В данной работе рассматриваются особенности христианства с позиции языческого сознания. Вопрос, о котором мы будем говорить, мало кем разбирался, хотя он является ключевым в познании сути христианства и его конфликта с язычеством. Здесь нас будет интересовать не народное христианство, а христианство писанное, данное в Библии и проповедуемое его адептами. Здесь мы скажем то, что не сказали в десятом веке наши жрецы нашему народу. Мы также должны коснуться отношений между язычеством и христианством. Это нужно лишь для того, чтобы избежать множества вопросов с обеих сторон.
Суть неприемлемости христианства состоит в том, что оно несет в себе идеологию, во многом и многом несовместимую с языческим сознанием. Эта несовместимость существует как заложенная бомба. В обыденном состоянии, она проявляется как двойная мораль, которой христианство всегда пользовалось, и которая всегда ставилась ему в упрек. Уничтожающую критику христианства можно найти в сочинениях Цельса, в "Монахине" Дидро, в "Антихристианине" Ницше. Но все они обошли вопрос об источнике силы и устойчивости христианства.
Для нас важно понять — в чем сила христианства? Как же Европа и Русь смогли принять столь чуждое мировоззрение, и приняли ли они его? Вводилось оно насильственно, исходя из порочных государственных нужд, но как же улеглось в сознаниях народов, когда начало ими пониматься?
Рассмотрим, для ясности, пример. Перед нами известная картина Рембрандта "Артаксеркс, Аман и Эсфирь". Эсфирь, по Рембрандту, прекрасная женщина, исполненная чистоты помыслов и благородства, нравственный идеал мастера. Она совершает подвиг — рискуя собой, обличает злого всесильного визиря Амана, который как змей уползает в кровавый мрак.
Теперь откроем книгу Эсфири, что содержится в "Ветхом Завете". Прочтем ее. Оказывается, визирь царя Артаксеркса Аман решил наказать евреев и приемного отца еврейки Эсфири, за неисполнение царских законов. На пиру Эсфирь сообщает об этом Артаксерксу и просит его изменить решение, так как перед этим он дал слово исполнить любую волю Эсфири. Этот момент и запечатлел Рембрандт. Изменение же решения состояло в том, что Аман был повешен, и дети его, по личной просьбе Эсфири, так же были казнены. Кроме этого, как описывает Ветхий Завет: иудеи получили право убивать тех, кто должен был расправляться с ними по замыслу Амана; поэтому они убили еще семьдесят пять тысяч человек — для этого Эсфирь лично выпрашивала право убивать еще один день. По случаю всего этого иудеи установили веселый праздник Пурим. Деяния Эсфири омерзительны, и это очевидно каждому порядочному человеку.
Можно заметить,что понимание библейского сюжета Рембрандтом, в гуманизме которого мы не сомневаемся, и содержание библейского текста абсолютно различны. Христианство улеглось в сознании Рембрандта, будучи совершенно переиначенным. При этом, Библию он знал, но, оказывается, знал в "перевернутом" виде. Отметим вскользь, что лучшим произведением Рембранта признана "Даная" — картина, написанная на языческую тему.
Тут мы являемся свидетелями феномена человека, для которого конфликтность планов сознани, является состоянием достаточно устойчивым. Конфликт в том, что разум читающего Библию узнает одно, а подсознание, сформированное церковью с детства, упорно навязывает ему другое. Их конфликт — как каменный свод — удерживает от падения одна только колонна, которая не имеет опоры. Формируется в сознании эта колонна в виде фразы: "иначе нельзя" — "нельзя из страха божья, так устроен мир, не смей сомневаться, не верь глазам и мыслям своим! Принимай его перевернутым. Правилен именно перевернутый мир, и за тобой нет права возвращать его обратно. Эта ложь есть не ложь, а сама суть мироустройства!"
Современная подпорка к этой колонне звучит так: "не думай, что ты веришь лишь из страха божия, бог любит тебя, ты его тоже любишь, а не боишься его! Тебе, именно тебе, не надо бояться его именно потому, что ты его любишь!"
Этот конфликт планов — убежденного в неправде сознания и подсознания, требующего правды, в христианстве носит универсальный характер.
В частности, этот конфликт отмечен в книге Черепановой "Дом колдуньи". Там показано, что Сократ не стал богом потому, что он не травил страхом своих противников, хотя он и принял мученическую смерть за людей, зная, что они не правы.
