земле. А сейчас прокляли землю, и Бога нету. И русалки не стали водиться» (Андреевка Саргатск. р-на Ом. об. З.И. Киселева); то экологическое: «Теперь уже русалок не оказывается. Атмосфера такая, что они сами потопились, их нету» (с. Андреевка Саргатск. р-на Ом. об. Е.М. Качуро).
Литература
1. Афанасьев А.Н. Древо жизни. – М., 1983. С. 209.
2. Зеленин Д.К. Очерки русской мифологии. Умершие неестественной смертью и русалки. – М., 1995.
3. Козлова Н.К. Восточнославянские былички о змее и змеях. Мифический любовник. Указатель сюжетов и тексты. – Омск, 2000.
4. Козлова Н.К. "Кружок союза украинок" и змей-любовник, или: откуда в сибирском старожильческом районе следы украинской традиции (материалы доклада) // Народная культура Сибири: Материалы XVII научн. семинара-симпоз. Сибирского РВЦ по фольклору. – Омск, 2008. С. 122–127.
5. Козлова Н.К. Мифологические рассказы о Змее и змеях. Систематика. Исследование. Тексты. – Омск, 2006.
6. Козлова Н.К. «Там лес и дол видений полны…». Восточнославянские мифологические рассказы Омского Прииртышья о лешем, полевом, водяном и русалке / Сост., автор вступит. Статьи, статей каждого раздела и справочного аппарата – Н.К. Козлова. – Омск, 2014.
7. Неклепаев И.Я. Поверья и обычаи Сургутского края // Записки Зап.-Сиб. Отдела ИРГО. Кн. XXX. – Омск, 1903. С. 29–230.
8. Фольклорный архив Омского государственного педагогического университета.