В христианстве же сперва был внедрен миф страха, а потом поклонение страдальцу — этому самому источнику страха. Христианство оказывается защитным механизмом от страха, который само же создало. Это стыдятся признавать сами христиане, твердя все время о любви, и глубоко пряча страх перед своим религиозным страхом, не признаваясь в нем даже себе в обыденной жизни. Разумеется, они с трудом признают, что Христос преисполнен мстительной злобы к тем, кто не хочет слушать его проповеди: "Змии, порождения ехидны! Как убежите вы от осуждения в Геенну? " (Мф.23,33). Где же в этих словах избавляющая христианина от страха любовь? Страх перед злым богом и поклонение ему за это и есть поклонение раба. Это не только неэтично, это и позорно по славянским представлениям.
Вновь рассмотрим конфликт положений: "бог бесконечно добр" и "все совершаемое зло надо понимать как свою собственную вину". Христианство нашло и мастерски воспользовалось природой этого конфликта. Как феномен человека, этот конфликт мало известен и плохо рассмотрен психологией и философией. Но, по своей природе он очень широк. Помимо христианства, он включает в себя все мирские состояния сознания, когда ложь целиком заполняет человека, а представления о том, что возможна и доказуема высшая категория — правда, отсутствуют. Пребывание сознания в этом конфликте используется преступниками, попами, государственными органами как узда управления человеком. Этот конфликт оказывается постоянным жизненным прессом, лишающим счастья.
Суть управления в том, что в условии противоречия планов сознания человек колеблется — совершать ли ему то или иное действие, или совершить действие противоположное. В таком случае, к окончательному решению его всегда приводит высшая воля пахана, священника, офицера спецслужбы или главы партии. При этом человеку становится легко, когда решают за него.
Именно то, что христианство обладает системой раздваивания сознания, при которой человек не способен на решительный и поступок сам, но способен на него же при указке свыше, оказалось решающим в выборе государственной религии. Поэтому многие государства и отказывались от языческих религий в угоду христианству. В языческой же религии человек остается цельным.
Если в человеческом сознании опорная колонна христианского конфликта "иначе нельзя" вдруг рушится, то бомба, заложенная чужеродным учением, взрывается. Тогда человек бунтует, разрушает; появляются еретики, пророки, вспыхивают религиозные войны, совершаются массовые преступления.
Задача языческой веры — спокойно разрешать конфликты такого рода, выпуская пар заранее, а не усиливать, не играть на них. Только с разрешением этого конфликта человеческая душа получает самое сладостное ощущение свободы и полета, которое и называется счастьем.
Для ясности еще раз вернемся к особенностям конфликтов планов сознания в христианстве. Разберемся в так называемом "страхе божьем". В церквях христианского бога упорно называют милостивым, но молят его: "помилуй мя!" Надо ли милостивого бога все время просить о пощаде? Нет. Тут снова имеем дело с конфликтной двойственностью сознания.
Что христианский бог говорит сам про себя? Оказывается христианский бог — Отец все время гневается, и называет себя богом-ревнителем ("Я Господь, Бог твой, Бог ревнитель, наказывающий детей за вину отцов до третьего и четвертого рода, ненавидящих Меня ") и богом-карателем; карает он язычников: "И жертвенники ваши будут опустошены, столбы ваши в честь солнца будут разбиты, и повергну убитых ваших перед идолами вашими... Во всех местах вашего жительства города будут опустошены, для того, чтоб опустошены и разрушены были жертвенники ваши, чтобы сокрушены и уничтожены были идолы ваши, и разбиты солнечные столбы ваши, и изгладились произведения ваши — (Иезекиль 6, 4-6); "И не пощадит тебя око Мое, и не помилую. По путям твоим воздастся тебе, и мерзости твои с тобою пребудут; и узнаете, что Я — Господь каратель" — (Иезекиль 7, 9); "И изолью на тебя негодование Мое, дохну на тебя огнем ярости Моей и отдам тебя в руки людей свирепых, опытных в убийстве. Ты будешь пищею огню, кровь твоя останется на земле; не будут и вспоминать о тебе; ибо Я, Господь, сказал это " — (Иезекиль 21, 31-32).
Христос по этому поводу говорит устами апостолов: "не верующий уже осужден " — (Иоанн 3, 18). Этот огонь прольется на язычников и грешников, после отделения от них праведников. "Ибо Отец и не судит никого, но весь суд отдаст Сыну " — (Иоанн 5,22). При этом: "Я ничего не могу творить Сам от Себя... ибо не ищу Моей воли, но воли пославшего Меня Отца " — (Иоанн 5,30).
Так в Новом завете заложена идея самой жестокой расправы с язычниками, но заложена лишь для внимательного читателя, для адепта. Верующий христианин должен дрожать от страха, но не признаваться себе в этом, отыскивать фразы про божью к нему любовь, и убеждать, убеждать себя, что бог любит его и, значит, он его тоже! "Будьте милосердны как Отец ваш милосерден" — (Лука 6,36) & "Огонь пришел Я низвести на землю" — (Лука 12, 49).
Таким образом, страх божий держится на феномене раздвоенности христианского сознания и определяется божьей нетерпимостью. Нетерпимость творца к своим созданиям, жажда их наказания за непослушание — является в индоевропейском понимании низостью и слабостью. Это оттолкнуло от христианства многих (в том числе и Б.Рассела, о чем он пишет в своей книге "Почему я не христианин").
Рассмотрим другой случай раздвоения сознания, когда христиане говорят о единстве и взаимодополняемости заветов Отца и Сына.
Иисус слукавил, говоря, что во всем покорен Отцу. Отец его, хотя и был деспотом, но по сути эта деспотия была системой. Отец создал свой народ, и худо-бедно добивался его государственности, и добился. Учение же Христа — антисистема. Отец собирал и создавал, а Христос фактически предлагал все его начинания разрушать. По сути, за это иудеи и распяли Христа, и этим сохранили свой этнос. Об этом прямо написано в Библии: "Если оставим его так, то все уверуют в него — и прийдут римляне и овладеют местом нашим и народом " — (Иоанн 11, 48).
Бог-отец (Яхве), устами Моисея, повторяет языческую заповедь всех времен и народов: "Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле, которую Господь Бог твой дает тебе" — (Исход 20, 12). Вторая часть этой заповеди оказывается уже не языческой. Языческие боги никогда не отдавали человеку землю во владение для неограниченной ее эксплуатации. Ибо Земля есть божество, по многим религиям — Мать людей.
Иисус, сын бога-отца Яхве, говорит обратное: "Если кто приходит ко мне и не возненавидит отца своего и матери, жены и детей, и братьев и сестер, а потом и жизни своей, тот не может быть моим учеником " — (Лука 14, 26). "Не думайте, что я пришел принести мир на землю, не мир пришел я принести, но меч. Ибо я пришел разделить человека с отцом его и дочь с матерью, невестку со свекровью. И враги человеку домашние его " — (Матфей 10, 34-36). Сам Иисус покинул своих земных родителей, которые его кормили и воспитывали (Матфей, 12, 46-50).
Он также не признавал ценностей земного бытия: "Бог знает сердца ваши: что высоко у людей, то мерзость перед Богом " — (Лука 16,15). Иисус есть отрицатель и разрушитель, как всякий носитель антисистемы. Его ученики заранее противопоставлены народу: "И будите ненавидимые всеми за имя Мое " — (Марк 13,13); "Идите, Я посылаю вас как агнцев среди волков " — (Иоанн 10,3). В рамках идеологии антисистемы, праведные страдают на Земле, и земная жизнь отвергается как нечистая; искомое же совершенство возможно только на том свете (чек с оплатой посмертно). Так оно и оказывается в представлениях Иешуа Назорейского: "Ибо когда из мертвых воскреснут, тогда не будут ни жениться, ни замуж выходить, но будут как ангелы на небесах " — (Марк 12, 25). Все это есть составляющие антисистемы.
И так, Христос — идеолог антисистемы, он ненавидит мир, но он же дает заповеди простому народу, которые ныне рассматривают как некий образец нравственности. Обсудим их.
Заповеди "не убей, не укради, не изнасилуй, не желай чужого" — надо было давать только самым порочным людям. Эти требования принято соблюдать при любом общественном устройстве, что имело место еще и до христианства. Эти заповеди утверждаются в любом обществе и потому вызывают просто удивление — кто же собрался вокруг Иисуса? За пятьсот лет до этого собрания, Платон писал, что требования "не убей, не укради, не насилуй, ..." — являются настолько естественными требованиями для каждого общества, что не нуждаются в рассмотрении как этические категории. В этих заповедях можно усмотреть только один незначительный плюс: при бряцании оружием гражданские права молчат. Тогда только и остаются беспомощные возгласы — "А вот Христос-то сказал!"
Заметим, что Христос не запрещает своим ученикам издеваться и устраивать погромы. Действительно, Иисус выгнал торгующих из огромного храма. Один он бы это сделать не смог. Попробуйте прийти на любой, даже нелегальный рынок, и согнать хоть одного торгаша со своего насиженного места — все торгаши тут же проявят солидарность и успокоят вас безо всяких властей и обращения к законам, независимо от вашей комплекции или авторитета. Такая же ситуация ждала и Иисуса в храме. Выгнать торгующих можно было либо с помощью чуда — но о нем писание молчит; либо — с помощью группы боевиков, превосходящих торгашей силой. Очевидно, это были те молодцы, которые нуждались в заповедях "не убей, не кради, не изнасилуй" — они и не убили никого, а только выгнали.
С другой группой требований, где даны запреты: "не желай", нельзя согласиться по другой причине. Устороен человек так, чтобы желать в большей или меньшей степени. Зачем идти против Природы? Желать — можно: это стимулирует мысль и творческое начало; а вот позволять себе можно далеко не всегда.
Для нас больший интерес представляют заповеди: "не противься злу, любите врагов ваших, молитесь за ненавидящих и гонящих вас". Так, может, христиане добрые и хорошие люди, а не рыночные громилы?
Может и так, но только до срока. Идеологи, приводящие эту заповедь, всегда забывают, что Христос обещал своим последователям скорую расправу с инакомыслящими. И в этом смысле оправдана и предложенная им антисистема и любовь к врагам. Эта любовь лицемерна, ибо она принципиально не на долго. Христианин знает, что за него жестоко отомстят. Тут, на Земле, христианин обязан быть невинной жертвой, как и его бог, но потом он будет, как и его бог, наслаждаться местью, наслаждаться изощренно. Ибо чем более невинной жертвой он был на земле, тем в большей степени он будет наслаждаться местью на том свете.
А иначе зачем понадобилось христианам создавать и переделывать под себя апокалипсические сочинения своей эпохи, если не из жажды мести? В каноническом апокалипсисе удивительно красочно смакуются муки, которыми будет истязать Агнец-Христос язычников. Близ этого времени, пострадавшие души христиан на небе поведут себя так: "И возопили они громким голосом, говоря: доколе, Владыка святой и истинный, не судишь и не мстишь живущим не земле за кровь нашу? И даны были каждому из них одежды белые, и сказано им, чтобы они успокоились еще на малое время, пока и сотрудники их и братья их, которые будут убиты, как и они, дополнят число " — (Откровение 6, 10-11).
Стоит обратить внимание, что Иисус тут не говорит "чему я учил вас, маловеры?", никак не упрекает избранных, что не проявляют любви к врагам своим. Ведь не упрекает же! Он согласен с их жаждой мести, находит ее справедливой и достойной награды — белых одежд. Но, с выдачей белых одежд, он обещает, что праведников должны избивать и далее, до какого-то числа, которое он не может назвать.
Идеология такого числа, в рамках славянского языческого понимания, является абсолютной подлостью. Это, значит, надо позволять убивать своих, чтобы потом любая жестокость к врагам выглядела справедливостью.
Заповедь о любви к врагам (упорствующим язычникам), есть очередной пример того, как сознание христианина сознательно раздваивают.
Но апокалипсис не наступил. Желания христианского бога не сбылись, и апостолам пришлось сгладить самые одиозные моменты учения. Так, Павел сказал, что Христос примирил с Собою мир — (2 Коринфлянам 5, 19).
Апостолы, приспосабливая христианство к людям, живущим своим традиционным укладом, сделали очень много для того, чтобы учение Христа приобрело характер системы, а раздвоенность сознания христиан обрела более глубокий уровень. Но, как говорится, из песни слов не выкинешь, современный человек вполне способен понять все ухищрения обмана. Поэтому не состоятельны и потуги современной церкви объяснить, что христианские боги нераздельны; что страх божий, это не страх, а приятная обязанность для человека почитать создателя; и что любят врагов своих для того, чтобы они становились лучше. Таких современных объяснений в Библии попросту нет. Эти потуги ставят целю скрыть раздвоенное жало, без которого церковь не состоится. В Библию сознательно помещена программа раздваивания сознания, дабы человек уверовал по-христиански.
Известно, что христианство возникло как духовный протест против жестокости античного государства. Этот протест поначалу носил пассивный характер, и при этом в него сразу был заложен порок: во всех грехах обвинялось не государство, а язычество. На самом деле, античное язычество лишь препятствовало христианству в захвате душ. Христианство объявило язычество рассадником пороков, которых надо избегать; став государственной религией, христианство развило эту идею уже в активной форме и устремилось к прямому уничтожению всех языческих и нехристианских культов вообще во всем мире. Во все века и во всех странах степень жестокости и массовости расправ с еретиками и упорствующими язычниками возрастала по мере роста могущества христианской церкви.
Идея нетерпимости, должным образом разработанная, обеспечила христианству устойчивое существование. Ликвидация язычества и связанного с ним культурного наследия требовалось христианству для того, чтобы занять господствующее положение в духовном мире и культуре христианизируемых народов. По идеальной христианской схеме "нет ни эллина ни иудея", нет и славянина, нет и русского. Это "нет" означает, что нет национальной культуры и веры, нет исторической памяти. Все это несущественно и должно исчезнуть, ибо отцом Христа не насажено. После такого искоренения традиционного национального начала разных народов, стало быть, все эллины, иудеи, славяне, русские, итп — будут исполнять одинаково утилитарные жизненные функции и одинаково молиться одному богу, ибо он стоит выше любой национальной идеи, выше крови (связи с предками), выше отечества. Выше крови еще и в том смысле, что учиненные и обещанные христианским богом кровопускания человечеству вовсе не есть в христианском понимании преступления. Христиане говорят, что их бог берет души, а не убивает.
Помимо этого унифицирующего пласта, христианство содержит пласт явно иной. Ему можно придавать различное значение. Выражается он, в частности, в том, что среди клейменых праведников окажутся только принадлежащие к "дому Израилеву". Ни один другой человек не спасется — им всем христианство уготовило апокалипсический конец. Веруй во Христа, не веруй — все едино, ведь сказал же Иисус: "Я послан только к погибшим овцам дома Израилева... не хорошо взять хлеб у детей и бросить псам " — (Матфей 15, 24-26). То, что израильтяне распяли его, никакого значения не имеет, ибо это было заранее предопределено всем ходом событий, а раскаявшийся грешник лучше негрешившего праведника; да и распинали его не все иудеи, а горстка. Все апостолы были иудеями, их родня обязана быть безгрешной — в этом нет ничего удивительного, поскольку христианство создано еврейским народом, хотя и отвергнуто им же.
Что по этому поводу думают современные иудеи? Думают разное. Приведем одну точку зрения, высказанную А.Найманом в газете "Сегодня" за 18 мая '94 года. Вот какие мысли он высказывает: "Но в то же время, кто Христов, прибавляет апостол, тот семя Авраамово и по обетованию наследник. И когда стать Христовым желает и старается еврей, он не может делать вид, что вещественность этого семени он не унаследовал по крови... И так же как всякий человек несет в себе образ Адама, всякий народ несет в себе образ еврейского... Каков этот русский Бог не Авраама, Исаака и Иакова, а Добрыни Никитича, Ермака Тимофеевича и Игоря Шафаревича?"
Христианство, как мировая религия, предписывает всем народам унифицироваться, но один народ, из которого (согласно Библии) выберут праведных, должен все же остаться сам по себе — зачем и почему именно он? Мы не будем разбирать этот вопрос. Мы просто оставим Библию тому народу, который ее создал как литературный памятник, а библейские их грехи простим.
Конечно, в языческой среде существует множество разных людей с множеством разных мнений. И среди определенной части язычников популярно такое положение, согласно которому христианство считается специально созданным "троянским конем иудаизма", и что в задачу язычества входит очищение Руси от этой скверны. Есть даже язычники, считающие этот вариант единственно приемлемым. Опыт, однако, показывает, что действия в рамках такого положения оказываются служением не во благо, а во вред делу и духу нашей языческой веры. Как бы убедительно ни обосновывалась справедливость этого положения, оно по своей сути не несет позитивных созидательных начал, а несет лишь разрушительные начала: стоя на такой позиции, язычник все время говорит и думает о силах зла, этим их непрерывно усиливая, как внутри себя так и во вне; при этом его языческий опыт не углубляется, и обычно он полностью доверяется какому-либо вождю, что не есть правильно. Поэтому большинство язычников считают этот вариант неприемлемым.
Согласно известному этнографу Аничкову, на Руси христианство боролось с язычеством на основе следующих принципов: "Жертвенники их разрушьте, столбы сокрушите, рощи их вырубите, истуканы богов их сожгите огнем " — (Второзаконие 7, 5). Иисус Навин (23, 7) учил: "Не вспоминайте имен богов их ". К этому следует добавить сожжение волхвов и великое множество летописных поучений против музыки, плясания, в ладоши плескания — христианство справедливо усматривало в народной культуре проявление языческого ритуала.
Действуя таким образом, христианство стремилось стереть память о язычестве. Результат, однако, так и не был достигнут. Предавая язычество забвению, христианство через несколько поколений своих священников само перестало понимать — что такое язычество? В результате — трудно поддававшаяся переделке народная культура, языческая по сути, но без прямого упоминания имен богов, была во многом воспринята христианством. Самые просвещенные попы это понимали, но сделать ничего не могли, их всегда было очень мало. Втайне народ все же помнил своих богов и так же тайно их чтил.
Это состояние двоеверия — когда Христу поклонялись напоказ, а своим богам тайно — сохранилось до сегодняшнего дня. Оно отразилось на характере (в частности) русского народа второй сущностью, раскрывающейся лишь в критические моменты и составляющей тайну русской души, пришельцам непонятную, а потому подчас и страшную, и кажущуюся порочной. Ведь русский человек искренне поклонится известному человеку, а через десять минут столь же искренне про себя может сказать о нем: "мерзавец" и оказаться в этом тайном мнении абсолютно правым.
Состояние двоеверия сложили и русскую православную церковь, полу-языческую, как никакую другую и вместе с этим отрицающую язычество не только как религию, но и как культуру. Католическая церковь осознала ценность античного наследия и, вместо сокрушения античных статуй и храмов, стала сохранять их. На Руси было иначе. Например, языческие образы со стен владимирских храмов не нашли своей поддержки как в дальнейшем воспроизводстве, так и в культуре прочтения. В семнадцатом веке происходит отказ от строительства шатровых церквей, в них усматриваются элементы языческой архитектуры. Стоглавый собор уделяет внимание язычеству и связанными с ним ересям, находя их явлениями живыми и опасными.
Такое различие в подходе к древней культуре обусловленно тем, что античное язычество прошло свой исторический путь, породив жизненно важные общественные идеи, создав шедевры скульптуры, архитектуры и литературы мировой значимости, но потом, реализовав себя, умерло, самостоятельно покинуло сознание своих носителей, оставив там пустоту требующую заполнения. Поэтому созерцание античных скульптур не представляет духовной опасности для католика. Русское язычество исторически не успело реализовать себя, его развитие было искалечено, но его энергия и живая мысль сохранились. Видя возможность высвобождения энергии национального язычества, православие уничтожало его образы и сделало его равнозначным ругательству, объявив бесовским учением. Так ведет себя официальная церковь и ныне.
К слову сказать, до христианства, бесов (в смысле шедших ранее с христианским богом духов, но потом изменивших ему) на Руси не было. Эти нечистые духи появляются вместе с христианами. Язычнику они не страшны, ибо его хранит от них и от подобных нечистых перевертышей Чур-бог, один из предков рода. Хранит Чур и от ангелов-соглядатаев, и от дохристианской нечисти. Истинный христианин, оскорбляя предков, лишается их поддержки и оказывается одолеваем бесами; имеют над ним власть также и языческие темные боги.
В рамках христианского православия имеют место различные взгляды на славянское язычество. Так, "Живая церковь", представителем которой был П.А.Флоренский, рассматривала язычество как народную веру, в рамках которой народ интуитивно постигал понятия добра до того, как познал истинного его носителя — Христа. К такому же мнению пришел этнограф князь Е.Трубецкой. Исследуя русские сказки, он заключил, что русская душа еще до крещения Руси была к христианству чудесным образом предрасположена.
Такая позиция возможна лишь в рамках "устного христианства", когда отдельные положения (библейского) писания хорошо забыты или вообще неизвестны, а древняя языческая этика народа передается из уст в уста. На Руси в течении веков утвердилось именно устное христианство, и вполне можно утверждать, что точка зрения Флоренского и Трубецкого встречалась нередко.
В любом случае, терпимы или нетерпимы к язычеству представители христианства, они всегда ставят язычество во второй ряд, не уважая его до конца и не признавая за ним самодостаточности.
Язычество древнее христианства. Поэтому оно (язычество) имеет основание не упоминать, не ссылаться на него (на христианство) и вообще не помнить, то есть не желать знать до известного предела. Святовит из храма Арконы — добрый бог, не допускающий зла, и не признающий его — все же имел на глазах золотые пластинки, дабы не видеть зло, подчас учиняемое своим народом, и не говорить о нем. Он не карает свой народ, но вечно взывает к совести верующих в него. Будем же, беря примером этого нашего бога, также не помнить, не видеть и не знать христианство, помятуя о том, что Святовит имеет оружие для защиты от репрессивных методов уничтожения.
"Не помнить" возможно при условии самодостаточности язычества в нравственном законе и в практических вопросах. Исторически эта самодостаточность существовала. Сегодня многим христианизированным народам требуется построение, или даже просто вспоминание своей — той самой живой языческой системы, которая удовлетворяла бы душу, которая позволила бы жить по воле и в согласии со своими древними богами.
Чтобы закончить рассмотрение христианства с позиций язычества, мы должны уяснить — как вести себя язычникам с христианами и вообще с представителями других конфессий? У нас сегодня нет сил для физического, экономического, информационного, психологического влияния на чуждые нам религии и идеологии. Но даже если бы они и были, то мы не должны были бы поступать по-христиански. Язычество терпимо. Терпимо в том смысле, что изначально оно не имеет в себе никакого агрессивного начала. Оно не нападает первым и даже в течении веков не имело никакого механизма самозащиты от репрессивных методов уничтожения.
Но пришло время, когда язычество оказалось поставленным на последнюю грань. Стоит вопрос: быть язычеству как природной и традиционной религии или не быть? Или вся языческая традиция будет затравлена официальной религией, а то, что не смогут затравить — то будет подменено резиновыми страшилками Голивуда. Или же мы отвоюем какую-то часть сознания нашего народа?
Мы верим, что отвоюем и удержим нашу веру, ибо для этого есть все необходимое. Чтобы отвоевать нам надо лишь говорить о языческой правде нашему народу. Сегодня есть правда и есть духовные воины, которые эту правду несут.
Но чтобы удержать отвоеванное — нужно избежать всевозможных духовных заражений, которые предлагаются чуждыми нашему духу религиозными течениями. Духовное заражение — это беспрепятсвенное проникновение чужеродной идеи в духовную ткань веры. Ему значительно легче сразу противопоставить барьер, чем избавиться потом, когда оно въелось в души. Мы сформулируем этот барьер как "Закон полноты веры". Звучит он следующим образом:
Славянское язычество не нуждается в иных богах и в иных традициях. Оно имеет в себе то, что требуется нам для жизни на своей земле. Если волхвы чувствуют, что для разрешения новых проблем им не хватает оставленных предками знаний, то это не повод и не причина обращения к религиозным культам других земель. Это значит, что можно (в том числе и) молиться и просить своих богов о вразумлении. Оно приходит.
Чуждыми для нас оказываются культы Христа, Яхве-Саваофа, Сатаны, Аллаха, Вриты, Кришны, Будды, Одина и других. Многие из них претендуют на мировое значение, но все они без исключения несут отпечаток тех земель, на которых сформировались. Все они для нас лишние и не полезные (разве только, как предмет для изучения и пополнения знаний об окружающем мире).
Закон Полноты веры не предполагает следование христианской формуле "кто не с нами, тот против нас". Изначально язычество не рассматривало ни чьих богов как враждебных русскому, и шире — славянскому миру. Отношение к чужим богам определяется в значительной степени тем, как сами они себя зарекомендовали. Так, скандинавские боги Асы и Ваны не родственны нам, и по Закону Полноты мы должны строить свою веру без них. Но эти боги никогда не смотрели на наш народ плотоядно. Поэтому у нас с ними нормальные добрососедские отношения.
Славяне язычники, издревле попадая в чужие земли, уважали богов этих земель. Так, русские купцы уважали Христа в Константинопле, но, возвращаясь домой, шли к своим богам. Если они считали, что Греция и есть исконный дом христианства — то и нам упрекать их не в чем. Поскольку наши странники равно относились и относятся к своим и чужим богам, то нельзя говорить, что мы не уважаем чужих богов, но у себя дома мы почитаем лишь своих. И потому самым назойливым миссионерам мы говорим: "Не лезь. Все, что нам нужно, нам дано и без тебя."
